Касательно денег такая же история: довольно простая двенадцатеричная система счисления. Бумажных денег, как я и предполагала, здесь не было, так что на будущее, если разбогатею, придется обзаводиться приличным по размерам кошелем. Мошной, то есть. И заодно задуматься над тем, куда ее пристроить, чтобы не свистнули на каком-нибудь рынке. Банков, естественно, не было. О векселях и кредитах народ понятия не имел. Расплачивались натурой, в основном крестьяне, или деньгами – те, у кого они водились. Самая мелкая монета называлась «лат» и по стоимости приравнивалась примерно к советской копейке. Двенадцать лат, опять та же дюжина, приравнивались к одной лире, соответственно медной, серебряной и золотой, а двенадцать лир – к одному лару. Достоинства те же – медь, серебро и золото. Причем последний – самая крупная монета не только на территории Валлиона, но и на территориях сопредельных государств. Хотя оно и понятно: золото всегда остается золотом, и если замены ему пока не придумали, то цениться оно везде будет одинаково. Что, с одной стороны, вынуждает состоятельных людей таскать с собой весьма увесистые кошели, а с другой – позволяет не заморачиваться на курсах валют. К тому же эквивалентом золоту могли служить драгоценные камни, которые, кстати, и носить удобнее, и ценность их оказывалась не в пример выше, чем у чеканных денег.

К слову сказать, тот факт, что на всей территории Валлиона, да и не только там, процветала единая денежная система, в довесок к единой религии и весьма похожим законам, снова возводило королевство в моих глазах в ранг обычной империи. Но тут, видимо, разницы просто не видели, так что в анналах истории Валлион испокон веков назывался королевством. Несмотря на свои немалые размеры, наличие каких-то заселенных островов в Дальнем море и тех нюансов, которые я успела выяснить вчера у тетушки Айны.

Так. Что-то я отвлеклась.

Вспомнив про кашу, я потянулась к котелку, предвкушая настоящее блаженство, но после первой ложки задумалась и погрустнела: кажется, забыла посолить. Пришлось со вздохом снова лезть в мешок, мешать густое варево с крупными сероватыми крупинками соли и снова ждать, пока они немного растворятся. Вот такая я туристка – о самом элементарном забыла. А если бы мясо жарила?

Вяло пожевав невкусную кашу вприкуску с черствым хлебом, я слегка ожила, но потом поняла, что долго прохлаждаться не могу. Пришлось вставать, сворачивать лагерь, спускаться к реке, чтобы наполнить кожаный бурдюк водой… фляги у ведьмы просто не было… затем снова подниматься, пыхтя и отдуваясь на крутой горке. Наконец, прийти к оставленным вещам и… обнаружить, что какая-то наглая сволочь с чавканьем пожирает мою еду!

– Ах ты зараза!..

От моего вопля внезапно нашедшийся Барсик подлетел аж на полметра, во всей красе продемонстрировав свое раздувшееся пузо. Истошно мяукнул прямо в полете. На пару секунду завис в воздухе, как дельтаплан, широко растопырив лапы и неистово вертя пушистым хвостом. Но наконец земное притяжение пересилило: кот с оглушительным хрустом свалился в сочную траву. После чего развернулся, припав на полусогнутых, затем поднял перемазанную в каше морду и гневно посмотрел на меня.

– Ты где шлялся, нахал? – возмутилась я, осознав, что теперь придется спускаться к реке в третий раз и отмывать котелок. – И по какому праву трескаешь чужое?

Кот громко зашипел, прижав уши к голове. А уж глазами меня буквально прожигал, будто не он сейчас нагло мою еду воровал, а я у него из миски свежих сливок отхлебнула. Правда, длилось это недолго – смерив меня злобным взглядом с головы до ног, он презрительно фыркнул, выпрямился, а потом неторопливо ушел, слизывая с морды остатки моей несоленой каши.

Я едва удержалась, чтобы не запустить в него наполненный бурдюк.

– Барсик!

– Ш-ш-шр!

Скотина какая! Он еще и недоволен! Я с утра чуть голос не сорвала, пытаясь до него докричаться, потом решила, что топать мне придется без проводника, а он, оказывается, все время был неподалеку! И наверняка ведь слышал, гад, что его зовут! Вон как хвостом дернул – понял, сволочь, что я к нему обращаюсь, но даже ухо не повернул! Зараза!

Я со злостью проводила глазами исчезающую в траве черную спину, борясь с острым желанием догнать и оттрепать гаденыша за шкирку, но потом плюнула и с ворчанием отправилась отмывать котелок. Хрен с ним. Раз явился сейчас, значит, не обманула бабка – пойдет со мной и дальше. А раз так, то убивать его пока не стоит – может, и правда пригодится. Но уж если он только жрать горазд и настроение мне портить, то пусть пеняет на себя: хамство терпеть я даже от кота не стану. А уж от демона – тем более. Хотя какой он, к черту, демон? Так, бесенок мелкий. Нечисть сопливая. Скотина мохнатая, которую никто не учил правилам хорошего поведения.

Будет время – займусь, а пока руки в ноги и – вперед.

К вечеру я устала еще больше и, признаться, даже начала подумывать о том, что здорово запустила себя в плане физической формы. Надо было хоть фитнесом позаниматься или на аэробику походить. Глядишь – и не была бы сейчас как выжатый лимон.

Шапку я сняла уже давно – после полудня стало жарко. Плащ вообще стянула почти сразу – неудобно, а куртку распахнула до пупа. Но вот ботинки, к сожалению, деть было некуда, потому что босиком по шершавым плитам не больно-то погуляешь. К тому же я так и не успела выяснить, есть ли тут змеи. А если есть, то какие из них ядовиты. И вообще я почти ничего не знала про местное зверье, кроме того, что вблизи людского жилья крупные звери вроде как не водятся.

В общем, невеселый у меня выдался вечер. А когда над Трактом сгустились плотные сумерки, я обнаружила очередной свой промах и запоздало сообразила, что зря так долго шла. Привал на ночь надо было делать раньше. Еще когда глаза могли различить в чаще какое-нибудь подобие полянки, и к ней не пришлось бы продираться почти в полной темноте, потому как следопыт из меня неважный, а заблудиться в незнакомом лесу – проще пареной репы.

Вот же засада.

Я быстро огляделась, выискивая хоть какой-то просвет в буйно разросшихся вдоль обочины кустах, но тут, на мое счастье, из-за тучки выглянула желтая луна. А вслед за ней появилась и вторая – красновато-рыжая. Удивляться я уже не стала – видела вчера эту красоту, а сейчас меня тем более никакие прелести лесного пейзажа не волновали. Мне нужен был привал. И нормальное место для ночевки. Без муравьев, болота и пиявок под боком. Без туч голодных комаров. И хоть с каким-нибудь укрытием от возможного дождя. Что-то небо к вечеру нахмурилось…

Через полчаса мытарств подходящую поляну я все же отыскала, но мысленно сделала зарубку на память, чтобы больше не попадать впросак. И еще напомнила себе, что надо серьезно разобраться со своим мохнатым проводником, который, разумеется, после обеда даже не подумал показаться на глаза.

Костер у меня тоже получился далеко не сразу: за дровами пришлось лазить по всем ближайшим оврагам, то и дело чертыхаясь и оставляя на колючках клочья единственной чистой рубахи. Она и так-то на ладан дышит, а если я ее еще и изорву, то вообще дальше придется голышом идти. Ну или собраться завтра с духом и выстирать ту, которую я сняла этим утром.

Ур-ра! Загорелось!

Боже, как мало иногда надо для счастья… блаженно завернувшись в плащ и подтянув под себя голые пятки, я завороженно уставилась на огонь, попутно отскребая от котелка остатки каши. Да, я ее все-таки не выкинула, как собиралась, потому что решила, что пищей в моей ситуации разбрасываться – грех. Пусть черный нахал успел слямзить оттуда совсем немного, но я ту часть тщательно отделила и выбросила, а остальное накрыла чистой тряпицей и взяла с собой, уже точно зная, что с такими прогулками к ночи оголодаю, как столетний вурдалак.

Это оказалось мудрым решением (единственным, наверное, за целый день!), потому что сил и желания готовить не было никаких. Поев, я плеснула в котелок воды, вскипятила, решив, что отдраю прилипшую кашу завтра поутру, благополучно свернулась калачиком и, накрывшись плащом, закрыла глаза.

Как ни странно, но за весь день у меня почему-то не возникло чувства сиротливого одиночества. Я не ощущала себя здесь лишней. Наоборот, почему-то показалось, что я именно сейчас получила возможность открыть себя заново. Именно здесь. В каком-то странном мире. В лесной глуши, где, кроме меня, не было никого на сотни километров вокруг. Тишина, красота, благодать…

Впрочем, шумные компании я уже давно не любила. Просто не видела в этом смысла. Да и вообще, если подумать, вся моя прежняя жизнь была сплошной цепочкой разочарований. Сперва – в маленьких детских радостях, от которых взрослые почему-то хмурились и вполголоса ругались. Потом – в собственных устремлениях, потому что, как говорили все вокруг, они у меня совершенно неправильные. Потом – в учебе. В работе. В недолгих приятельницах, которых, как правило, не интересовало ничего, кроме побрякушек и тряпок. В молодых людях, рядом со многими из них мне было скучно, а с особо настойчивыми – неприятно. В едва не случившейся любви, в которой мне пророчили волшебное будущее и с которой нам в итоге оказалось не по пути. В маленькой квартирке на окраине одного из спальных районов, снимаемой из извечного юношеского упрямства и желания полной независимости от предков. В работе, где не было почти ничего заслуживающего внимания. В коллегах, в соседях, в отношениях с рано постаревшими родителями, с которыми мы год от года находили все меньше тем для совместных разговоров… пожалуй, в той жизни не осталось почти ничего, что держало бы меня на прочной привязи. Я всегда искала чего-то необычного. Всегда стремилась к чему-то новому. А сейчас…

Я устало зевнула и вдруг поймала себя на мысли, что ни о чем не жалею. И не испытываю особого душевного дискомфорта. Все мои неприятности – это мелкие неудобства городского жителя, неожиданно попавшего в тайгу. Но их, как оказалось, можно пережить. Для этого даже жилы рвать не потребуется – просто немного терпения, загнать подальше гордыню и брезгливость, и пожалуйста. Дойду я до этих эаров. За две недели уж точно дойду.

Одиночество мне не внове – последние годы выдались у меня на редкость пустыми. Никаких привязанностей. Никаких близких друзей. Даже родители еще год назад решили уехать в Болгарию, поближе к морю и красивой жизни. В ближайшие несколько месяцев они меня даже не хватятся: Интернет пока не освоили, а письма у нас в Россию до сих пор, бывает, теряются по пути. Так что за них я не волновалась. Пока. А уж за себя как-нибудь постою.

Кстати, права была бабка: упрямство у меня в крови. Как и неистребимое любопытство, впрочем. Его уж точно не убьешь никакой усталостью и никакими трудностями. Пожалуй, даже наоборот: чем сложнее задача, тем она интереснее. А уж если дело касается той загадочной игры, в которую втянул меня умирающий эар, то это еще надо посмотреть, кто в итоге пострадает больше. Может, я еще благодарить его стану за этот неожиданный подарок судьбы. А может, и нет. Кто знает?

Уже засыпая, я по обретенной недавно привычке потеребила серебряный браслет, но убедилась, что он прочно сидит на запястье, впиваясь краями в уже побелевшую от давления кожу, и оставила его в покое. Пока не болит, и ладно. Да и холода я уже почти не ощущала. Привыкла, что ли? В любом случае носить мне это украшение долго. Главное, успеть до того, как неизвестный срок полностью истечет. Но, наверное, эар не дурак был, давая мне всего несколько суток форы? Знал ведь, наверное, что от того места, где его шлепнули, требуется две недели… в смысле, примерно дюжина дней, чтобы добраться до его родичей. Ему же не нужен бесполезный труп? Соответственно, и срок должен быть хотя бы равен полумесяцу, иначе и начинать не стоило. А за такой период я уж в любом случае что-нибудь придумаю. Или коня найду, или попутку какую подхвачу, или на эаров наткнусь… чем черт не… ах да! – надо теперь говорить не «черт», а «Айд», чтобы не проколоться. Так вот – чем Айд не шутит? Вдруг мне опять повезет, как в той черной дыре? Или, может, кот на что-то сгодится?

Успокоившись таким образом, я снова зевнула, подложила под щеку ладонь, со снисходительной улыбкой вспоминая свои турпоходы в Подмосковье, – сюда бы нашего говорливого инструктора, пусть бы посмотрел, каким бывает настоящий дикий лес! Но потом расслабилась и постепенно уснула, даже не ощутив, как в какой-то момент что-то изменилось вокруг, не услышав, как над головой что-то тихо зашептали склонившиеся до земли сосновые ветки, и не почувствовав, как к ногам что-то осторожно прикоснулось. Что-то мягкое, теплое и восхитительно живое.