– Не нравится мне, Саша вся эта история, ох, как не нравится! – несколько задумчиво и достаточно двусмысленно проговорил, тяжело вздохнув, Паркиориц и, не прощаясь, положил трубку, оставив Бугая в состоянии легкого недоумения. А может быть – и не особенно легкого, потому как почти сразу вслед за окончанием короткого разговора с Командиром Района у директора «Золотого Гребешка» появилось необоримое желание выпить чего-нибудь покрепче и побольше. Он не стал противиться дьявольскому искушению, и немедленно достал из несгораемого шкафа начатую литровую бутылку настоящей мексиканской текилы и недоеденный кусок буженины к ней в качестве закуски. Предварительно заперевшись изнутри в кабинете, расстроенный Бугай почти в течение часа потягивал крепчайшую текилу и бездумно, но тоскливо поглядывал в окно, словно бы страшась увидеть там еще одного «бугервалля» или еще какую-нибудь, подобную ему, крылатую нечисть, в изобилии населявшей Лес Вдов. Против ожидания, ядовито-зеленая текила не подняла настроения, окрасив мировосприятие действительности Бугая красками, господствовавшими в Царстве Птичьего Гриппа, если бы таковое, конечно, существовало. Между прочим, больше всего на свете, где-то в самой глубине души, Бугай боялся Птичьего Гриппа самым настоящим нелепым детским страхом, представлявшегося ему порой чем-то вроде могучего злого волшебника, публично поклявшегося среди высших иерархов Преисподней рано или поздно обязательно погубить передовой птицекомбинат «Золотой Гребешок». И более того, Бугай был почему-то уверен, что Птичий Грипп появится на территории птицекомбината однажды ненастным дождливым вечером поздней осенью в виде непрезентабельно выглядевшего мужика средних лет, высокого роста, награжденного матушкой-природой крайне невыразительным и неприятным лицом, главным украшением которого являлся бы огромный сизо-красный нос, набухающей заразной гнилью грушей, свисавший над верхней губой. Из вечного смрада волосатых ноздрей этого ужасного носа бесшумно и постоянно вылетают мириады вирусов птичьего гриппа, сея вокруг отчаянное кудахтанье, кряканье, гоготание и массовый падеж. Самым любопытным и совершенно необъяснимым Александру Васильевичу казалось то непреложное обстоятельство, что одет Птичий Грипп должен был быть обязательно, как рядовой сельский мужик, затрапезным пиджачком и засаленными брючками, заправленными в старые «кирзачи», ничем не выделяясь на общем фоне среднестатистического жителя Пикирующего Района. Его могли бы выдать лишь уродливый нос, да мутные, трусливо бегающие глаза жестокого дегенерата, не способного восхищаться ничем, кроме смертоносного вируса и массовой гибелью безобидной домашней птицы. Его пиджак, сапоги, брюки и кепка никогда не очищались от грязного пуха, перьев и помета миллионов отмеченных страшным проклятьем кур, уток, гусей, индюков и цесарок. Лишь темнота ночи и позднего вечера, исключительно под чьим покровом жуткий незваный гость тайком пробирался, как в частные, так и в общественные птичники, не позволяла разоблачить его истинную личину и немедленно забить тревогу. Со временем, ненавязчиво предложенный собственной фантазией неприятный материальный образ Птичьего Гриппа, случайно и изредка посещавший внутренний мир Александра Васильевича во время приступов депрессивных душевных упадков, превратился в настоящую болезненную фобию, требовавшую, скорее всего, серьезного медикаментозного вмешательства. Дело дошло до того, что, приблизительно, месяц назад штатный художник «Золотого Гребешка» Леша Чекан составил фоторобот Птичьего Гриппа, тщательно составленный по подробному описанию директора Бугая. Фоторобический портрет был немедленно размножен на ксероксе и в количестве трехсот экземпляров расклеен по всей территории птицекомбината…

Как уже известно, наступило утро понедельника, только что закончилась планерка и… одна из дремавших в клетках огромных экзотических птиц открыла круглый желтый глаз, с нескрываемой лютой злобой уставившись на Бугая, чем и вывела последнего из состояния бесцельной задумчивости о Птичьем Гриппе, о «бугерваллях», о «курах-призраках», о грядущих бедах, о только что закончившейся планерке.

«Головы бы вам посворачивать и бульону бы наварить – это было бы дело!» – глядя прямо в желтый глаз мерзкой гарпии, излучающий ненависть, подумал Бугай и с сожалением вздохнул, понимая очевидную беспочвенность только что родившейся кулинарной фантазии.

Загудел аппарат селекторной связи. Бугай нажал нужную кнопку и, не спуская тяжелого взгляда с ненавидящего желтого птичьего глаза, рявкнул:

– Бугай слушает!!!

– Александр Васильевич, к вам посетитель! – послышался в ответ робкий и, самую малость, непривычно растерянный голос секретарши Людмилы Анатольевны.

– Он, что – не представился?! – раздражение у директора птицекомбината нарастало неудержимо, как сорвавшийся вниз снежный ком на горном склоне.

– Она! – поправила Бугая секретарша Людмила Анатольевна и добавила: – Утверждает, что вы уже давно ждете ее появления у себя, хотя и не договаривались заранее о точной дате встречи!

– Н-д-а-а?! – раздражение и злость куда-то моментально улетучились, вместо них душу Александра Васильевича наполнило странное мечтательное ощущение близости, внезапно подкравшегося большого человеческого счастья, о котором в течение жизни мечтает каждый, но с которым далеко не каждому дано повстречаться.

– Пусть войдет! – распорядился он совсем-совсем другим голосом, усаживаясь в кресло за рабочим столом, забыв обо всех птицах на свете, о Птичьем Гриппе, с какой-то сумасшедшей надеждой, вспыхнувшей в глазах, взглянув на входную дверь, оббитую натуральной бегемотовой кожей (Бугай лично два года назад снимал кожу с этого старого трехтонного самца-производителя в Озеркинском экспериментальном свинокомплексе, где традиционно наряду с семьюдесятью тысячами так называемых «недорезанных свиней» всегда воспитывалось два-три десятка настоящих африканских гиппопотамов – на «черный день свиновода», как любил частенько приговаривать директор свинокомплекса Черданцев, страшно гордившийся своими бегемотами).

Прошло несколько томительных секунд ожидания и, хорошо смазанная утиным жиром, дверь бесшумно раскрылась, впустив внутрь кабинета Бугая посетительницу – роскошную девушку лет двадцати шести, судя по длине кожаной мини-юбки и глубине декольте полупрозрачной гипюровой блузки, не страдающей комплексом монашеской застенчивости. Бугай увидел, что оказался удостоенным высокой чести посещения самой настоящей длинноногой, полногрудой, большеглазой, пышногривой «герлз», сошедшей прямиком с глянцевых страниц американских эротических комиксов. Через плечо ожившей фотомодели была перекинута обязательная, шикарно пошитая и тонко выделанная, кожаная сумочка, инкрустированная узорчатыми россыпями полудрагоценных минералов. В сумочке, машинально подумал Бугай, не сводивший зачарованного взгляда с потрясающих загорелых ног неожиданной посетительницы, наверняка, беспорядочной кучкой хранились: пачка сигарет, дорогая изящная косметичка, распечатанная пачка хрустящих бумажных купюр и нераспечатанная пачка суперсовременных презервативов. Как-то спонтанно Бугай почувствовал себя обыкновенным похотливым мартовским котом.

А девушка, между тем, изобразив на смазливенькой мордашке очаровательную улыбку, произнесла мелодичным нежным голоском:

– Добрый день, уважаемый Александр Васильевич! – в некоторой нерешительности сногсшибательная гостья остановилась перед одним из стульев, кольцом окруживших стол для заседаний и вопросительно глянула на хозяина кабинета.

– Добрый!… – почти ничего не соображая, кивнул головой Бугай, впрочем, почти сразу невнятно пробормотав что-то вроде: – Чем обязан?!… От кого вы и… когда?!…

– Разрешите присесть – ведь в ногах правды нет – не правда ли?! – улыбнулась она еще очаровательнее, бросив неуловимый стремительный взгляд в сторону клеток с экзотическими пернатыми пленницами, источавшими острый тяжелый запах.

– Нет-нет, что вы – правда, как раз, заключается именно в ваших ногах! – неожиданно для себя скаламбурил Бугай и широко улыбнулся, показав посетительнице два неполных ряда кривых желтых зубов. – Присаживайтесь, конечно же, пожалуйста! – он сделал широкий приглашающий жест рукой.

Грациозно покачивая бедрами, распространяя вокруг себя невидимые облака сладких парфюмерных ароматов, не переставая чарующе улыбаться, дива пересекла пространство кабинета и уселась непосредственно напротив Бугая, закинув правую ногу на левую, и по свойски, уверенным движением, не лишенным врожденной грации и изящества, положив сумочку на поверхность рабочего стола Бугая. Бугай же, затаив дыхание, ждал, что произойдет дальше, а главное, когда, наконец, соизволит представиться таинственная прекрасная незнакомка и, может быть, даже назовет цель предпринятого ею визита. А пока он молча переводил растерянный взгляд сверху вниз и снизу вверх – с высокой груди на коленки и с коленок снова на грудь. Упрямо сохраняла молчание и визитерша. В конце-концов, Бугай не выдержал и вежливо спросил:

– А все-таки: как вас зовут и что вам угодно, прекрасная незнакомка?! – а в голове у прекрасного семьянина, передовика производства и отца троих детей, Александра Васильевича Бугая началась самая настоящая эгосексуальная чехарда из нескромных мыслей и первобытных эмоций. Мощная непроизвольная эрекция вызвала такой приток крови к низу живота и, соответственно, отток от головного мозга, что даже свет солнечного июльского утра на какой-то миг померк перед глазами директора самого мощного птицекомплекса Пикирующего района. И где-то все же на границе сознания и подсознания, он таки услышал зуммер маячка тревоги, правда, не громче комариного писка, но, тем не менее… – нечто чересчур невероятное, нарочито выпяченное, специально подстроенное, почудилось расстроенному мировосприятию Бугая в самом факте появления в его рабочем кабинете этой фантастической красавицы. «Что за наваждение?! Что за чертовщина?!» – затряс головой Бугай, изумленно и испуганно пуча глаза на опасную посетительницу. – «А, если, не дай, конечно, Бог, Зося бы сейчас заявилась – что-б тогда приключилось тут, и подумать страшно!… Однако, какая баба, ка-ка-я-а ба-ба!!!!!!!!!…Откуда же она могла взяться-то такая-а?!?!?!».

Правая рука красавицы потянулась к сумочке и плавным движением раскрыла ее замок. Бугай подумал, что сейчас оттуда окажутся вынутыми какие-нибудь специальные дамские сигареты американского или французского производства, но все получилось не так просто и очевидно, как можно было бы подумать. Рука девушки никак не могла нашарить нужный предмет, и директор «Золотого Гребешка», внимательно следивший за всеми ее манипуляциями внезапно испытал приступ безотчетного панического страха – бесследно исчезла даже эрекция и кровь в нужном количестве опять прилила к голове, так что перед глазами вновь сделалось светло и ясно. Пожалуй, даже слишком ясно – яснее ясного вдруг сделалось Александру Васильевичу Бугаю: к е м, на самом деле, являлась его загадочная, ослепительно прекрасная, посетительница…

– Говорите: кто вы такая и что вам здесь нужно?!?!?! – страшно заорал он, инстинктивно потянувшись рукой к тому выдвижному ящику стола, где у него хранился служебный пистолет, заряженный радиево-урановыми пулями, применявшимися сугубо против так называемых субъектов и объектов «Х», выползавших порой из самых глухих и забытых загашников Пикирующего Района, всегда очень щедрого на всевозможные сверхнеприятные сюрпризы.

– Успокойтесь, Александр Васильевич! – чуть насмешливо, но по-прежнему нежно и мелодично произнесла посетительница. – Я всего лишь слабая девушка по имени Тася, и до сих пор все мужчины при знакомстве со мной тянулись к своему вставшему члену, а не к пистолету, как это только что сделали вы!

Как ни странно, но после обидных слов Таси, Бугаю сделалось жгуче стыдно за себя, и он смущенно опустил глаза долу, не увидев, как блудливая Тасина рука нашла и достала из сумочки нужный ей предмет – сложенный вчетверо свеженакрахмаленный огромный носовой платок, благоухавший тонким ароматом каких-то очень дорогих духов. Глядя на платок и невольно вдыхая его аромат, Бугай вновь ощутил приступ сильного беспокойства. К тому же почему-то ощутимо засвербило в носу и на глаза выступили жгучие слезы, так что прекрасную посетительницу Александр Васильевич начал различать как бы сквозь колеблющиеся туманные испарения. Маяк тревоги заполыхал в голове у директора «Золотого Гребешка» на полную мощность, и в обоих ушах включилась даже пронзительно завывшая сирена. Лоб покрыла испарина обильно выступившего холодного пота, непонятная слабость разжижающей волю и силы патокой разлилась с кровотоком по всему телу. Сквозь сгущавшийся туман, как в дурном сне, Бугай различил искажающиеся невероятными уродливыми гримасами, лицо Таси – это еще недавно прекрасное, а сейчас ужасное лицо, приблизилось и кроваво-красные полные губы, в которых не осталось и следа от прежней чувственности, прошептали на правое ухо сквозь душераздирающий вой комбинатской сирены:

– Привет тебе, Бугай от Птичьего Гриппа – я его любимая внучка, Красная Волчанка…

Дальше Бугай уже ничего не мог ни расслышать, ни увидеть – в гайморовой пазухе у бедняги разорвалась настоящая вакуумная бомба и оглушительное «Ап-п-ч-х-х-и!!!» жутким эхом разнеслось по просторному кабинету, заставив испуганно подпрыгнуть в просторных проволочных клетках африканских чудо-птиц. Непреодолимая сила инерции рванула Александра Васильевича головой вперед и громко ударила лбом о лакированную поверхность стола, в результате чего директор птицекомбината потерял сознание, свалившись на толстый ворсистый ковер, целиком покрывавший пол кабинета.

А страшная Зараза, проникшая не только, собственно, на территорию «Золотого Гребешка» и, даже, непосредственно к его многолетнему бессменному директору внутрь его рабочего кабинета, приняв облик прекрасной девушки, злорадно победно расхохоталась, расправила, перламутрово вспыхнувшие в лучах утреннего июльского солнца, огромные крылья и вылетела в раскрытое окно, совершенно растворившись для человеческого взгляда среди безоблачного сияния начинавшегося летнего дня…