Пес чувствовал за своей спиной молчаливое присутствие хозяина и рычал, давая ему понять, что готов к бою. Страж знал, что после начала схватки к нему на помощь поспешат его друзья, которые живут в доме и тоже будут самоотверженно защищать общее жилище. Он рычал и ждал одного единственного слова, одной короткой команды: «ФАС». Ждать уже не было сил, это томительное бездействие сводило пса с ума, и он готов был кинуться в драку самостоятельно, но не мог. Не мог, потому что был не так воспитан. Не мог, потому что с первого прикосновения ласковых хозяйских рук к его щенячьей голове, раз и на всю жизнь уяснил, что без команды хозяина делать ничего не следует!

Но команды он так и не дождался, не было команды. И страж понял – нельзя, это тоже приказ, это табу! Толпа противника вдруг тоже удивленно осознала, что команды не будет и, очень мягко ступая, начала испуганно пятиться внутрь охраняемых псом владений. Звери боязливо поглядывали в сторону охранника, расценивая его бездействие как военную хитрость, но команды для стража так и не поступило, а значит, можно было воплощать в действие задуманное.

Хозяин медленно развернулся и, низко опустив плечи, покорно зашел внутрь дома. Почему все так вышло, не суждено было понять верному псу. Видимо, собачьи мозги не предназначены для таких глубинных рассуждений.

Старых хозяев двора выгнали. Они ушли как-то незаметно, не поднимая вверх горделивых в былые времена голов. Никто из них даже не подумал про охрану, никто из них не вспомнил про верного пса, с надеждой выглядывающего из ненавистной будки. Хозяин уходил последний, рядом с ним с восторгом семенило несколько шакалов, а страж, с недоумением глядя на эту картину понимал, что именно так и выглядит настоящее предательство! Территорию двора быстро сократили. Со всех сторон забор моментально подвинулся ближе к середине, и к этому тоже нужно было привыкнуть.

Прошло несколько месяцев. Пес редко выходил из будки. Тоска железным обручем сдавливала грудь, слезы глубокой обиды топили умные, печальные глаза. Не в силах терпеть эти чувства, страж часто по вечерам высовывал из будки свой чуткий нос. Он окидывал грустным, задумчивым взглядом такой родной, но уже чужой двор и, обращаясь к светящемуся лунному диску, затягивал душераздирающий вой, в котором пытался выплеснуть всю свою боль.

Новые хозяева собаку не жаловали, потому что боялись. Нужно отметить, что боялись справедливо, ведь пес даже чисто теоретически в любой момент, мог проявить самостоятельность и отомстить любому из проходящих мимо представителей новых владельцев.

Чтобы этого не случилось, его посадили на цепь. Первый раз в своей жизни собака познала, что такое настоящая неволя: куда там погулять за забором, она теперь не имела права обойти собственный, хорошо знакомый с самого детства двор. Тяжелая цепь давала простор всего на два несчастных метра. Впрочем, это была собака. Несмотря на тяжелую рану, подло нанесенную преданной собачьей душе, пес все равно продолжал попытки охраны своей территории. Своей бывшей территории!

Едва почуяв первого, после смены хозяев вора, полезшего через забор, пес очень собранно покинул будку и занял позицию для атаки. Бедняга, совсем позабыв про цепь, выбрал момент и прыгнул. Натянувшись в тетиву, железная удавка многотонным молотом нанесла удар в область шеи. От острой, резкой боли потемнело в глазах, и охранник на несколько секунд потерял сознание. Коротко взвизгнув, пес упал на землю. Но через несколько секунд он был снова в стойке и зашелся в истеричном лае, надеясь, что кто-нибудь из новых хозяев выйдет и прогонит вора. Но этого не случилось. Сделав свое черное дело, преступник спокойно покинул охраняемую территорию.

Это была первая ласточка, дальше ворье уже никого не опасаясь и не стесняясь, огромной тучей накинулось на когда-то неприкосновенную землю. Воры были разные по внешним признакам: лысые и толстые, пузатые и тощие, попадались рыжие и седые, но объединяла их одна цель. Цель легкой наживы и желание как можно больше вынести с охраняемой псом территории.

При каждой краже охранник заливался грозным лаем, пытаясь запугать злоумышленников и втайне мечтая, что кто-нибудь все же спустит его с цепи и разрешит острым зубам вонзиться в ягодицу расхитителя. Пес мечтал о показательной расправе над одним из воров, для того чтобы все поняли, что воровать здесь запрещено, категорически запрещено!

Но этого всего не было. Напротив, новых хозяев злило поведение собаки: «То лает, то воет! Может его пристрелить?», – задавались они вопросом. Но понимали, что совсем без собаки нельзя, и терпели. Они редко кормили верного стража, совсем не так как старые хозяева. Ему не хватало воды. Они забрали из его будки коврик и сняли подкову, прикрученную давным-давно, самым лучшим хозяином на Земле.

От этого не самого хорошего обращения пес начал сдавать. Он сильно похудел, шерсть свалялась крупными, тяжелыми катышами. Атаковали блохи и глисты. Верный страж понимал, что не способен уже и на четверть, тех возможностей, которыми располагал ранее.

Видимо, также решили и новые хозяева. Они стали меньше бояться верного охранника и, быть может, даже пересмотрели свое отношение к собаке. Однажды вслед за одним из воров из дома вышел очень узнаваемый человек. Он быстро подошел к охраннику, умелым движением отстегнул ошейник и уверенным голосом произнес заветное слово, указывая рукой на преступника.

Сначала пес не поверил своим ушам, но собачий мозг, опасаясь, что человек передумает, моментально отдал команду всему телу. Затекшие лапы не имели былой прыти, но навыки и хватка позволили псу задержать вора. Он выместил на злоумышленнике всю ярость, скопившуюся в душе. Страж знал, что за расправой наблюдают другие преступники и хотел, чтобы они видели, что будет с ними, если они не перестанут расхищать его владения.

– Молодец, собака! – одобрительно проговорил новый хозяин. Он подкрепил свои благие намерения по отношению к охраннику, поглаживанием забывшей о ласке головы и кусочком самого настоящего сахара.

В душе пса затеплилась надежда, что вскоре все станет как раньше. Его будут любить и будут разрешать делать свою работу. И, действительно, жизнь немного изменилась в лучшую сторону. Его накормили, вычесали щеткой, и тот самый узнаваемый человек выгулял пса за забором. Страж гордо шел рядом с новым хозяином, не натягивая поводка. Он видел недоумение в глазах не только животных, но и встречных прохожих. Пес был рад: вся округа теперь узнала, что он никуда не делся, он на месте, на посту. Пес видел, как смотрят на хозяина окружающие, и ему это нравилось.

Ему стали разрешать ловить воров. Не всех, одного из десяти, а может из сотни, кто его знает, все-таки собаки не умеют считать. Он не мог понять, почему ему не разрешают брать всех подряд, почему дают возможность ловить лишь отдельных. Наверное, у нового хозяина есть свой расчет, впрочем, не собачье это дело обсуждать людей, нужно радоваться тому, что имеешь…

Вот так, другими словами, можно было бы описать историю органов отечественной безопасности обсуждаемого периода времени. Жалко? Обидно? Но вполне возможно, что все было именно так…

* * *

На рабочем столе генерал-майора ФСБ Лутовинова Александра Анатольевича зазвонил телефон. Генерал поднял трубку и несколько минут молча слушал собеседника.

– Да, хорошо, давайте встретимся. К примеру, завтра в десять. Подходите к третьему подъезду, вас будут ждать, – генерал положил трубку, снял и протер очки.

– Интересно, откуда она взяла этот номер, – подумал генерал, его ведь знают только сотрудники и хорошие знакомые, – ну да ладно завтра узнаем.

Генерал был худощавым, очень бодрым и работоспособным мужчиной. На вид ему давали, максимум пятьдесят с хвостиком, хотя на самом деле было шестьдесят два. Родился он в тяжелом 1933 году, в семье колхозников в Курской области. Он хорошо помнил голод и лишения, помнил оккупацию и послевоенную разруху, многое познал в своем детстве и юности будущий генерал. Быть может, именно эти знания и опыт помогли ему стать тем, кем он стал.

В каком государстве земного шара, возможно, чтобы невысокий худенький парнишка из простой крестьянской семьи стал генералом самой могущественной спецслужбы в мире?

В 1951 году его призвали. Он служил срочную службу в одной из частей НКВД, дислоцированных в Закарпатье. Она ему много дала, служба по призыву. На ней у него до конца сформировались моральные и волевые качества. Именно там он познал, что такое справедливость, добро и настоящая мужская дружба. Будущий генерал активно участвовал в ликвидации остатков украинской повстанческой армии. Был ранен, награжден правительственной наградой.

После выздоровления он поступил Московское пограничное военное училище МГБ СССР, которое окончил с отличием. Потом год на границе и переход в КГБ. Дальше очень интересная жизнь и служба. Целый ряд дальних командировок. Исколесил полмира и дослужился до генерала. Сам дослужился, своим умом, усердием и старанием. Просто так, в такой структуре генералами не становились.

Когда новая метла в лице горе-руководителей начала выметать коридоры Лубянки, в ее поле зрения, в первую очередь попадали такие как генерал Лутовинов. Именно их, невзирая на здравый смысл, логику и расчет, вместе с целыми отделами начали сокращать, оптимизировать штаты и всяческими путями выживать со службы.

Однако его не тронули, потому как служебная деятельность генерала была направлена исключительно на внешнюю работу, за пределами нашего многострадального государства.

А таких захватившие власть не особо боялись. Они вычищали тех, кто мог угрожать лично им, тех, кто обеспечивал безопасность внутри страны. Вот такие были наиболее опасны, потому как знали, что к чему, зачем и какое имеет отношение. Вот таких знатоков нужно было выметать в первую очередь, пока они что-нибудь не выдумали на основе своих абсолютно не нужных знаний.

Держать пиранью в аквариуме… так это нужно быть настоящим ценителем экзотики, это, наверное, красиво и модно, а еще можно получать адреналин при кормежке, опустив руки как можно ниже к воде. Но ведь цапнет, на то она и пиранья, найдет момент и укусит, занесет в рану какую-нибудь неизвестную инфекцию и поминай, как звали. Мораль отсюда простая: пиранью долой, заведем гуппи.^[14] Вот это классная рыбка вроде бы есть, глаз радует, не требует ничего и нестрашно.

Вот собственно, чем занимались реформаторы после развала СССР. Еще бы уничтожив страну, нужно было добивать все внутренние силы, которые могли бы совершить попытку ее восстановления. В этом списке были не только силовики, нужно было добивать партийные и советские органы, профсоюзы, ветеранские организации, крупные заводы и колхозы, да много было «работы» для полного триумфа демократии. Поэтому реформы были нужны как воздух, срочные и решительные!

Видел все это Александр Анатольевич, не мог не видеть, но сделать ничего был не в силах, как бы ни хотел. Он был солдатом, простым воином, который привык выполнять свой долг перед Родиной. Да и ничего бы не сделал он, в одиночку. Правильно сказал поэт: «Единица – вздор, единица – ноль, один – даже если очень важный – не подымет простое пятивершковое бревно, тем более дом пятиэтажный…»^[15].

Поэтому стараясь заглушить боль, охватившую благородное сердце, генерал ударился в работу, именно ту, что за границей. Он и раньше был весь там, а сейчас набросился на нее с каким-то остервенением. Так и прослужил до сегодняшнего телефонного звонка.

Бесспорно, жизненный путь генерала Лутовинова А.А. достоин отдельной книги, и она была бы очень интересной и захватывающей, но… недоступной для обычных читателей. Не увидят люди в ближайшее время этого произведения, потому что каждая страница еще долго будет иметь гриф «Секретно».

Впрочем…, итак понятно, что Илья Григорьевич дал Зое Константиновне очень хороший телефон…, правильный.

* * *

Генерал смотрел в глаза собеседнице и удивлялся тому что слышал. Он не мог поверить, что его страна, которой он с честью служил и отдавал лучшие годы своей жизни, способна к порождению таких монстров, о которых рассказывала эта женщина. Он знал о падении нравов российского общества, но не хотел верить тому, что все плохо до такой вот степени, что все чаще, практически в любом месте можно встретить таких моральных уродов, как эти из фонда, или из милиции.

Александр Анатольевич несколько раз уточнял подробности, что-то записывал. В конце беседы позвонил по телефону и отдал какие-то распоряжения.

– А вы на каком фронте воевали, Зоя Константиновна? – спросил генерал.

– На Центральном, его потом в первый Белорусский переименовали, у Рокоссовского, саниструктором.

– А мои родители на первом Украинском. Вот это совпадение: два фронта и на Курской дуге вместе и при штурме Берлина! Представляете мама два года искала отца и нашла только в конце войны! – сказал генерал, – кстати, она тоже саниструктором была.

– А я с мужем на фронте познакомилась, – удивилась перемене темы женщина.

На тему войны проговорили долго. Видимо, тот человек, который дал контактный телефон Александра Анатольевича, его очень хорошо знал. Генералу было приятно общаться с женщиной, настолько она была искренна, скромна и внимательна. Он разговорился. Александр Анатольевич и сам бы не смог объяснить, почему он начал вспоминать историю большой любви своих родителей. Бывает такое, когда люди сами по хотят выговориться, даже перед первым попавшимся человеком. Так случилось и с генералом.

Отец будущего чекиста ушел на фронт добровольцем. Тогда, в годы войны, так было в подавляющем большинстве случаев. Мальчишки правдами и неправдами приписывали к своему возрасту пару лет, чтобы получить заветную повестку. Мужчины, страдающие сложными заболеваниями, умышленно «теряли» медицинские книжки и притворялись совершенно здоровыми людьми. Имеющие слабое зрение прятали в карман очки с мощными линзами и наизусть заучивали строчки из таблицы окулиста, многие упрашивали здоровых товарищей пройти за них медкомиссию, по подложным документам… Так было везде: по всей огромной стране, в крупных городах и маленьких районных центрах, куда стекались бесконечные потоки добровольцев из самых отдаленных хуторов и деревень.

Уйти на фронт, записавшись добровольцем, считалось в обществе, признаком хорошего тона и нормой поведения. Практически никто не прятался, не уклонялся, а если таковые и находились, то составляли мизерный, совсем ничтожный процент. Добровольно записывались в Красную Армию все подряд: рабочие и колхозники, ученые и интеллигенты, депутаты и дети советских и партийных работников, даже самых высокопоставленных: Сталина, Берии, Хрушева, Фрунзе, Микояна и многих других рангом пониже. Все воевали, на то она война и была Народная, Отечественная и Священная.

На фронт уходили целыми семьями. Уходили и не возвращались…, тоже целыми семьями. В республике Северная Осетия-Алания есть маленький населенный пункт Дзуарикау. Это родина братьев Газдановых^[16] погибших на полях войны и таких семей было много…

Отец генерала в августе 1941 года тоже ушел добровольцем, а мать не смогла эвакуироваться и осталась с тремя детьми и престарелой матерью в оккупации. Этот период жизни с ноября 1941 по февраль 1943 года, Александр Анатольевич вспоминал со слезами на глазах. Первая же встреча с фашистами обернулась для Лутовиновых потерей козы, кур и практически всех запасов продуктов. Глафира Петровна, мать будущего генерала, понимая, что теперь их, скорее всего ожидает голодная смерть, попробовала уговорить, гогочущих немцев, очищающих погреб, оставить хоть что-нибудь.

Высокий долговязый фашист, улыбаясь, внимательно слушал мать. Он кивал головой и проговаривал: «Гут, гут», а потом сильно ударил женщину кулаком в лицо. Бросившийся на защиту матери восьмилетний Саша тоже получил удар, от которого отлетел в стенку и потерял сознание. Очнулся он уже после ухода немцев, от прикосновения нежных материнских рук и слез. Мама нежно гладила голову, а слезы капали прямо на его распухшее лицо.

– Защитник ты мой, маленький, – проговорила женщина, увидев открытые глаза сына. Вот эта фраза, интонация маминого голоса, возможно, и явилась определяющей в выборе профессии сына.

Он выжил, несмотря на голод и лишения, обрушившиеся вместе с оккупацией на жителей захваченных территорий. Нужно ли говорить, что год жизни, проведенный практически без еды, превратил и без того худенького мальчика, в высушенную «тростинку», навсегда оставив фигуру излишне худощавой.

За жизнь семье Лутовиновых пришлось заплатить очень высокую цену. Выдержать испытания не смогли младшая сестренка и бабушка Саши. Невозможно передать словами боль и горечь утраты самого родного и близкого человека, особенно маленького, ни в чем не повинного пятилетнего ребенка.

Часто по ночам Саша слышал приглушенные стоны матери. Она сильно сдала, осунулась, а глаза приобрели какой-то неизвестный ранее, неестественный блеск. Спустя десятилетия Александр понял, что так выглядит отблеск жгучей ненависти и осознал, что наиболее ярко он разгорался при встрече матери с полицаями или фашистами. Именно ненависть к врагу подтолкнула убитую горем женщину к тому, чтобы бросить двух оставшихся детей на дальнюю родственницу и уйти на фронт сразу после освобождения.

Однако мать ушла воевать не просто так, она начала поиски отца, чтобы попасть именно к нему. Отправной точкой этого поиска, был приезд в село военного корреспондента.

Военкор газеты «Красная Звезда», высокий широкоплечий майор в круглых очках с толстыми линзами, приехал в село по просьбе отца.

– Он воюет в 60-ой армии^[17], геройский нужно сказать человек, – майор вдохновенно рассказывал про отца, – я познакомился с ним в госпитале, писал о нем в газете. Но вы не волнуйтесь ничего серьезного. Это он меня попросил заехать. Пришлось небольшой крюк сделать. Да вот и письмецо от него, сами почитайте.

Глафира Петровна дрожащими руками взяла аккуратно свернутый треугольник и принялась читать: «Сообщаю тебе, моя дорогая женушка, что на сегодняшний день я жив и практически здоров, чего и вам желаю. Нахожусь на фронте в какой-то сотне километров от вас, уничтожаю немецкую сволочь, гоним ее на запад. Освобождаем родную землю, города и села. Освобождаем отцов и матерей, братьев и сестер от фашистского кошмара.

Глаша, вчера я находился в очень тяжелом бою, меня ранило в ногу, но я этого не заметил и продолжил сражаться за нашу священную Родину. Не переживай, рана небольшая, заживает. Сейчас чувствую себя хорошо.

Как вы там, мои ненаглядные? Много ужасного рассказывают местные жители, побывавшие в лапах у фашистских извергов! Надеюсь у вас все хорошо. Скоро войне конец. Ждите, приеду после войны. Крепко вас всех целую и обнимаю тебя, маму и особенно деток моих Саню, Иришу и маленькую Олюшку. Ваш отец!». Там же в треугольнике был высушенный маленький полевой цветочек.

Прочитав письмо, долго не могла успокоиться Глафира Петровна. Как раненый зверь несколько минут металась она из стороны в сторону. Быстро выбившись из сил, мать села на колоду, резким движением сдернула с себя платок и срывающимся голосом сообщила журналисту: «Не уберегла я ни маму, ни Олюшку, кровиночку нашу! Как мне теперь ему в глаза смотреть?».

С того дня мать словно подменили. Она подолгу отлучалась, приходила домой уставшая, но сдержанно собранная, без эмоций. Потом Саша узнал, что она ухаживала за ранеными красноармейцами, опыта набиралась. Стирала бинты и одежду, помогала хоронить.

Всегда приносила домой немного еды: несколько вареных картофелин, иногда сахар, бывало хлеб, консервы или шоколад. А потом примерно через два месяца, договорилась с кем-то из высоких чинов о призыве и пришла домой уже в форме, быстренько собрала детей. Вместе заколотили хату и пошли к отцовской троюродной сестре, поплакали и расстались.