Глава 4
Тяжкий туман сомнений

Следующее утро у Алексея Эйлера наступило, когда приличные люди отобедали, а торговки на Сухаревке начали сворачивать свои прилавки. Некоторое время он лежал, прислушиваясь к звукам, доносящимся с улицы. Они удивляли его, эти звуки обычной городской жизни. Ещё в госпитале Алексей заметил, что он всё время ждёт, когда мирные звуки сменятся на привычные ему фронтовые. И снова будут взрывы, крики, а между ними – напряжённая тишина.

Алексей пошевелился. Тело недовольно заныло, напоминая о вчерашней беготне. Не вставая, Алексей протянул руку и взял со стула рядом бумажный конвертик. Развернул, всыпал порошок прямо в рот. С трудом проглотил и поморщился – запить нечем, но стакан, в котором должна быть вода, опустел ещё вчера, а встать не было сил.

Он бросил бумажку обратно на стул и принялся ждать, когда же лекарство подействует. На стуле больше не оставалось конвертиков, лежали лишь скомканные бумажки, а это значит, нужно будет готовить новую порцию обезболивающего.

Последние месяцы были не самыми счастливыми в жизни Алексея. Вчерашние происшествия при всей их неоднозначности взбодрили его, будто в его жизни появились… приключения. Одно ограбление участка чего стоит! Алексей невольно улыбнулся, не открывая глаз. Уж как он улепётывал, даже про раненую ногу позабыл!

Боль притупилась. Алексей сполз с кровати, снял остатки форменных брюк и безжалостно выбросил. За вчерашний вечер он лишился двух пар брюк, а заодно и всей военной формы. Не будешь ведь носить китель отдельно, без брюк! Приобрести новую форму в ближайшее время финансовое положение ему не позволит. Да, собственно, не жаль, будет ходить в штатском. Кроме потерь и разочарований война ничего ему не принесла. Профессора медицинского факультета учили его бороться за жизнь пациентов, но смерти на войне оказалось так много, что у Алексея всё время было ощущение, что он… не успевает. Раз за разом смерть выигрывала у него, пока не победила окончательно, забрав его лучшего друга.

Сентябрь 1915-го выдался тёплый и ласковый, будто погода решила пощадить людей. Солнышко хорошо пригревало даже сейчас, во второй половине дня. Алексей занял позицию в солнечном квадрате на полу, осторожно развёл руки, надеясь привести в порядок ноющие мышцы.

На секунду он прервал упражнения, чтобы открыть окно. И тут же пожалел об этом. Со двора тянуло гарью. Алексей закашлял, закрывая нос рукою.

Так же невыносимо дымило в то время, когда он оперировал Михаила Малиновского. Всё вокруг горело, лагерь спешно сворачивали, полк отступал. Пришлось обмотать лица влажными повязками и себе, и пациенту и стараться дышать неглубоко.

Михаил умер быстро, Алексей успел вынуть лишь пару осколков. Он тогда даже не понял, скорее, ощутил, что дальше ничего нет, что жизнь под его пальцами замерла. Он проверил пульс, положил пинцет и вышел из палатки в гарь.

Снаряд попал в палатку минуту спустя. От взрыва Алексей потерял сознание и очнулся спустя часы, уже в повозке, на руках у санитара. И первым делом нащупал в кармане письмо, которое он должен отдать родителям Михаила.

Алексей захлопнул окно, тяжело опёрся на раму. Как бы солнце ни старалось, от вины и одиночества оно не спасает. А ведь вчера ему показалось, что он нашёл интересное знакомство! Этим вполне можно объяснить прискорбный факт, что он пустил к себе в дом незнакомого газетчика. Который исчез, выведав всё необходимое. Алексей поморщился. Ощущение, что рыжий воспользовался им, стало настолько явным, что захотелось его смыть.

Поплескавшись под рукомойником, Алексей решительно попрощался со всем странным и увлекательным, что принёс вчерашний день. На него из зеркала смотрел прежний Алексей Эйлер. Длинная, свисающая на глаза чёлка по моде должна зачёсываться назад, но, как верно заметила госпожа Малиновская, волосы у Алексея непослушные, да он и сам не хотел их послушания. Небольшим неправильностям в себе он, скажем так, симпатизировал. Вот, например, прямой, но будто слегка сбитый в сторону нос над крепко сжатыми губами. Хороший нос, он отлично смотрелся вместе с гладко выбритым подбородком и усами, которые Алексея слегка раздражали, но без них он выглядел совсем юнцом. Выше находились голубые глаза и прямые как стрелки брови.

Алексей оделся. Приготовил трость^[7], которую носил не для того, чтобы казаться франтом, а потому, что внутри был спрятан второй метательный нож. И на всякий случай вновь положил в карман письмо Михаила.

На сегодня особых дел не планировалось, разве что позавтракать (пусть для других это будет выглядеть ужином) да забрать забытую у Малиновских фуражку. Хотя к чему теперь она ему? Но состояние Глафиры Степановны всё же стоило проверить.

Алексей вышел из дома и отправился по переулку в сторону шумной Сретенки. Неладное он почувствовал, вернее, услышал, даже не добравшись до улицы. В общем шуме города отчётливо выделялись голоса мальчишек-газетчиков:

– Сенсация! Сенсация! Вдова статского советника призналась в убийстве!

Прежде чем поймать ближайшего мальчишку за шиворот, Алексей успел подумать две мысли: «Утренние газеты почти распродали. Значит, известно уже всему городу» и «Уж я ему задам… пусть только появится».

Конечно же, «Московский листок»! Рыжий расстарался, немаленькая такая статья, ещё и на первой странице, чтобы и слепой не пропустил. И подписана псевдонимом, «Неравнодушный гражданин^[8]». Алексей явно представил неравнодушного гражданина на заборе у Малиновских.

Алексей опёрся спиной на ограду ближайшего дома и принялся изучать статью. Начиналась она со слов «Я отношусь с величайшим почтением к правосудию и преклоняюсь пред милосердием. Правосудие родилось на земле, родина милосердия – небо…»^[9].

Далее сообщалось, что автор ни в коем случае не намекает на неудовлетворительную работу полиции, однако некая госпожа М., чей муж отбыл на небеса, призналась «доверенному лицу» в совершённом ею преступлении, а именно – в убийстве супруга. Автор, опять же, ни на что не намекает, но госпожа М. осталась единственной наследницей мужа, а следовательно, имела свой корыстный интерес. Более того, «нашей редакции» стало известно, что ранее постоянный поверенный господина М. приглашался для внесения изменений в завещание. Однако деловая встреча не состоялась по причине внезапной кончины господина М.

И наконец, без всякой очевидной связи со смертью господина М. прошлой ночью случился пожар в полицейском участке, сотрудники которого вынесли постановление о том, что смерть господина М. имеет естественные причины. Конечно, это может не иметь отношения к признанию госпожи М. лицу, которому неравнодушный гражданин всецело доверяет, но разглашать его имя никак не может.

На этом статья заканчивалась. Алексей вздохнул, заметив, что последние несколько минут непроизвольно задерживал дыхание, и разгладил изрядно замявшийся под его рукой уголок газеты.

Когда этот подлец успел статью наваять? Неужто ночью, вот неугомонный?! Литературным талантом он не обделён, это заметно. Особенно удаётся патетическое направление. «Сомнение – это тяжкий туман, который остаётся после таких дел. Ему не должно быть места»^[10]. Никаких сомнений, некоторые рыжие граждане рискуют лишиться своей рыжины в самое ближайшее время!

Завтрак придётся отложить, пока нужно выбрать: искать рыжего самоубийцу или ехать к Малиновской разрешать сложившееся положение. Поразмыслив, Алексей выбрал Глафиру Степановну. Иначе редакции «Московского листка» грозил бы погром, а неравнодушным гражданам – смерть через удушение свежим номером газеты.

Алексей свистнул извозчика, да так резко, что над улицей взметнулись галки. Газету он бросил в кучу опавшей листвы, которую поджигал бородатый дворник. Самое ей место.

За несколько минут дороги к дому Малиновских гнев Алексея почти выветрился. На его место стали приходить трезвые мысли и неприятные, колющие вопросы.

Первый: кто таков «постоянный поверенный» Малиновских? Какова его роль в этой истории? Даже если Дмитрий Малиновский собирался изменить завещание, какое значение это имеет сейчас?

Второй: почему загорелся полицейский участок? Потушить успели? Имеет ли это вообще отношение к вчерашнему «приключению» Алексея или опять «единовременно, но не вследствие»?

И третий: так ли невиновна Глафира Малиновская? С какой целью она всё-таки произнесла страшное признание в убийстве?

Алексей постучал по спине извозчика, почти довёзшего его до дома Малиновской, и назвал другой адрес. Сначала он разберётся. Благо есть у него человек, который в светской Москве знает практически всех.

* * *

Елена Сергеевна Эйлер, наслаждаясь осенним теплом, пила в саду чай с трюфельными конфетами. Она умела наслаждаться тихими моментами. Алексею иногда казалось, что всё движение замедляется возле его матери, собирается в тонкий золотой луч, который аккуратно, спиралью, укладывается вокруг неё. Извечное её спокойствие и улыбка подсвечивались этим лучом. Елена Сергеевна никогда не торопилась, говорила тихо и доброжелательно, но удивительным образом была в курсе всего и умела давать людям точные характеристики. За ними-то Алексей и приехал.

Когда он широкими шагами влетел в беседку, мать лишь улыбнулась и поправила сползающую шаль. Но у Алексея тут же возникло ощущение, что ей известны все его вчерашние «приключения».

– Дорогой мой! Хочешь чаю?

Она налила ему ровно глоток в свободную чашку.

– Как ты? Как отец? – Алексей поцеловал матери руку и уселся напротив.

– Отец в оранжерее. Снимает урожай с экспериментальных образцов, завтра он представит их в Университете.

Алексей скривился, впрочем, так, чтобы мать не заметила.

Эйлеры жили на престижной Пречистенке, в старинном доме, окружённом садом, но ради своих исследований отец снёс старый флигель и поставил за домом несколько оранжерей. В них он выращивал из заграничных семян разного рода ботанические экземпляры, чем снискал себе славу «чудака». Хотя вслух его обычно называли «большим оригиналом».

– А я, как видишь, пью чай.

Алексей кивнул. Для матери это было отдельное, наполненное особым смыслом действие.

– Мама, скажи, какого нотариуса посоветовать знакомому? Чтобы приличный был для статского советника?

Мать не спеша поставила чашку.

– И потому ты сорвался приехать? Удивительно…

Она внимательно посмотрела на сына, взглядом задавая вопросы, на которые ей хотелось бы знать ответы, но ведь взрослый сын не расскажет…

– Вариант только один. Господин Мендель. Старый, сухой, ни слова поверх дела. Зато обладает феноменальной памятью. Мог бы быть прекрасным карточным шулером, но, к сожалению, безукоризненно честен. – Елена Сергеевна улыбнулась своей шутке. – Он помнит все документы, которые составил за последние пятьдесят лет. Ведёт семейные дела поколениями. И не сказать ведь, что дорого. Я бы рекомендовала выбирать его.

Алексей вскочил. Не очень вежливо так скоро прощаться, но того, что рассказала мать, ему было достаточно.

Тут из-за угла дома показался отец. Он шёл в запачканной землёй домашней куртке и фартуке, высоко вскидывая колени, держа в руках пупырчатый оранжевый плод. Лицо его выражало ни с чем не сравнимый восторг исследователя, у которого получилось. Алексей ощутил привычный укол стыда. Этот похожий на взъерошенную цаплю человек не был отцом, которым хотелось гордиться. Он был долговяз, неуклюж и, к сожалению, смешон.

Алексей вспыхнул от собственных мыслей и от того, что заметил понимающий взгляд матери. Он был похож на мать и совершенно не имел ничего общего с отцом, долгоносым веснушчатым человеком. Время от времени московские сплетницы возвращались к вопросу, каким образом фрейлина двора красавица Елена Сергеевна стала женой заурядного профессора ботаники, да ещё и иностранца по происхождению. С точки зрения света это мезальянс.

– Алекс, друг мой! Как ты, что ты? – Отец, помахивая оранжевым плодом, похлопал Алексея по плечу веснушчатыми ручищами, испачкал землёй и сам же принялся неловко отряхивать.

– Всё хорошо. Я на минутку, проведать.

– Жаль! Я хотел показать тебе новые Momordica charantia exemplars…

Русский язык у отца был нечист, и он, не тушуясь, мешал его с латынью, родным немецким и английским. Последний он выучил специально для матери, которая, следуя моде, предпочитала его французскому.

Шутливо поклонившись Елене Сергеевне, отец произнёс:

– Madam, I’m afraid to get you dirty, I will adore you from a distance. Алекс, друг мой, я надеюсь, ты заглянешь к нам… словом, see you later. Прости, момордика не может ждать.

После этого он прижал к себе оранжевого уродца и убежал по неотложным ботаническим делам. Алексей с досадой посмотрел ему вслед.

– Алёша. – Мать неслышно подошла сзади и сказала негромко, но очень нежно: – Ты знаешь, Алёша, многие люди обладают умом, красотой, талантами, но стремительно растрачивают всё и остаются пустыми. Однако если в человеке есть доброта и интерес к жизни, он всегда полон. Нам с тобой невероятно повезло, сын.

Алексей рвано кивнул и поспешил удалиться. Везения своего он не ощущал.