Танец Ночных шорохов

Ты ложишься на дно здесь. Город представляет собой храм в виде лабиринта. От дальнего круга к центру – алтарю в виде Зиккурата – ползут, червивятся улицы. Шипят.

Город наполнен шумом. Ветер гуляет по задворкам его обмершего нутра. Сожженное в собственном костре время. Время-ведьма.

– Раны от ударов кривым ятаганом, чей клинок пропитан курарой, смертельны.

– Ага. Смерть – лучшее из проявлений гуманизма.

Где-то за домами дымит крематорий. Черный дым наполнен криками испепеленных тел. Шорохами плутающих душ. Всюду эти шорохи.

Я продолжаю вести диалог со своим незримым собеседником:

– По ночам я вижу странные сны.

– Наши сны – это капля ванили в загустевшем соке отравленных растений реальности.

– Шорохи…

Звуки застывают в расплавленном воздухе. Песни ушедших героев вьются в белесом мареве. Город полон убийц. Город населен убийцами. Они стреляют в спину собственным мечтам.

– Один парень, он без глаза, глаз ему выбили камнем в детстве, он торгует порошком иллюзий. Он инкрустирует настоящее жемчугом грез.

– Все иллюзорно. Отклонения, которые раскраивают черепа зачарованных фантазий. Ты это уже где-то видел, наверняка видел. Настоящее – короткий путь в никуда.

– Кроткий.

– Кроткий путь кротких огородных пугал.

В той жизни осталось все. И не осталось ничего. В растворенном во мне бессилии рождаются мыльные пузыри удушающей грусти. Баллады кладбищенских привратников. Шорохи рассыпанных по заброшенным домам палых листьев. Смотри туда, внутрь, слушай их.

– Никогда ни к кому и ни к чему не привязывайся. Привязанность – то же безразличие, только много хуже. Это яд змей с обреченных планет.

– Чужеродных галактик.

– И того, и другого. Любые боги рано или поздно умирают.

Боги уже мертвы. Убийцы плетут веревки для ночных удавок – из собственной крови и семени. Исполинские статуи громоздятся на площадях. Беглые рабы выжигают хозяйские клейма серной кислотой. Сводят начисто. Остаются лишь подкожные шорохи.

Варна кшатриев занимает черные кварталы. Там знают о смерти не понаслышке. Одного парня забили камнями за то, что он онанировал перед статуей неведомого божества. Все просто. Летаргия помыслов.

– Летаргия духа.

– Летаргия духа порождает непроницаемую тьму дней.

Это последнее воззвание Каина. Это его город. Он смотрит пристально ему в душу. Душу, полную мрака. Кто он такой? Зачем он здесь? Тихие шорохи. Еле различимые.

– Я не знаю. Но если я здесь, значит, Там – уже кончено.

Возвращение – Песнь 1. Куплет 3

Я приехал на Ленинградский вокзал в начале одиннадцатого вечера и сразу взял билет. Паша, наверное, уже трясся в брянском поезде. Я мысленно пожелал ему счастливого пути. До моего поезда оставалось еще более двух часов.

Немного побродив по площади трех вокзалов, среди карманников, торгашей и вонючих оборванцев, я решил отправиться в зал ожидания и скоротать время там. На вокзале встретил патруль, но на этот раз все окончилось благополучно. Скользнув глазами по моему военному билету, капитан – начальник патруля – отдал честь и пожелал хорошей дороги. Я поблагодарил его и поспешил скорее с глаз долой. Патруль пошел дальше.

Зал ожидания находился на втором этаже, я поднялся по лестнице и прошел в просторное помещение, заставленное скамейками, на которых сидели или лежали люди. Кто-то разговаривал, кто-то спал. В проходах стояли их сумки и тележки.

Странное место вокзалы – почему-то они напоминают мне всю мою страну: такие же неустроенные и неуютные, словно всем своим существом призванные символизировать дорогу, беспокойное сидение на сумках, нервы и тягостное ожидание. В России все мы непрерывно находимся в пути – от одной точки к другой, всюду мы чужие, будто провинциалы, заброшенные нелегкой в суматошную столицу.

Я сел на скамейку в дальнем конце зала. Справа находилось что-то вроде закусочной, там тянули пиво несколько одиноких пассажиров, ждущих поезда, и негромко играла музыка. Я достал мобильный телефон, набрал питерских друзей – предупредить о своем приезде.

Окончив разговор, убрал мобильник назад в карман и закрыл глаза, меня клонило в сон. Но спать было нельзя, потому что тогда я рисковал проспать поезд. Поэтому я просто отключился по армейской привычке, расслабился, бодрствуя, словно компьютер, переведенный в ждущий режим.

В армии я служил радистом, в связи с чем мне часто приходилось сидеть на одном месте вот так: отключившись, одев наушники и слушая белый шум эфира, до очередного выхода на связь. Армия вообще хорошо учит правильно расходовать энергию: забирая всю ее без остатка, она заставляет тебя использовать любое время отдыха по максимуму, при этом в любой ситуации оставаясь готовым сорваться и выполнять поставленную задачу.

Так я просидел с полчаса. В сознании мелькали цветные картинки, разрозненные образы – из прошлого и настоящего, сумбурно смешавшиеся в моей голове; зал вокруг меня переговаривался, гудел десятками голосов, изредка оглашался сообщениями диктора, объявлявшего прибытие или отправление поездов.

Наконец я открыл глаза. Часы на дальней стене мерцали красными цифрами, показывая без двух минут одиннадцать вечера. Все равно еще слишком много времени до поезда. Я решил спуститься на перрон и перекурить.

Подходы к перронам были забиты людьми, на путях стояли поезда, глядя грустными глазами в стеклянные витрины вокзала. Мимо гремели тележками и тащили сумки. Кто-то с кем-то прощался, кто-то кого-то приветствовал; все это вихрем кружилось вокруг меня, пока я втягивал клубы сизого сигаретного дыма. Молодые и старики, военные и гражданские… весь мир, сжатый до размеров одного вокзала – квинтэссенция бытия – в котором всегда есть точка отправления и точка прибытия… и никаких шансов на возврат.

Докурив, я вернулся в зал ожидания. Народу прибавилось. Недалеко от скамейки, на которой до этого сидел я, расположилась группа дембелей – в беретах, новых «комках», расшитых аксельбантами, звенящих металлом разноцветных значков, сверкающих золотом эмблем на петлицах.

Эти, судя по эмблемам, были инженерами, ну или строителями, потому как легендарный стройбат в нашей армии тоже относится к инженерным войскам. Я сел на свою скамейку – ее за время моего отсутствия так никто и не занял.

Дембеля пили пиво и о чем-то оживленно переговаривались. Я снова попытался отключиться. Закрыл глаза и откинулся на спинку скамейки, вслушиваясь в окружающие меня звуки. Монотонно гудел вокзал, сновали и переговаривались люди, шуршали сумками и чемоданами – обычная какофония многолюдных мест. Медленно тянулось время…

…Заснуть не получилось, я открыл глаза. Ко мне приближался один из дембелей. Чего ему еще?

– Здорово, брат, – с ходу начал дембель, приблизившись ко мне, – домой?

Я потянулся и посмотрел на часы: около двенадцати. Потом перевел взгляд на своего нежданного собеседника:

– Да, домой.

– Дембель?

– А как же!

– Тогда давай к нам! – он показал на свою компанию, – Мы тоже на дембель.

Общаться особо не хотелось, но тут уже и остальные дембеля потянулись к моей скамейке. Отговориться не получалось.

– Здорово, – с ходу начали подошедшие бойцы, – на дембель?

– На дембель, на дембель, – ответил за меня их товарищ, который подошел первым, – наш человек! Он повернулся ко мне, – кстати, меня Вовчиком зовут.

Я представился и пожал протянутую ладонь.

Потом процедура повторилась в отношении остальных дембелей. Саня, Киря, Миха, Артем…

– А мы смотрим – один сидишь, все гадали: дембель – не дембель, потом решили подойти. Ты куда едешь?

– В Питер.

– А мы в Мурманск. У нас поезд через сорок минут. Выпьешь с нами?

От предложенной выпивки я не отказался, да парни мне и не дали бы. Дембель – святое. Я выпил пива. Разговорились.

– А нас, прикинь, всех в один день призвали и в одну часть отправили, под Нижний, в стройбат. В один день и дембельнулись.

– Везет вам…

– А ты чего один? У вас что, питерских не служило?

– Служили. Но они либо раньше уехали, либо еще в части, ждут своего часа.

– Ага, понятно. А у нас все – лафа, гуляем!..

Потом мы ходили курить и взяли еще пива. Время ускорилось, я больше не скучал – мурманские дембеля оказались веселыми и, в общем-то, хорошими ребятами.

– А ты где служил?

– Радистом в саперном батальоне танковой дивизии.

– Чего-то у тебя сложно все…

– Как уж определили.

– А нас всех – прямиком в стройбат. Всю службу генералам дачи строили.

– Бывает…

– Главное, что проходит.

– Это точно!

За разговорами и выпивкой сорок минут пролетели незаметно. Парни начали собираться. Я спустился с ними на перрон.

– Ну, давай, брат, удачно тебе доехать, – прощались со мной новые знакомые.

– И вам, пацаны. Много не пейте.

– Много не будем! Мало тоже! Дембель!

– Ага.

Мы распрощались. Мурманские сели на поезд, и через пять минут он отошел. Я посмотрел на часы: до моего поезда оставалось чуть больше получаса. Возвращаться в зал ожидания не стал, остался на перроне. Взял себе еще пива.

Один за другим от перрона отчаливали поезда, оглашая вокзал прощальными гудками. Мимо по-прежнему сновали люди, тени, их чемоданы и сумки. Я купил сборник анекдотов, пробежал его глазами под фонарем, пока не наскучило. Понаблюдал за людьми. Допил пиво.

Полчаса пролетели незаметно. Мой поезд подали к перрону. Я выбросил журнал с анекдотами в урну, купил себе еще одну бутылку пива и пошел искать свой вагон. Сзади остался страдающий вечной бессонницей вокзал.

Вагон нашел быстро – он был в хвосте поезда, то есть близко к началу перрона. Показал билет проводнику и прошествовал в полутемный плацкарт. Впереди меня шевелились мои невольные попутчики, медленно ползущие по проходу; те из них, чьи места оказались ближе к входу, уже раскладывали вещи. Я отыскал свое место – нижняя полка сбоку в середине вагона. Закинул сумку на самый верх и сел. Перевел дух.

Полумрак вагона, шевеление движущихся людей, свет фонарей, разлитый по перрону за окном, другой поезд, замерший на путях по ту сторону платформы. Я снял китель и повесил его на вешалку, фуражку убрал на верхнюю полку, к сумке. Поставил на столик бутылку пива. Посмотрел на нее. Вздохнул. И вышел подышать на перрон, время до отправления еще оставалось.

Пахло особым вокзальным духом: углем, резиной, чем-то еще. Мимо продолжали сновать люди. Я стоял и смотрел в небольшую лужицу под ногами. Голова была тяжелой от усталости: сказывалась прошлая ночь с проводами в части и, как следствие, коротким сном, да и сегодняшний бурный день наложил свой отпечаток. Выпью пиво и буду спать – решил я.

С этими мыслями вернулся в вагон. До отправления оставалось минут пять.

Пока меня не было, соседнее место заняла молодая девушка, лет восемнадцати-девятнадцати. Довольно милая на вид. Расположившись, она теперь смотрела в окно. Оставленная мной бутылка пива роняла блики от фонарного света, заползавшего сквозь стекло, на поверхность стола. Мне стало как-то неловко за нее, за эту бутылку пива.

– Здравствуйте, – сказал я девушке, усаживаясь на свое место.

– Здравствуйте, – тихо ответила она и продолжила смотреть в окно.

Я поймал себя на том, что немного сконфужен. С чего бы вдруг? Мне стало еще более неловко. Отвык в армии от женского общества, отвык. Я поспешно придвинул бутылку с середины стола к себе и тут же открыл. Девушка бросила на меня короткий взгляд и сразу же снова отвернулась к окну. Я сделал большой глоток.

Поезд тронулся. Вагон нервно рванулся с места, качнулся, и перрон в окне пополз прочь. До свиданья, Москва, до свиданья! Я еду домой!

Минут через пять по вагону пошла проводница – проверять билеты. Я достал свой из кармана кителя и положил на край стола. Проводница подошла, быстро взглянула в него, затем в билет моей соседки и двинулась дальше. Я глотнул пива. За окном неслись заборы, депо, промышленные площадки с угрюмыми зданиями спящих цехов, скрюченными силуэтами подъемных кранов и дымящими сигарами труб. Вдалеке мелькали высотки спящих микрорайонов. Где-то в сумраке проплыла подсвеченная снизу прожекторами Останкинская телебашня.

Я взглянул на соседку: она убрала свой билет в сумку и достала оттуда книжку, название я не разглядел. Видимо, пока спать не собиралась. Я решил сходить в тамбур перекурить.

В тамбуре стоял худой мужик в вязаном свитере и дымил папиросой «Беломора». Увидев, что я достаю сигарету, молча протянул мне зажигалку. Я прикурил и кивнул ему в знак благодарности.

– На побывку? – спросил мужик.

– Насовсем. Дембель.

– Ну, поздравляю тогда, молодец!

– Спасибо.