Рука Матвея схватила и оттянула ворот водолазки, надетой под халат. Дальнейший рассказ патологоанатома он слышал, точно тот говорил в стеклянный стакан. Уши заложило. Пространство вокруг стало упругим, желеобразным, с отвратительным вкусом формалина на языке. Зал вскрытий покачивало, как если бы подземные воды толчками бились о фундамент здания.

Матвей отступил назад, тряхнул головой. Всё кругом пришло в движение, размытое жгучей влагой на глазах. Белые халаты закружились, налетая на железо столов для вскрытий, кафель стен и полов, холодное голое тело трупа, готового соскочить со своего стола, большое тёмно-синее пятно рабочей одежды патологоанатома, пёстрое облако волос мёртвой девушки.

Матвей зажмурился, но пульсирующая темнота не давала ему успокоиться. Когда он вновь открыл глаза, секционная обрушилась на него, словно он вынырнул из реки, обстреливаемой с берега. Горло изнутри стало шершавым, воздух разрезал глотку, как будто вместе с ним Матвей вдыхал битое стекло.

– Вам плохо? – послышался из общего водоворота голос, казалось, самого трупа.

Матвей отшатнулся, схватился рукой за что-то холодное, твёрдое, но тут же отпустил и, шатаясь, выволок себя в открытую дверь.

Он не помнил, как преодолел коридор и оказался на улице. Голова ещё кружилась. Тошнота подступала, стоило только взглянуть на серое двухэтажное здание с уходящим вглубь крыльцом. Матвей знал, что его не вырвет, но старался дышать неглубоко.

– Твою мать, Филь! – донёсся откуда-то сзади голос Антона.

Матвей не обернулся.

– Да не она это! Елизавета какая-то там. Хотя и похожа на лисицу твою… Кончай блевать, погнали обратно. Я не хочу из-за тебя пропустить, как девчонку будут резать.

Но обратно Матвей не вернулся. Он стоял, не шевелясь, пока не угасли выкрики Антона и не захлопнулась за спиной тяжёлая дверь морга. Потом пошёл к шоссе, ещё не совсем твёрдой походкой, заметил у себя белые рукава, стянул халат, скомкал и запихал в сумку.

Он ничего не рассказал родителям. Вообще никому ничего не рассказал. На следующий день не поехал в морг, а только метался по своей комнате, думал, надумывал, додумывал, стыдил себя и наконец решил порвать с медициной.

Он никого не хотел видеть, не ел и не спал, а только ждал, когда вернётся Алика. Ночью, сдаваясь усталости, он время от времени дремал, но без конца открывал глаза, то почувствовав холод, пахнущий мясом, то услышав сардонический смех одногруппников. Матвей никогда ещё так отчаянно не ждал утра.

Встречать Алику на вокзал он поехал на три часа раньше и долго ходил вдоль перрона, пока не прибыл поезд.

– Дурацкие чайки! – смеясь, сказала Алика и коснулась губами его щеки. – Мне до сих пор слышится их крик! Работать было невозможно. Что вообще можно делать при таком шуме? Воистину души погибших моряков.

Несмотря на отповедь, выглядела она едва ли не счастливой. Обычно бледные щёки сейчас чуть-чуть розовели. Глаза блестели, как зелёные аметисты в витрине ювелирного. Она непривычно много говорила, но, не найдя в Матвее отклика, замолчала, остановилась и настороженно вгляделась в него. Он отвёл глаза к электронному табло с расписанием.

– Что-то случилось?

Матвей не знал, как ответить. Ему вдруг показалось, что зря он ждал Алику всё это время, что она ничем не сможет помочь и рассказывать ей глупо. Пожал плечами, посмотрел вниз, увидев рядом с её ногами чемодан, опомнился.

– Давай мне, он тяжёлый.

Но Алика не отпускала чёрную выдвижную ручку и не двигалась.

– Что случилось, Матвей? – выговорила она очень чётко.

Матвей поднял глаза к высоким сводчатым перекрытиям, с голубым небом в просветах железной паутины. Вокруг них суетились люди, встречающие и провожающие, приехавшие и собравшиеся в путь, каждый со своим багажом и своей историей, гонящей их из одного города в другой.

– Я решил забрать документы из института, – сказал Матвей и отважился посмотреть на Алику.

Она словно ожидала услышать что-то другое, но услышав это, растерялась ещё больше, тряхнула головой.

– Что, прости?

– Я отчисляюсь, – сказал Матвей уверенней. – По собственному желанию.

Рыжие волосы стали раскачиваться из стороны в сторону.

– Нет, – промолвила Алика. – Что за глупости? О чём ты?..

Матвей взял в одну руку чемодан, который она уже не удерживала, другой легонько коснулся её локтя и повёл к выходу.

– Я понял, что не смогу стать врачом.

– Морг, – догадалась Алика. – Что там произошло?

Матвей вдохнул поглубже.

– Я сбежал, – признался он.

Алика так резко остановилась, что он чуть не врезался в неё и не ушиб, а она этого даже не заметила.

– Осторожнее, Аль!

– Сбежал?

– Да.

Она взяла его за лацкан пиджака. Глаза искали что-то в его взгляде и, найдя, вспыхнули.

– Пойдём куда-нибудь, – сказала Алика, сжала его руку и зашагала по перрону. – Ты всё мне расскажешь.

Они зашли в кафе неподалёку от вокзала. Алика нырнула за первый пустующий столик. Матвей заказал себе кофе и Алике чай, который потом долго остывал прямо перед ней.

Он рассказал, что случилось, начиная с минуты, когда вышел из дома. Алика слушала, ловя каждое слово, не перебивая и, казалось, не дыша. Просто слушала, чутьём уловив, что ему нужно выговорить всё, что он перенёс, передумал и перечувствовал за три последних дня.

Он не стеснялся. Никому другому Матвей не смог бы признаться в слабости, в страхе, а ей говорил, не виляя, всё как было.

– Я не могу учиться дальше, – заключил он. – Завтра утром поеду в институт и заберу документы.

Алика вдохнула, как перед прыжком в воду, задержала дыхание, оторвала взгляд от его лица и посмотрела в огромное окно на улицу. Мимо как раз в это время проехала поливальная машина, заливая дорогу и окропляя тротуар брызгами, яркими, как осколки хрусталя.

– Родителям сказал уже? – спросила Алика.

Матвей глотнул кофе.

– Нет. Отчислюсь, тогда и скажу.

Алика молчала, не сводя глаз с мокрого асфальта.

– Ты только не думай, что я совсем ничем не буду заниматься, – добавил Матвей. – Поступлю в какой-нибудь другой институт. Отучусь на химика или, может, провизора. Не знаю сколько они получают, но надеюсь, не меньше, чем хирурги.

Лицо Алики снова обратилось к нему. На лбу у неё обозначилась едва заметная морщинка. Казалось, она пытается подслушать то, что происходит за окном.

– Ты попадёшь в армию, если сейчас отчислишься, – сказала она.

– Да, наверное, – ответил Матвей. О товарище военкоме он как-то позабыл. – Но это же не проблема, правда? Сейчас служат всего год. Ты ведь будешь меня ждать?

Глаза Алики распахнулись шире.

– Да, но…

– Вот и всё! Больше мне ничего не надо.

– Погоди! – Алика придвинулась ближе и коснулась холодной ладонью его руки. – Ты поторопился с решением.

– Да говорю же, мне уже не стать врачом! – Матвей высвободил свою руку и откинулся на спинку дивана. – Какие тут ещё могут быть решения?

– Матвей, – тихий голос Алики проникал в сознание, как дождевые ручейки в землю. – То, что случилось, не показывает, станешь ты врачом или нет.

– Ещё как показывает! – возразил Матвей, изо всех сил сопротивляясь этому голосу и пытаясь стоять на своём. – Алика, неужели ты не понимаешь, врач не может бояться мертвецов!

Вышло громко, импульсивно. Алика скользнула взглядом в одну сторону, в другую, потом снова посмотрела на Матвея.

– Не кричи, пожалуйста, – сказала она. – Бояться смерти – нормально. Это заложено в человеке природой. Инстинктами. Как врач ты сам можешь мне об этом рассказать.

– Я не врач, – попробовал вставить Матвей.

Но Алика упорно продолжала:

– Страх смерти заставляет беречь жизнь. Из-за него люди придумали про загробную жизнь мифы, целые религии! Страх смерти – самый сильный человеческий страх. Так почему ты решил, что справиться с ним будет легко?

Матвей смотрел на тёмную кофейную гущу, заволокшую дно его чашки.

– Потому что по глупости думал, что смогу стать хирургом, – сказал он. – А если кто-то умрёт у меня на столе? Я сбегу из операционной, как сбежал из морга?

– Из операционной ты не сбежишь. И ты это знаешь. Тем более, что не у всех трупов рыжие волосы.

– Нет, с тем, что она похожа на тебя, я вроде бы справился. Точнее, понял, что это не ты, и немного успокоился. Но когда патологоанатом начал рассказывать, как вскрывают тело, шаг за шагом, я уже не мог себя контролировать.

Алика едва заметно, очень нежно улыбнулась.

– Не требуй от себя всего сразу. К смерти надо привыкнуть.

– Мой отец не испугался, когда впервые увидел труп, – возразил Матвей.

– Да что ты сравниваешь! – Алика прихлопнула ладонями по серо-белой столешнице. – Твой отец маньяк. Уж прости! Он за болезнями не видит людей. Даже когда рассказывает что-то, говорит: «Сегодня я видел опухоль», как будто она существует где-то вне пациента. А ты другой. Ты сопереживаешь. В следующий раз будет легче. Когда тебе в морг? Завтра?

– Шутишь? – усмехнулся Матвей. – Я туда больше не вернусь.

Алика вновь двинулась к нему навстречу.

– Матвей…

– Не вернусь, и не думай меня уговаривать! После того, как сбежал у всех на глазах! – Матвей вздрогнул, словно до него вновь донёсся навязчивый запах формалина. – Патологоанатом меня на смех поднимет перед всей группой и будет прав. Хуже девчонок. Те хоть и стояли зелёные, но выдержали.

– Матвей, ты не о том думаешь. Чёрт с этим патологоанатом! – крикнула Алика так, что теперь Матвей посмотрел по сторонам. – Ты через месяц распрощаешься с ним навсегда. Чёрт с твоими одногруппниками! Недели не пройдёт, кто-нибудь другой выкинет глупость, и про тебя забудут. А вот ты, – её палец острым ноготком почти коснулся его рубашки, – будешь помнить это всю оставшуюся жизнь. Ты сам для себя останешься трусом. И что бы ты ни делал потом: боролся бы со вселенским злом, спасал котят на деревьях, детей из огня – этот случай вечно будет тебя топить. Единственный способ всего этого избежать – взять себя в руки и пойти в морг снова, сейчас, пока эта история не окостенела и из неё ещё можно лепить, как из глины.

Матвей чувствовал, что она права, но всё равно не хотел это признавать.

– Ну как я пойду туда после…

– Вот так возьмёшь – и пойдёшь! – оборвала Алика. – Я бы пошла с тобой, но вряд ли меня пустят.

Матвей взглянул на неё недоверчиво.

– Серьёзно?

– Cent pour-cent³, – сказала Алика и посмотрела на белую кружку посередине стола. – Мне давно принесли чай? Я только сейчас заметила.

– Тогда же, когда и мне кофе, – ответил Матвей, привыкший к её бытовой рассеянности. – Ты бы правда пошла со мной в морг? Не испугалась бы?

– Конечно бы испугалась, говорю же – все боятся смерти. Но если бы так я могла тебе помочь, то да, пошла бы, – она сделала глоток из своей чашки. – Можно попробовать накинуть на меня белый халат и выдать за одну из студенток, если твои одногруппники нас не выдадут.

Матвей на секунду представил Алику рядом с собой в секционной, когда мертвецы начинают кружиться перед глазами, а сам он ищет руками, за что ухватиться, потому что вот-вот потеряет сознание.

– Нет, лучше я один.

Плечи Алики подпрыгнули. Сложно было понять, это её огорчило или обрадовало.

– Но я всё равно поеду завтра с тобой, – сказала она. – Подожду где-нибудь неподалёку.

– А тебе разве не надо в институт?

– Надо, но мне простят прогул. Я же была такой умницей на выездном семинаре. Отдувалась за весь институт, пока остальные терялись и зал с колоннами рассматривали.

– Семинар, точно! – Матвей хлопнул себя по лбу. – Прости меня! Я олень, даже не спросил, как ты съездила.

– Ничего-ничего, тебе не до этого, – Алика не выпускала из рук свою чашку. – Здесь на удивление неплохой чай. Запомни место, если я вдруг забуду. А семинар как семинар. Море, вино, молодые студенты, в общем, всё, как ты и говорил.

Матвей улыбнулся, похоже, впервые с её отъезда.

– Который час? – вдруг спохватилась Алика. – Лена с Пашкой нас, наверное, ищут. Без телефона жизнь останавливается.

Стыд обжёг Матвея, точно перед ним внезапно разгорелся костёр.

– Телефон! Чёрт, я совсем забыл…

– Да, непривычно, – сказала Алика, которая, к счастью, не знала, какой сюрприз Матвей ей так и не подготовил. – До сих пор не понимаю, как он выскользнул у меня из рук. Позвони, пожалуйста, Лене, скажи, что мы едем.

Когда они вышли из кафе, Матвей, успокоенный и счастливый, притянул Алику к себе и поцеловал.

– Это нужно было сделать ещё на перроне, – сказал он. – О чём я только думал?

Потом обнял её одной рукой за плечи, и они пошли к метро. Алика говорила про наступившее на черноморском побережье лето, а Матвей думал, что больше никуда её не отпустит.