Полемика А.С. Яроцкого с И. Е.Гехтманом

Алексей Самойлович Яроцкий писал книгу о лагерной Колыме в 1965–1976 гг. без надежды на издание. Позиция автора, внутренне готового к тому, что его воспоминания вероятнее всего останутся неопубликованными, имела принципиальное значение: он писал, не оглядываясь на требования советской цензуры.

Опасаясь за судьбу книги, А. С. Яроцкий передал авторизованную машинопись «Золотой Колымы» Е. Е. Ореховой^[8]. Еще один экземпляр остался у дочери автора Т. А. Зайцевой (Яроцкой)^[9]. По воспоминаниям дочери, А.С. Яроцкий оставлял экземпляр текста дочери своего друга И. С. Исаева^[10] Валентине Ивановне Исаевой^[11].

Бывших заключенных мучил вопрос: стоит ли вспоминать о пережитом в лагерях, ведь «…нельзя без конца жить прошлым, тем более тем, которого надо стыдиться»^[12]. Яроцкий был готов к вопросу: за чем автор вызвал мрачные тени прошлого, что он хотел сказать людям? Но он верил, что его жизненный опыт имеет общественное значение, так как он разделил судьбу миллионов.

Ценность воспоминаний Яроцкого, по мнению Я. Б. Шпунта, написавшего предисловие и комментарии к его семейной хронике «Лицом к прошлому», определялась его удивительной наблюдательностью и вниманием к подробностям повседневной жизни: «…акцент сделан именно на описании повседневной жизни того времени, что многие по тем или иным причинам опускают. Кто-то из-за того, что не хотел снова переживать те трудности, с которым пришлось столкнуться. Кто-то посчитал их просто мелочью на фоне действительно великих событий, когда происходил слом эпох. Возможны и какие-то другие варианты, не всегда, даже, скорее, далеко не всегда связанные с волей авторов воспоминаний. Не исключено и все вышеперечисленное сразу. Но эти мелочи значат подчас не меньше, чем то, что сказано или сделано теми, кого назовут великими»^[13].

Яроцкий дал своей книге то название, под которым вышла в 1937 г. в Хабаровске книга дальневосточного журналиста И. Е. Гехтмана^[14] «Золотая Колыма»^[15]. Он построил воспоминания о лагерном прошлом по модели очерков Гехтмана, но вступил в полемику с предшественником, чтобы по всем пунктам опровергнуть созданный им пропагандистский образ советского Дальнего Севера. Сотрудник газеты «Советская Колыма» Гехтман в очерках утверждал, что на Колыме трудились добровольно приехавшие туда комсомольцы – молодые романтики с комфортом добирались до Магадана на прекрасном пароходе, поселялись в уютных чистых гостиницах, ярко освещенных электричеством. Жизнь советских людей на Крайнем Севере изображалась как осуществленный социалистический рай.

Яроцкий писал о том, что у советского общества было два лица. Все знали про энтузиазм первых пятилеток, великие стройки, достижения в экономике, индустриализацию и коллективизацию. Но было запрещено упоминать о том, что «…как в без дну, провалились целые слои советского общества»; о том, откуда взялись лагеря, что происходило с теми, кто туда попадал.

После разоблачения культа личности Сталина на ХХ съезде КПСС сохранялся запрет на упоминание о заключенных концлагерей. Во время хрущевской оттепели, 25 декабря 1963 г., И. С. Исаев посмотрел киноочерк о Колыме «Земля без бога» – дипломную работу выпускницы ВГИКа. Этот фильм вызвал у него горькие чувства, он не мог смириться с тем, что общество не знает о людях, работавших на Крайнем Севере: «Но если уже нельзя говорить о нас, кто по-настоящему осваивал этот край, то не надо без конца говорить о пяти-шести свадебных генералах, которые якобы одни освоили Колыму»^[16].

О лагерных тружениках знал и Гехтман, он не раз объехал территорию Колымы, но ему было хорошо известно, о чем запрещено писать на страницах советских газет. Книга Гехтмана привлекла внимание А. П. Платонова. Являясь постоянным автором «Литературного обозрения», писатель в редакции журнала сам выбирал книги для рецензирования.

Платонова заинтересовал очерк Гехтмана об ученом, который работал над проектом изменения климата Колымы. С начала 1920-х гг. Платонов был увлечен перспективами управления климатом. Герой его повести «Эфирный тракт» (1927) Михаил Еремеевич Кирпичников отправлялся в нижнеколымскую тундру проводить работы, которые дадут возможность человечеству «…продвигать культуру, промышленность и население к Ледовитому океану»^[17].

В 1933 г. Платонов откликнулся на призыв Горького к писателям обратить внимание на «богатейший материал» – «тысячи разнообразных людей», работающих на лагерных стройках: «Вот сейчас под Москвой строятся бараки для тысяч рабочих по каналу Волга – Москва. Эти тысячи разнообразных людей – прекрасный материал для изучения»^[18].

13 июля 1933 г. Платонов написал Горькому о желании «…изучить Беломорстрой или Москва-Волгу и написать об этом книгу…». Он объяснял, почему хочет поехать на строительство канала: «…несколько лет тому назад я сам был зачинателем и исполнителем подобных дел (подобных – не по масштабу и не в педагогическом отношении, конечно»^[19] (Курсив мой. – Н. М.).

Платонов надеялся продолжить инженерную деятельность, которой успешно занимался, осуществляя масштабный проект гидрофикации Воронежской губернии, разработанный им в 1921 г. В 1924–1926 гг. он был назначен губернским мелиоратором и под его руководством строились многочисленные плотины, колодцы, пруды; на возглавляемых им общественных мелиоративных работах трудились сотни тысяч голодающих крестьян. Под его руководством в деревнях возводились электростанции.

Письмо Платонова осталось без ответа, но он продолжал добиваться возможности участвовать в строительстве Беломорско-Балтийского канала. Осведомитель ОГПУ в доносе от 20 октября 1933 г. сообщал: «Л. АВЕРБАХ познакомил П<латонова> с ФИРИНЫМ и они ведут сейчас переговоры о работе П<латонова> на Бел<оморско>-Балт<ийском> Канале, где он хочет реализовать интересный проект электрификации водного транспорта»^[20].

В начале 1938 г. в «Литературном обозрении» под псевдонимом Ф. Человеков была опубликована рецензия Платонова на «Золотую Колыму» И. Е. Гехтмана^[21]. Платонов заметил связь очерков о Колыме с книгой о Беломорстрое. Он указал, что очерк Гехтмана «Король» «…написан в литературном отношении очень хорошо, местами с блестящим остроумием…». Но при этом «ради справки» отметил, что подобного героя встречал у Зощенко: «…аналогичное по материалу и способу изложения произведение уже было написано несколько раньше («История одной жизни» М. Зощенко)»^[22]. Очерк Зощенко входил в книгу^[23], запрещенную ко времени публикации платоновской рецензии, так как ее главные герои заместитель председателя ОГПУ Ягода, руководивший строительством Беломорско-Балтийского канала, и Фирин, с которым Платонов успел познакомиться, уже были арестованы.

Рецензент использовал прием тайнописи, напоминая о герое очерка Зощенко, который был заключенным и «перековался» на строительстве Беломорско-Балтийского канала, он давал понять, что у Гехтмана тоже речь идет о заключенных.

Платонов процитировал в рецензии фрагмент из очерка Гехтмана, посвященный изобретениям бригадира стахановцев, строивших колымскую трассу: «В кабинет инженера входит бригадир стахановского звена Ахмеджанов, один из старейших и лучших ударников дороги. Он показывает инженеру обыкновенное дорожное кайло – примитивный инструмент, который с самых доисторических времен вряд ли, пожалуй, подвергался каким-либо изменениям. Трудно придумать что-либо новое для усовершенствования такого орудия. Однако Ахмеджанов – полуграмотный казанский татарин – придумал: он оттянул кайло, сделал его круглым и подобрал особенной формы ручку. В результате Ахмеджанов вместе со своим звеном ударников, работающих этим кайлом, изо дня в день дает 250 процентов нормы. Сейчас он опять пришел со своим кайлом. Ему кажется, что если ручку снова изменить, то из кайла можно выжать еще процентов 20 производительности… Ахмеджанов не одинок… Такие же, как он, рядовые рабочие придумали ледяные дорожки, на которых установили вместо тачек однополозные легкие санки, разработали механические клинья для разрыва скал, приделали крючья к валенкам, чтобы удобнее было взбираться на ледяные скаты» (Курсив мой. – Н. М.).

Гехтман наблюдал строительство колымской трассы, а Яроцкий увидел ее уже завершенной: «Из лагеря было видно начало знаменитого Колымского шоссе – трассы, как говорили на Колыме. Она поднималась из долины реки Магаданки и тянулась на северо-запад, переваливая через первую сопку, а за ней другую, и так тысячи километров» (ЗК. С. 200). О том, какой она стала, написал Иван Исаев: «Трасса идет по довольно ровному месту, вроде Донышка, петляет между сопок, взбирается по крутым серпантинам на высокие перевалы (Яблоновый хребет, Дедушкина Лысина), откуда хорошо обозревается пространство Колымы. На одном из перевалов стоит памятник строителю этой трассы.

…трасса начинается от Охотского моря, пересекает основную артерию края – реку Колыму, и потом идет дальше на Алдан и Якутию. От основной трассы идут ответвления на далекие, затерянные меж сопок прииски»^[24].

Гехтман в очерке назвал главные орудия труда строителей колымской трассы – кайло и тачку, вызывая у читателя определенные ассоциации. О. Э. Мандельштам в статье «Литературная Москва. Рождение фабулы» (1922) задолго до появления лагерной прозы предсказал ее содержание как «…роман каторжника с тачкой»^[25]. За пределами книги Гехтман оставил «каторжников», руками которых осуществлялось освоение Колымы.

Но, несмотря на соблюдение цензурных ограничений, Гехтман был арестован. Рецензия Платонова на «Золотую Колыму» Гехтмана чудом успела появиться в журнале до ареста автора. Но прикосновение к лагерной теме не осталось без последствий и для Платонова^[26]. 28 апреля 1938 г. в возрасте 15 лет был арестован его сын Платон^[27].

В донесении уполномоченного НКВД от 12 марта 1939 г. сообщалось, что Платонов передал Шолохову адресованные Сталину письма, где просил об освобождении сына: «Писатель Андрей ПЛАТОНОВ, <…> говоря о судьбе своего сына, сказал, что он перестал верить Михаилу ШОЛОХОВУ, который в каждый свой приезд обещает помочь ему, берет у него письма для передачи тов. СТАЛИНУ. “Теперь он говорит, что передавал их не СТАЛИНУ, а непосредственно ЕЖОВУ, а ЕЖОВ все письма и заявления, не читая, бросал в корзину”…

“Я не понимаю, – говорит ПЛАТОНОВ, – …Ведь делать-то ШОЛОХОВ ничего не делает, зачем же он мне всё это говорит”…»^[28]. Несмотря на хлопоты отца, Платона приговорили к заключению в исправительно-трудовой лагерь.

В то время среди заключенных колымских исправительно-трудовых лагерей находились будущие авторы лагерной прозы Алексей Яроцкий, Борис Лесняк^[29], Варлам Шаламов, Иван Исаев, Галина Воронская^[30], арестованные в 1935–1937 годах.