Оседлые жители Неджда много возделывают полей, сажают деревья и пальмы и заботятся о них. У оседлых жителей есть мелкий рогатый скот, коровы, верблюды. Может быть, и немного, но они используют скот для получения молока, мяса и для передвижения.

Что касается бедуинов Неджда, то они живут в палатках из козьей шерсти. У них нет ничего, кроме скота. Кто-то из них занимается торговлей лишь тогда, когда случается засуха. Они прибывают в города и деревни вместе со своими семьями. Некоторые кочевники-арабы путешествуют с женой, или с сестрой, или матерью, или дочерью, куда хотят, в поисках пищи, и продают они кое-что из жира, шерсти, животных, потому что они говорят: взгляд женщины в этом деле сильнее. Они не любят заниматься чем-либо из домашних дел без того, чтобы этого не хотели их женщины»¹⁶.

Бедуины поставляли скот и погонщиков для торговых перевозок в Аравии и участвовали в составлении караванов за ее пределами. В Северной Аравии имелись объединения верблюдоторговцев и погонщиков верблюдов, которые причисляли себя к племени укайль. Они осели в различных частях Неджда, но некоторые жили также в Ираке. В конце XVIII в. только они имели право составлять, вести и охранять караваны, пересекавшие Сирийскую пустыню¹⁷.

Торговцы наживали крупные состояния. Правда, купеческим домам Неджда было далеко до хиджазских оптовиков. В Джидде капиталы торговцев кофе и индийскими товарами достигали десятков тысяч, а то и сотен тысяч фунтов стерлингов. Но купцы Центральной Аравии на вывозе верблюдов и лошадей и ввозе продовольствия и ремесленных изделий получали солидные барыши.

Исключительное значение для Аравии в целом, а особенно для Хиджаза, имело ежегодное паломничество мусульман в Мекку и Медину. Главные караванные пути паломников шли через Северный Хиджаз из Египта и Сирии. Через северные районы Неджда с отклонением в разные годы на север или на юг пролегал путь ирано-иракского хаджа, хотя он и уступал первым двум по значению. Четвертый путь шел от портов Персидского залива и из Омана через Центральный Неджд и Хиджаз, пятый – из Йемена. Хадж сочетался с торговлей, и паломники везли разнообразные товары. Перевозка паломников обеспечивала многим бедуинам средства к существованию.

Элементы патриархально-родовых отношений в оазисах.

Большая часть оседлых жителей Аравии относила себя к тем или иным родовым группам, считалась выходцами из определенного племени. Оседлые и кочевые соплеменники поддерживали тесные связи, которые могли сохраняться на протяжении многих поколений. Иногда в одних и тех же оазисах выходцы из разных племен жили в отдельных кварталах.

Потомственные феллахи и горожане возводили свою генеалогию к древнеарабским племенам.

Несколько больших и малых семей составляли объединение, называвшееся «хамуля» или «джамаа». «Джамаа, – писал Ч. Доути, – это естественный союз хозяйств, члены которых состоят в близком родстве и считаются имеющими одного и того же джадда, т. е. праотца. Они объединены под властью старейшины, главы всего дома, наследующего власть родоначальника. Только в этих родственных союзах и подразделениях возможны корпоративная жизнь и безопасность в безвластной, опустошенной стране. Присоединившиеся чужаки считаются союзниками своих друзей. Вольноотпущенники становятся клиентами господствующего дома… Все они – „племянники“ данной джамаа. Джамаа в оазисах – братства, члены которых населяют несколько кварталов. Когда ссорятся горожане из разных братств, их старейшины стараются помирить их, хотя в больших самоуправляющихся оазисах, подобных Анайзе, горожане обращаются со своими спорами к заседающему в маджлисе эмиру… Пока ваххабитская власть не установила гражданского благоденствия, жители большинства поселений внутренней Аравии постоянно враждовали – джамаа против джамаа, сук (базар. – А. В.) против сука»¹⁸. Человеку, жившему вне такого объединения, безродному одиночке, приходилось тяжело, за его спиной не стоял коллектив, обязанный защитить его от посягательств на его жизнь и собственность.

Особенно крепкими родственными связями отличались эмирские и шейхские семьи. Это придавало им больший вес и влияние. Их также часто объединяла общая собственность на землю и получаемые доходы.

«Оседлое население, за исключением той его части, которая совсем недавно перешла к оседлости и еще не полностью порвала прежние связи, совершенно не знало родоплеменной организации, – отмечает А.И. Першиц. – Реально сохранялись лишь большая семья и сравнительно небольшая группа родственников, представлявшая собой ту пережиточно-родовую ячейку, которая в нашей этнографической литературе часто называется патронимией»¹⁹. Мы можем принять эту характеристику, лишь отвергнув категорическое «совершенно не знало». Факты даже последней четверти XX в., не говоря о более ранних временах, показывают, сколь живуча родо-племенная организация среди оседлых Аравии и вообще всей Передней Азии. Поэтому правильнее было бы говорить о значительном ослаблении или, скорее, изменении родоплеменной организации у земледельцев.

Большая семья сообща владела земельной и иной собственностью, вела нераздельное хозяйство под началом отца. После смерти отца происходил раздел имущества. Преимущественные права на наследство имел старший сын.

В некоторых районах Аравии сохранялись различные формы общинной собственности на землю отдельных родов. Там, где орошение производилось из крупных водных источников, сельские жители совместно владели и пользовались водой. Иногда в общинной собственности оседлых были пастбища. Если жители оазисов не имели собственных пастбищ, они вынуждены были пасти свой скот на землях, принадлежавших кочевым племенам²⁰.

Обычаи патриархально-родовой взаимопомощи в некоторой степени существовали в среде оседлого населения. Земледельцы коллективно содержали пастухов и сторожей своего скота, почитали обычаи гостеприимства, хотя особым хлебосольством и не славились. Сохранялись традиции соседской взаимопомощи. Бывало, что собственники полей не убирали упавших колосьев, оставляя их беднякам. Иногда беднякам выделяли несжатый участок поля или несколько пальм с плодами²¹. Однако не эти патриархально-родовые связи определяли социальные отношения в оазисах.

Социальное деление в оазисах.

В земледельческом обществе Аравии XVIII в. в результате длительного и сложного процесса часть земли попадала во владение знати, как бедуинской, так и давно осевшей в оазисах. Правитель оазиса Аяйна, например, в первой половине XVIII в. имел собственность в Эль-Хасе и получал с нее доходы²². Участки пальмовых насаждений, садов и полей могли принадлежать и богословам, как показывает пример основателя ваххабизма Мухаммеда ибн Абд аль-Ваххаба²³. Но ни у аравийских летописцев, ни у европейских путешественников мы не находим указаний на то, что крупная земельная собственность была преобладающей или господствующей в Неджде, Хиджазе или Эль-Хасе. У. Пэлгрев примерно в середине XIX в. отмечал, что земля «редко находилась в руках крупных землевладельцев, подобных индийским заминдарам и крупным английским фермерам»²⁴.

Мелкие земледельцы, опутанные долгами, могли потерять собственность на землю, которая переходила к богатым ростовщикам и купцам. «Они и их доля земли, – писал Ч. Доути о крестьянах, – пожираются (едва ли меньше, чем в Египте и Сирии) богатыми заимодавцами, в течение долгого времени опутывающими их кабальными ростовщическими долгами»²⁵. Это явление, видимо, было распространено и накануне возникновения движения ваххабитов в XVIII в., и, возможно, поэтому те с такой настойчивостью осуждали ростовщические проценты.

Землевладельцы сдавали крестьянам участки в аренду на различных условиях. Основным путем получения ренты была издольщина, размеры которой определялись обычаем.

Захват в частное владение больших и малых источников воды позволял их хозяевам продавать воду и тем самым взимать поборы в свою пользу с орошаемой земли. Многие крестьяне, не имея рабочего скота, не могли самостоятельно пользоваться общественными колодцами или источниками, обрабатывать землю и вынуждены были арендовать скот.

Большие доходы приносили знати различные поборы, налагаемые на население. Известно, например, что в середине XVIII в. эмир, обладая политической властью, собирал с местных жителей какой-то налог²⁶. «Пошлины» за прохождение торговых караванов также обогащали прежде всего аристократию. Сильные оседлые правители могли существенно пополнять свою казну во время удачных военных набегов (газу) на соседние оазисы, кочевые или полукочевые племена. Для многих представителей знати газу становился главным источником дохода.

Способы обогащения правящей аристократии оазисов можно видеть на примере мекканского шерифа. Наибольшие доходы ему приносили таможенные сборы в Джидде. Он участвовал в прибыльной транзитной торговле, которая велась через этот город, владел морскими судами, продавал продовольствие паломникам. Он облагал тяжелыми подушными поборами персидских хаджи и получал подношения от богатых паломников-суннитов. Ему доставалась также часть денег, посылаемых из Стамбула в Мекку в качестве дара султана жителям священного города. В казну шерифа стекались доходы от земельной собственности в Эт-Таифе и других оазисах, а также от принадлежавших ему домов. По мнению И. Буркхардта, доход мекканского шерифа достигал 350 тыс. ф. ст.²⁷ Конечно, правитель Мекки находился в Аравии на особом положении, но и другие эмиры имели некоторые из перечисленных статей дохода, хотя и в меньшем объеме.

В Аравии не получили развития формы прямого прикрепления крестьянина к земле. К. Нибур отмечал: «Крестьянин, недовольный своим сеньором, волен его покинуть и поселиться в другом месте»²⁸. Но невозможность обойтись без покровительства могущественного человека или клана в условиях отсутствия безопасности приводила к возникновению личной зависимости крестьянина от правителя оазиса, хотя она была очень слабой.

В аравийских оазисах в интересующий нас период, несомненно, существовали классовые отношения, которые, очевидно, сложились за много столетий до XVIII в. Однако, характеризуя их как «феодальные», мы должны сделать существенную оговорку. Социальная структура земледельческого населения Аравии, в общем-то отсталой периферии Ближнего Востока, повторяла в примитивном виде основные элементы общественного устройства более развитых стран этого района. Поэтому, употребляя в дальнейшем термин «феодализм» для характеристики аравийского общества, мы будем подразумевать, что это был феодализм, характерный для стран Ближнего Востока, арабо-османского общества средних веков, существенно отличный от западноевропейского или восточноевропейского феодализма.

Патриархально-родовые отношения внутри кочевых племен.

Хроника «Блеск метеора» оставила нам перечень кочевых объединений Центральной, Восточной, Северной и Западной Аравии в XVIII – начале XIX в.²⁹, чего мы не находим в ваххабитских летописях того периода. Самым крупным из арабских племен (мы назвали бы его конфедерацией племен) автор «Блеска метеора» считал аназа, разделенных на три группы; в каждой из них было примерно 60 тыс. мужчин, под которыми анонимный летописец подразумевал бедуинов, способных носить оружие. (Ф. Манжен упоминал, что соотношение воинов и женщин, детей, немощных, стариков составляло один к трем³⁰, что позволяет определить общее число аназа примерно в полмиллиона человек.) Аназа славились искусством верховой езды. Традиции взаимопомощи и солидарности были у них сильнее, чем у других племен. Когда во время засухи часть подразделений аназа перекочевывала из Неджда в полупустыни Сирии, им помогали жившие там соплеменники.

Анонимный летописец сообщал, что большая часть аназа подчинилась Саудидам без войны. Это – многозначительный факт. Видимо, централизаторские, объединительные усилия диръийских эмиров отвечали интересам племени, распространившегося по значительной части Аравии.

Шаммары, обосновавшиеся в Северном Неджде и считавшие своими предками кахтанов из объединения тай, могли выставить 20 тыс. воинов. Хиджазское племя харб имело 30 тыс. вооруженных мужчин из числа кочевников и оседлых.

Недждийское племя мутайр, славившееся своими воинами и боевым духом, имело 14 тыс. бойцов; племя атайба, расселенное в Неджде и Хиджазе, – 40 тыс.; бакум – 4 тыс.; племя субай, особо преданное Саудидам, – 12 тыс.; сухуль – 10 тыс.

На юге Неджда в могущественном племени кахтан было 50 тыс. воинов, и его никто не смел трогать. Кахтаиы присоединились к Саудидам на условии поддержки Эд-Диръией их набегов на Тихаму, Горный Йемен и Хадрамаут.

Аджмаиы могли собрать 5 тыс. бойцов. Это племя, в XVIII в. откочевав из района Наджрана на север, видимо, разрослось и укрепилось. В последней трети XIX в. оно выставляло в Восточной Аравии на поле боя многие тысячи воинов.

Бану мурра, или ааль мурра, жившие на кромке Руб-эль-Хали, насчитывали до 2 тыс. бедуинов «или больше», замечал автор «Блеска метеора». Суровые условия их жизни поражали даже аравийского летописца, и он не преминул отметить, что бану мурра могли питаться одним молоком верблюдиц и пить солоноватую воду.

Наконец, бану халид, хозяева Восточной Аравии в середине XVIII в. и соперники Диръийского эмирата в период его возвышения, насчитывали 30 тыс. воинов.

Не вызывает сомнения, что все эти цифры очень приблизительны. Летописец не уделил внимания ни «неблагородным» племенам, ни рабам и вольноотпущенникам, ни ремесленникам – суннаа, о которых речь пойдет ниже. Но перечисление племен дает хотя бы условную статистическую картину кочевого общества Аравии того времени (без Йемена и Омана). Общее число воинов-бедуинов достигало почти 400 тыс., что позволяет определить численность кочевников Аравии примерно в 1,2 – 1,5 млн.

Общие черты социальной структуры аравийских кочевников достаточно хорошо изучены, и мы ограничимся здесь ее кратким описанием.

Низшей ячейкой племени была семья. Иногда группа из трех-четырех семей, связанных между собой узами близкого кровного родства, владела «более или менее нераздельным имуществом»³¹. Но это явление встречалось редко. Сами потребности кочевого хозяйства, уход за скотом и его выпас не делали необходимым в условиях Аравии объединение больших коллективов людей для совместного труда.

Несколько семей близких или дальних родственников, помнивших или знавших общего предка, составляли небольшую родовую группу.

Широкая родовая группа охватывала семьи, объединенные отдаленным родством. Самое распространенное ее название – ашира. Ее члены были связаны строгими обязательствами и правами взаимопомощи и взаимоответственности. Во главе аширы стоял старейшина – шейх, иногда военачальник – акыд. Род также имел знатока и толкователя обычного права. У каждой аширы были собственное имя, тамга, военный клич, нередко родовое кладбище. Род мог принимать в свой состав и чужаков.

Далее шло подплемя – группа родов, связанных вымышленными генеалогическими или фактическими родственными отношениями, а также политическим или военным союзом.

Следующей ступенькой общественной структуры кочевников было племя, которое чаще всего называлось «кабила» («кабиля»). Оно имело свою территорию, некоторые диалектальные особенности в языке, специфические черты быта, культуры, верований, свою тамгу и военный клич. Соплеменники считали себя родственниками, происходящими от одного предка. Во главе племени стоял шейх, имелись также акыд и несколько знатоков обычного права – арифов.

Группировки племен формировались по этническому (родственному) признаку и по политическим соображениям. Отношения между родственными племенами регулировались нормами обычного права – урфа³².

Внутри кочевых племен сохранялись реальные явления, свойственные патриархально-родовому обществу. К ним прежде всего относится коллективная собственность племен на пастбищные территории (дира). Границы земель, принадлежавших племени, были строго определены. «Каждое из таких племен присваивает себе какую-либо территорию, которая образует его владение, – писал К.-Ф. Вольней. – В этом отношении отличаются они от земледельческих народов тем только, что их земли должны быть гораздо более обширными, чтобы на весь год обеспечить кормом их стада. Каждое из этих племен образует один или несколько лагерей, разбросанных по местности. Они постепенно меняют места стоянок на этой территории, по мере того как стада поедают весь корм вокруг лагерей»³³. Эта информация подтверждается позднейшими путешественниками.

Значительная часть степных колодцев и водоемов также принадлежала бедуинским племенам. «Большинство колодцев в глубине пустыни и особенно в Неджде, – сообщал И. Буркхардт, – является исключительной собственностью какого-либо племени или отдельных лиц, предки которых выкопали колодец… Когда в пустыне иссякнут дождевые воды, племя разбивает шатры подле собственного колодца; никаким другим бедуинам не позволяют поить здесь своих верблюдов»³⁴.

Родоплеменные подразделения могли быть коллективными собственниками обрабатываемых земель в оазисах³⁵. Бедуины сдавали их в аренду африканским вольноотпущенникам или арабским феллахам, забирая определенную долю урожая и распределяя ее среди отдельных семей³⁶. В общественной собственности племен находилась большая часть жеребцов-производителей, но кобылы всегда считались частной собственностью³⁷. Есть сообщения об общественных стадах верблюдов у отдельных племен.

В среде кочевников существовали многие элементы патриархально-родовой взаимопомощи в хозяйственных делах, например при стрижке овец, которая сопровождалась угощением. Сородичи также оказывали помощь друг другу во время семейных событий – свадьбы, обрезания.