Никон. Икона

Повторимся, что исправления богослужебных книг, перемена многих церковных обычаев и обрядов, несомненно, привели к возмущению среди ряда верующих в центре страны, заставляя этих верующих протестовать и терпеть лишения за свое несогласие. Однако Никон имел поддержку в народе. Демонизация его фигуры началась уже после победы над Никоном его оппонентов при царском дворе. Ведь, чтобы привлечь на свою сторону противников Никона, эти оппоненты уговорили царя вернуть из ссылки Аввакума и его единомышленников и, более того, дали им возможность открыто проповедовать. А уж те не стеснялись в средствах, откровенно клеветали на Никона, который для многих из них был личным врагом.

В Поволжье, где развернутся главные события будущей крестьянской войны, были слышны только отголоски религиозных споров. Здесь немалую часть населения составляли или действительные, или перекрещенные язычники, а также приверженцы других религий, и радикальное изменение православных книг и обрядов вряд ли вызывало «культурный шок». Здесь еще и к действующим обрядам не успели привыкнуть как следует. Местные «инородцы», даже несмотря на главенствующее положение православия в государстве, во многом еще придерживались своих традиционных верований.

Но и здесь не могли не понимать, кем сделался вчерашний безродный мордвин в столице многонационального государства. Великим государем, нередко замещавшим самого царя, был Никон. В самой Москве патриарх также имел серьезную поддержку низших слоев населения. Согласно его жизнеописанию, Никон, в бытность свою архимандритом московского Новоспасского монастыря, своими прошениями перед царем «избавлял многих обиженных вдов и сирот от творящих им напасти».^[55] Немало милостей для простого люда творил Никон и будучи Новгородским митрополитом. Он устраивал богадельни, во время голода ежедневно кормил по несколько сот человек. Никон мужественно вел себя во время новгородского бунта 1650 года, ходатайствуя потом о прощении бунтовщиков.^[56] Не оставил Никон благотворительной деятельности и будучи патриархом.

Как указывал западноевропейский ученый Иоганн Марций, «этот патриарх не только пользовался славой святейшего, но и на деле трудился, используя все свое влияние ради общего блага и попечения о народе».^[57] Жизнеописание Никона, составленное современником патриарха, также говорит о колоссальной народной поддержке гонимого священнослужителя. Неслучайно Никон требовал от вселенских патриархов при своем извержении из сана сделать это публично, при народе. Из своего заточения в Ферапонтовом монастыре Никон «хотел бежать и обратиться к народу с жалобой на напрасное заточение».^[58] Поддержка Никона среди простого люда была значительной, весомой.

Что касается его взаимоотношений с Разиным, то считается, что донской атаман просто использовал фигуру популярного в народе церковного деятеля в своих целях. Цитировавшийся выше Иоганн Марций, характеризуя Никона, указывал, что «…бояре извратили это (деятельность патриарха. – Авт.) и направили все свои усилия на то, чтобы лишить Никона его положения и места, чего они легко достигли несправедливыми обвинениями, опорочив его во мнении царя. Ничто не могло быть так на руку Разину: неуверенный в удаче, он искал поддержки и нашел ее, когда к нему присоединились те, кто негодовал на обиду, нанесенную патриарху».^[59]

О Степане Разине написаны тома исследований и художественных романов. Но некоторые грани личности и мотивы знаменитого атамана будет нелишним рассмотреть еще раз.

Можно утверждать, что движение Степана Разина, начавшееся в 60-х годах XVII века, не было стихийным бунтом, восстанием «черни», как представлялось в дореволюционной историографии. Не было оно и этапом «классовой борьбы», как представлялось в историографии советской. Из-за таких подходов к изучению восстания и сам выходец из казацкой верхушки, Степан Тимофеевич Разин, исследователями выставлялся или «душегубом», посягнувшим на Волю Божию, или же мудрым и благородным казаком, «болевшим» за простой народ и поднявшим его на классовую борьбу против эксплуататоров. Доходило до того, что революционные историки – «красные профессора» – называли сторонников Разина «красными», их противников – «белыми»^[60], а народное движение – «крестьянской революцией».^[61] Между тем в восстании, как и в фигуре атамана, немало противоречий.

Степан Разин. Европейская гравюра из приложения к «Гамбургской газете» за 1671 год. Взято: Иностранные известия о восстании Степана Разина. С. 122

Сам Степан Разин вряд ли думал о классовой борьбе, хотя и только желанием пограбить его действия объяснить никак нельзя. Считается, что одним из мотивов Разина была месть за казненного царскими воеводами старшего брата Ивана, хотя ни в актовом материале, ни в народном эпосе этот факт отражения не нашел, почему и вызывает сомнения у исследователей.^[62]

Сын зажиточного казацкого старшины Тимофея Рази был, как сейчас принято говорить, харизматиком. Читателю будет небезынтересно узнать, что из-за созвучия фамилии отца с этнонимом «эрзя» возникла версия о мордовском происхождении предков Степана. В переписных книгах XVII века среди мордвы Алатырского уезда представлена фамилия Раонзин (Ранзин) и Раунзин,^[63] которая в русских говорах легко могла превратиться в Разин. Кроме того, историк В. А. Юрченков указывал, что «появление мордовских казачьих станиц на Южном Урале связано с участием уроженцев мордовского края в российском фронтире еще в XVII веке. Так, в переписи яицких казаков 1723–1724 годов комиссией полковника И. И. Захарова в числе казаков шестой сотни записан рядовой “Микифор Минеев сын Разин, у него сын Алексей двенадцати лет. А по сказке ево, от роду ему, Микифору, шестьдесят пять лет; дед и отец ево и он родиною Саранского уезду дворцового села Ромодановского казаки; пришел он, Микифор, ис того села на Яик во сто восемьдесят шестом году (1677–1678 годы) и служит в казаках с того году”».^[64] Любопытно, что через 100 лет в восстании Емельяна Пугачева принимал участие полный тезка Степана Разина, вероятно, родственник этого Микифора. В перечне списков пугачевского войска упомянут яицкий казак «Стефан Тимофеевич Разин», попавший в плен к царским солдатам. В протоколе его допроса указано, что он «Саранского уезда села Ромодановского крестьянин, ис того села бежал и пришел на Яик и в казаки приверстан при атамане Прокофии Семенове, тому ныне сорок лет».^[65] В одном из донских казачьих сказаний говорится, что «на Дону и теперь много Разиных», при этом сказание называет их потомками Разина.^[66]

Теоретически схожесть фамилий или указание на место рождения еще не могут служить верным признаком этнического происхождения. Однако в русском языке фамилия Разин, как и прозвище Разя, другой этимологии, кроме как от этнонима «эрзя», не имеют, и попытки истолковать эти онимы словами русского языка, похожими по звучанию, неубедительны.^[67] А вот в мордовских языках слова «раужо» и raza указывают на цвета – черный и серый.^[68] Добавим, что в источниках первой половины XVI века упоминаются «мордвиновы Расовы дети» как представители мордовской феодальной аристократии, занимавшие высокие посты в Казани.^[69]

Сам Степан Тимофеевич – казак всего лишь во втором поколении, а отец его был, как известно, пришлым, «выбившимся в люди» благодаря своим способностям.^[70] Известно, что некоторые родственники Разина проживали под Воронежем, из-за чего исследователи выдвигали версию о воронежских корнях Степана Тимофеевича.^[71] Это, впрочем, не противоречит версии мордовского («эрзянского») происхождения предков Разина, так как известно, что казаки, в том числе и мордвины, посылались для службы на любые рубежи Московского царства. И не следует думать, что представители мордовских народов были среди казачества «случайными вкраплениями». Мордвины составляли значительную часть казачьего сословия. Например, в 1663 году в Саранске «насчитывалось 211 казаков русских, 270 казаков из мордвы и татар».^[72] И если в Европейской России уже к началу XIX века казачество представляло собой некий единый субэтнос, соединенный общей религией и языком, то, например, сибирское казачество даже и к началу XX века сохраняло этническую пестроту, в которой одной из основных этнических групп была мордва – выходцы из Оренбургской и Саратовской губерний.^[73]

Впрочем, прямых указаний на этническую принадлежность атамана нет, за исключением того, что его мать была пленной турчанкой или татаркой.^[74] Возможно, поэтому его останки были захоронены в Москве на Татарском кладбище.^[75] Сообщение иностранной прессы о том, что посланный к Разину шведский посол называл его «царем астраханским»^[76], позволяет допустить, что современники что-то знали о его высоком происхождении (возможно, через мать). Крымский хан в корреспонденции к Разину называл того «шляхетным сыном славным».^[77] Сам атаман, очевидно, не сомневался в своем «благородстве» и, будучи уже арестованным, на обвинения князя Долгорукова в том, что Разин – «шельма и изменник», предложил царскому воеводе поединок.^[78] Судя по материалам западной периодики, Разина в Европе и вправду рассматривали как претендента на русский престол.^[79]

Спорным является и место рождения Разина. Исследователь М. П. Астапенко опроверг утверждение о рождении атамана в станице Зимовейской, вдобавок и сама станица впервые упомянута в письменных источниках только через год после смерти Разина. В числе других донских городков-претендентов на место рождения атамана называют и Черкасск, и Кагальник, и Раздоры, и другие селения.^[80] Историк казачества Е. П. Савельев указывал, что родиной Разина был донской городок Пяти-избы.^[81]

Возвращаясь к возможным финно-угорским корням Разина, добавим, что на то, что атаман был потомком недавних язычников, указывают некоторые подробности его деяний. Как рассказывали иностранцы, атаман творил злодейства против церкви, «грабил и осквернял храмы и все, что принесено и посвящено Богу, при этом изгонял духовных лиц из их владений».^[82] После персидского похода Разин «с сообщниками своими возвратился на Дон, где снова принялся творить злодейства против церкви: прогнал многих священников, чинил препятствия богослужениям и вмешивался в церковные дела. <…> Вместо обычного свадебного обряда, совершавшегося в России священником, заставлял он венчающихся, приплясывая, обойти несколько раз вокруг дерева, после чего считались они обвенчанными на Стенькин лад. И еще выкрикивал он разные богохульные слова против спасителя…».^[83]

Очевидцы рассказывали, что Богу Разин «не молится, и пьет безобразно, и блуд творит, и всяких людей рубит без милости своими руками».^[84] Атамана обличали в том, что он вершит «над православными христианы поругательство» и что «он и товарыщи его, казаки, в пост и в пятницу и в среду мяса едят» и «держатся богомерзких сатанинских дел».^[85] Иоганн Марций писал, что вероисповедания Разин «был или магометанского, или никакого».^[86] Справедливости ради добавим, что у Разина был духовник – черный поп Феодосий. Однако, если судить по документам, деятельность этого «духовника» простиралась дальше благочестивого окормления духовного сына, о чем будет рассказано в своем месте.

Исследователи отмечают, что некоторые виды казней, используемых повстанцами, носили «ритуально-знаковый характер», имели «магическую символику» и «ритуально-символическую подоплеку».^[87] Эти данные в совокупности с «венчанием вокруг дерева», а также эпизодами разинских жертвоприношений «речному богу Ивану Гориновичу» или разбушевавшемуся морю^[88] могут указывать на приверженность Разина некоторым пережиткам языческих культов. Исследователи фольклора подобное жертвоприношение соотносят с былинным сюжетом о благодарственном кормлении реки хлебом. При этом отмечается, что данный обычай был заимствован у финно-угров, и бросаемый в воду хлеб есть субститут человеческого жертвоприношения.^[89]

Вероятно, из-за этой приверженности древним обрядам современники атамана считали его колдуном и чернокнижником.^[90] Исследователи отмечают, что «во многих старинных казацких преданиях чародейство – неотъемлемый дар, отличающий Разина от других народных героев». В одной из легенд говорится, что «Пугачев и Ермак были великие воители, а Стенька Разин и воитель был великий, и еретик (колдун, волшебник. – Авт.), так, пожалуй, и больше чем воитель…»^[91] Костомаров называл Разина «в полной мере извергом рода человеческого» и указывал на народные предания о его чародейских проделках. Патриарх Иоасаф проклял Степана Разина как еретика и вероотступника, а священный собор предал его анафеме. Когда атамана арестовали, то очень боялись, что тюрьма не удержит его, так как он чернокнижник. В Черкасске его сковали освященной цепью и содержали в церковном притворе, «надеясь, что только сила святыни уничтожит его волшебство».^[92]

С точки зрения возможного «мордовства» Разина можно объяснить и предполагаемые нами его «тесные» взаимоотношения с Никоном. Впервые о происхождении патриарха Никона во второй половине XIX века высказался П. И. Мельников. Он указал, что «Никон сам был мордовского происхождения, сын обруселого мордвина Мины», и даже в его портрете находил «мордовские» черты.^[93] Действительно, как сказано выше, в источниках Никон представлен уроженцем селения, которое в писцовых книгах XVI века названо «государево село Велдеманово Закудемского стана Нижегородского уезда».^[94]

«Государевыми» в Нижегородском Поволжье, как правило, были села, населенные «инородцами», так как при присоединении края к России они отходили в непосредственное владение Приказа Большого дворца. Исследователи указывают, что «государевы» села Нижегородского уезда, лежавшие к востоку от реки Кудьмы, были в основном мордовскими.^[95] Название села Вельдеманова, согласно легенде произошедшее от прозвища мордовского разбойника Вельдемы (или Вельдея), также указывает на мордовские корни его основателей.^[96] Однако прямых указаний на мордовских предков патриарха в документах той эпохи не сохранилось.

В «житийных» трудах этническая принадлежность Никона не обсуждалась, да это в XVII веке было и ни к чему: крестьянский сын Никита Минов, крещенный в православную веру, как и его отец и дед, стал «русским» просто по факту исповедания «русской» православной веры.

Конфессиональная принадлежность в Средние века превалировала над этнической, и, допустим, язычник, принявший ислам – «татарскую» веру, «автоматически» становился татарином, как и язычник, принявший православие, – русским. Неслучайно сам о себе Никон говорил, что он «русский и сын русского…»^[97] Биограф Никона, Иван Шушерин, писал, что будущий патриарх родился «от простых, но благочестивых родителей – отца по имени Мины и матери Мариамы».^[98] «Простых, но благочестивых» – означает христиан крестьянского сословия. Судя по документам, население Вельдеманово было крещено уже в XVI веке, так как в селе уже тогда наличествовала церковь.^[99]

П. И. Мельников, много путешествовавший по нижегородским весям, наверняка получил сведения о «мордовстве» Никона от кого-то из своих многочисленных информаторов. Однако в вопросе «определения» этнической принадлежности Никона его опередил главный противник патриарха-реформатора – «огнепальный» отец Аввакум. В своих трудах он прямо называл Никона сыном «черемисина», что позволило современным исследователям утверждать о марийских корнях патриарха.^[100]

В одном из посланий Аввакум писал: «Я Никона знаю: недалеко от моей родины родился, между Мурашкина и Лыскова, в деревне; отец у него – черемисин, а мати – русалка, Минка да Манька; а он, Никитка, колдун учинился, да баб блудить научился, да в Желтоводии с книгою поводился, да выше, да выше, да и к чертям попал в атаманы. А ныне, яко кинопс, пропадет скоро, и памят его скоро погибнет».^[101] Несмотря на «мнение» Аввакума, есть одно свидетельство, которое заставляет признать, что Никон, скорее всего, действительно, был потомком крещеных мордвинов, однако не забывших свои корни и свой язык. Дело в том, что первый «словник» мордовского языка, составленный западноевропейским путешественником Николаасом Витсеном, был им написан именно с помощью Никона. Посетивший в 1664–1665 годах в составе голландского посольства Москву, Витсен навещал патриарха Никона в Воскресенском монастыре и от него записал 325 мордовских слов, снабдив их голландскими соответствиями.^[102] Очевидно, патриарх раскрыл любознательному иностранцу свое происхождение, после чего голландец, интересовавшийся этнографией, и выразил желание зафиксировать язык одного из народов, населявших Россию.

Если взглянуть на взаимоотношения ссыльного патриарха и мятежного атамана с этого ракурса, то по-другому видится считающееся «пропагандисткой уловкой» условие Разина к царю восстановить Никона на патриаршем престоле. По-другому видится широчайшее участие в бунте «инородцев». Разинцы рвались в места, где родился Никон, но и связь патриарха с родиной не прекращалась в ссылке. Источники сообщают, что в ссылке Никона постоянно посещали гонцы из Курмыша на Суре.^[103] И именно Курмыш впоследствии сделался первой ставкой разинских атаманов, где их встретили с почетом.^[104]

На родине Никона был провозглашен самозванец – мнимый сын царя Алексея Михайловича, якобы не умерший, а бежавший к Разину от «лютости отца и от злобы боярской» и придавший дополнительную легитимность выступлению против властей. Когда восстание распространилось на огромной территории между Доном, Волгой и Окой, этому лжецаревичу присягали и «целовали крест», готовы были умереть за него и умирали. В Нижегородском Поволжье фигура «царевича» сыграла ключевую роль в разжигании бунта.

Кто был этот таинственный «царевич»? Что могло объединить двух таких разных людей, как могущественный патриарх и донской казак, пусть и атаман? Знали ли они друг друга лично? Разин использовал имя опального патриарха для своей пропаганды, но кто кого использовал на самом деле? Кто затеял авантюру с походом в Средневолжье, превратившуюся в одну из самых кровавых боен XVII века? Каким образом участвовало в этом русское духовенство? Мы не обещаем, что дадим исчерпывающие ответы на все эти вопросы, но как минимум мы их ставим.