Договор подряда

Получая паспорт в четырнадцать лет, мнишь себя очень важным человеком. Я вообще считала, что паспорт – это очень серьёзно. Как волнующе было расписываться в таком значимом документе! И сразу такая взрослая, всё сама. Ага-ага. Сама ходила по налоговым и пенсионным фондам, оформляла новые бумаги. Что-то решала.

А сколько приготовлений я совершила ради бордовой книжечки. И заявление заполнила, отстояв огромную очередь в узком тёмном коридоре паспортной конторы. В то время никаких многофункциональных центров и сайтов для получения не было. До маленького Чебаркуля полезные новшества всегда добирались с некоторым опозданием.

Так и с цветной фотографией на паспорт. К моему дню рождения в городе не успели подстроиться под новые стандарты. Поэтому снималась я в чёрно-белой кофте, иначе на чёрно-белом фото совсем ничего не будет видно. Даром что причёсывалась и красилась, всё равно в кадре было удивлённое лицо. Мне уже потом рассказали, что в паспорте все постоянно получались не очень. Так что мне ещё повезло.

С заявлением у меня случился затык. Всё дело в восхитительной фамилии, которую я нежно люблю. В детстве мама дала мне посмотреть свидетельство о рождении. Возмущённая неверным начертанием фамилии «Ручьева», я решила поставить точки над «е» шариковой ручкой. Меня отругали, но быстро забыли об этом случае. Так я спокойно и жила до четырнадцати лет.

При подаче заявления на паспорт выяснилась суровая юридическая правда: точек в фамилии быть не должно, иначе своим родителям я не дочь! В итоге мне всё же выдали исправленное свидетельство о рождении, и я накрепко затвердила расклад с «е» и «ё». Но, к сожалению, я встречала множество людей, которые писали мою фамилию, как хотели именно они. И ещё спорили со мной! Это никогда не закончится.

Когда я получила паспорт, мама предложила мне подработать. Летом на их заводе детям сотрудников можно было устроиться по договору подряда на месяц: полоть грядки, стричь кусты, поливать цветы и всё в таком духе. Я загорелась: первая работа, первые собственные деньги! Хочу!

И вот я, взрослая и серьёзная четырнадцатилетняя девушка, в отделе кадров. Высокая разделяющая стойка с прозрачным стеклом в верхней части напоминала мне кассу из советских фильмов, где деньги выдавали через маленькое окошко. Словно парты в классе, в кабинете стояли несколько столов. Только вместо учеников приглашали соискателей.

Передо мной лежал первый в жизни договор – договор подряда. Всё по-взрослому. Мама учила внимательно читать документы. Я старалась вникнуть в каждое слово, пыталась разобраться в тонкостях. Права, обязанности, заказчик, подрядчик, количество рабочих часов, условия расторжения… Как всё сложно! Если бы в школе учили вдумчиво читать и понимать документы, то людям, возможно, жилось бы гораздо проще. Как в четырнадцать можно понять жёсткий договор или мягкий? Договор был составлен на загадочном юридическом языке. Я едва его расшифровала. Я ничего не знала о подобных документах – и это пугало. Всех школьников закрепили за административно-хозяйственным отделом. Я думала, что буду стричь кусты и полоть грядки, но начальник АХО распорядился отправить меня и ещё одну девочку в химчистку. Настя в прошлом году там уже работала, поэтому знала дорогу.

Я крутила головой, как на экскурсии: справа – здание лаборатории, где работали мама и её сестра Маша, слева – кузнечно-прессовый цех, где круглосуточно стучали молоты. Возле него спал старый каменный фонтан. Его осушили много лет назад, поэтому никто не надеялся, что фонтан когда-нибудь проснётся. Над нами, раскачиваясь, шелестели тополя и ясени. Стройные ряды кустов тянулись вдоль тротуара. А на клумбах жили яркие цветы. Розы встречали рабочих перед проходной, а фиалки и виолы безмолвно провожали их до цехов. Почти парк, за которым предстояло ухаживать нашим коллегам по подрядным делам.

Я опасалась, что в химчистке нам придётся работать с вредными или токсичными веществами или стирать руками. Но нас определили в цех чистого белья, где стирали постельное бельё для баз отдыха и здравпункта.

Нас привели в узкую комнату без дверей, в конце которой находились две огромные блестящие стиральные машины. Вдоль стены неопределённого серо-бежево-розового цвета стоял гладильный стан. Мы должны были научиться на нём работать.

Стан поделил помещение пополам, создав узкий проход к стиральным машинкам. Он противно пищал каждые пять секунд: в программе произошёл сбой, который долго не могли исправить. Пи-и – пауза – пи-и – пауза – пи-и… Так до выключения. А ещё и температура, при которой гладились вещи, составляла сто пятьдесят градусов. Я не понимала, как трудились с ним наши прекрасные наставницы Татьяна Сергеевна и Валентина Ивановна. Но они привыкли как-то, и мы сможем.

– Вот, девочки, здесь наше хозяйство, будете нам помогать, – с улыбкой произнесла Татьяна Сергеевна. – Летом сезон, много белья пойдёт.

«Оператор гладильного станка» – звучит гордо. Я осваивала новую профессию. Например, брала простыню и, если она была со штампом «Минздрав» и с базы отдыха «Миассовое», сворачивала ее по короткой стороне и клала на широкие ленты стана. При этом важно было вытягивать её, чтобы она распрямилась. Если везло, после прокатки в нижний лоток падала идеально ровная простыня. Если нет – мы отправляли её повторно гладиться. Казалось бы: стан с заданными программами, но сбои всё равно случались. Да и его возраст давал о себе знать. Стан своим ежедневным писком жаловался на старость.

Выглаженное бельё сворачивали по особой технике: пополам и ещё раз пополам, и в стопочку к другим простыням, уголок к уголку.

Бельё базы отдыха «Металлург» в стан заезжало одним слоем. На «Металлурге» отдыхали большие начальники, поэтому для них всё должно было быть ровно проглажено и свёрнуто. Там стелили огромные двуспальные комплекты. Я широко распахивала руки, укладывая очередную простыню. Со стороны могло показаться, что я обнимаю гладильный стан. Иногда мне помогал кто-нибудь из наставниц. Пододеяльники заныривали на ленту тем же способом, иначе сохли бы до конца смены.

Жара в химчистке, жара за окном. Струи пота медленно стекали по лицу, а я мечтала об отдыхе. Хорошо, что только четыре часа работали. Иначе точно бы сварились. Как же с жарой справлялись кузнецы? У них-то в цехах высокие температуры постоянно. Вышедшая из печи заготовка нагревала пространство вокруг. А ещё её нужно было успеть отковать, пока горячая. Не зря кузнецам по законодательству полагался «горячий стаж» – высокие температуры влияли на их здоровье.

В час дня нас отпускали домой. Иногда я, пользуясь возможностью остаться на заводе на пару часов, отправлялась обедать к маме. Она водила меня в местную столовую. Я наравне со взрослыми заводчанами наполняла поднос. Мама советовала брать бифштекс, если он был в меню. Я медленно прожёвывала очередной кусок мяса, наслаждаясь его сочностью. Когда я ходила в столовую, обязательно старалась его брать. Дома мама такой не делала, а мне иногда хотелось съесть что-нибудь вкусненькое.

Когда у мамы выдавалась свободная минутка, она водила меня на экскурсии. Первым делом мы сходили к папе в ремонтно-механический цех. Огромный ангар, заполненный десятками станков. Под потолком парили краны, волочившие детали с места на место. И люди, люди, люди… Зато теперь я знала, куда ходили работать родители.

Потеряться в цехе, да и вообще на заводе, легче лёгкого. Заходишь куда-нибудь, а там высоченные потолки, широченные пролёты. Всё жужжит, скрипит, стучит, гудит, орёт. Над головой летают железки. Народ снуёт туда-сюда, даже неловко спрашивать дорогу. Никаких указателей, только надписи на самих корпусах, которые я не сразу находила.

Чтобы папа меня заметил, я встала напротив него с другой стороны станка. Папа что-то настраивал, ничего замечая, поэтому очень удивился, обнаружив нас возле своего станка. Я даже не знала, что на работе он носил кепку. Да и вообще никогда не видела папу в спецодежде, только сам костюм, который он приносил домой, чтобы постирать. Бывшие когда-то тёмно-синими штаны и серая куртка на пуговицах. Ещё у него было несколько комплектов чёрного цвета. Я не считала.

Папа стирал спецовки в старой советской стиральной машине «Фея-2». Бледно-жёлтый куб со шлангом устанавливали на ванну. Как только папа несколько раз проворачивал чёрный регулятор, куб издавал звуки, напоминающие отсчёт времени. Машинка гремела на всю квартиру, но стирала хорошо: папа был доволен.

* * *

Папа работал то в дневную, то в вечернюю смену, и когда наши графики совпадали, я заглядывала к нему. Я удивлялась, как можно одну неделю возвращаться домой днём, а другую – ночью: организм же страдал. Но мой папа – сильный и выносливый, он выдерживал всё. Вот я жаворонок: привыкла вставать каждый день с утра. Я не могу работать в разное время дня. Но папа мог потому, что вынужден был в этом существовать.

Однажды тётя Маша забрала меня на экскурсию в КПЦ. Там было шумно и жарко: стучали молоты (их мы часто слышали в городе), топились печи. Мне выдали старый лабораторный халат и каску, которая так и норовила съехать на нос. Не представляю, как рабочие носили в цехе каски постоянно. Всё время казалось, что она свалится с головы и укатится куда-нибудь. Остаться без защиты очень страшно: мало ли что прилетит в голову. На потолке масса вариантов: от кранов до молотов и других приспособлений.

Мы медленно шли по широкому пролёту, и я оглядывалась по сторонам, пытаясь хоть что-нибудь понять. Вокруг было много оборудования гигантских размеров неизвестного мне назначения. Я почувствовала себя очень маленькой девочкой в огромном, жарком, тёмном и шумном мире. Маша подвела меня к одной из машин. Мы поднялись в кабину оператора.

– Саша, это кольцераскатная машина. – сказала она. – Вообще, сюда нельзя заходить, но мне, как инженеру, можно. Сейчас посмотрим, как будут делать кольцо из поковок.

В кабине уже сидел оператор. Он колдовал над огромным пультом с россыпью светящихся кнопок. Тем временем за бортом на плиту поставили сверкающий кусок металла. Сверху на него опустился широкий столб и, кажется, начал давить на металл. Столб медленно давил и кружил, пока не превратил цилиндр в кольцо. Невероятно! Как появилось кольцо, я не поняла. Не успела ничего толком рассмотреть. Ходила бы на такие экскурсии почаще – всё бы выучила.

Каждое утро я вставала вместе с родителями, пила с ними чай и потом отправлялась на работу. Одна, потому что тех, у кого временные пропуски, служба режима контролировала не так сильно.