Не моя смена

Из библиотеки я вышел, капитально нагруженный. Теперь, по задумке, нужно доставить это богатство домой, разложить на столе и с разбегу нырнуть в море новых знаний. Я так делал перед первыми тремя курсами и всегда был очень доволен результатом. Две недели до начала занятий лениво полистаешь учебники, не торопясь решишь десяток-другой задач, – вот уже и втянулся в процесс, в настоящую учёбу войдёшь легко, как нож в масло.

Но сегодня меня совершенно не тянуло к этому делу. И вообще, домой идти не хотелось. Покурив на библиотечном крыльце, я направился в магазин, хоть сегодня и не моя смена.

Зашёл в общий вход, не в служебный. Через весь торговый зал уже раззмеилась очередь. С трудом угадал, что её голова – в отделе молочки. Очередь стояла покорно, негромко переговариваясь, скандалить не собиралась. «Профессура!» – любовно говорит наша завмаг, Людмила Степановна.

К ней как-то заходила подруга, тоже завмаг, но с другого конца города. Посидели они за рюмкой чая, поболтали о том, о сём. Пошли зал смотреть. В зале, как обычно, очередь. А то и не одна. Пойди, пойми, сколько их, если они всегда переплетаются, змеи эти, как в брачный период. В общем, зал полон народу и – почти полная тишина.

– Ничего себе! – говорит подруга. – А чего это они так тихо стоят? Друг на друга не орут, завмага не зовут, книгу жалоб не требуют?

– Так ведь контингент какой? Профессура! Орать и кулаками махать не приучена, – ответила Людмила, обводя материнским взглядом толпу.

– Да, повезло тебе. А у нас каждую неделю то витрину выставленную чинить приходится, то прилавок. А жалобная книга… премий за последний год не видели, в общем.

И то верно – завмагу нашему повезло. Вокруг магазина – несколько НИИ, да ещё и университет. В домах поблизости живут преподы, кандидаты и доктора наук, СНС-ы да МНС-ы. Профессура, одним словом. Грех жаловаться.

Отпрашиваются у начальства с обеденного перерыва «на пару часов, в магазин по-быстрому сбегать». Приходят, находят хвост очереди, занимают. Кто-то встречает знакомых, начинает с ними лёгкий трёп. Другие достают из своих портфелей какое-нибудь «Знамя» или «Новый мир», пытаются из них узнать, как раньше люди жили и как им самим жить дальше.

Почти в самом хвосте очереди я увидел дядю Женю, уткнувшегося в свежую «Дружбу народов».

– Дядь Жень, привет. Вы тут чего раздобыть взлонамерились?

– Да вот, сыр обещают.

– Какой?

– Что значит, какой?

– Ну, «Российский» там, «Пошехонский», я не знаю… «Голландский», может.

– А! – просиял дядя Женя. – Вон ты о чём. Да кто ж его знает. Сыр, и всё. И потом, какая разница?

– И то верно. Отпускать не начали ещё?

– Нет, видишь ли… Говорят, до обеда завезли, но вот что-то всё никак не начнут.

– Ну ладно, вас понял. Разрешите исполнять?

– Да ну что ты, не стоит беспокоиться. Сейчас они, я думаю…

Я не стал выслушивать дядьженины гипотезы. Знаю эту кухню, поэтому уверен: что бы он ни думал, всё равно – мимо.

Прошёл за прилавки, толкнул дверь «Только для персонала». В лицо дохнуло смрадом магазинного закулисья. Поднялся на второй этаж, в грузчицкую. На лавке перед шкафчиками валялся Лёха, глубокомысленно уставившись в потолок и отправляя вверх одно кольцо табачного дыма за другим.

– Трудишься? – спросил я, сгружая в свой шкафчик тяжеленную сумку с учебниками.

– Буквально горю на работе. Будем знакомы: Герой Комунести Чегокуда.

– Очень приятно. А там дядя Женя в очереди чалится. Сырку хочет.

– Классно. Передавай ему привет. Вот такой. Нет во-о-от такой. – Лёха развёл руки шире и чуть не грохнулся с лавки.

– Следи за собой, будь осторожен… – продекламировал я, выходя из раздевалки.

– Эй, чертила, ты «Ожог» -то дочитал? – крикнул мне Лёха вслед.

– А то!

– Ну, возвращайся тогда, обкашляем, – и Лёха отправил к потолку новое кольцо.

В разделочной подсобке я обнаружил Раюху и сразу понял, что сыра очередь дождётся нескоро. Раюха… лежала на лавке и пускала к потолку кольца табачного дыма, вот чем она занималась.

– Раюха, ты должна сделать Лёхе предложение. Я так думаю!

– О, Физик, привет! А ты чего припёрся? Сегодня же не твоя смена. И с каких таких мне Лёхе предложение делать?

– Мне кажется, из вас очень крепкая ячейка общества сложиться может. У вас много общего.

– Пусть обломается. Не для него этот цветок заколосился.

– Вот сейчас Людмила придёт и колосок-то твой пообтреплет. Там очередь уже из магазина торчит.

– Да пошла она в жопу, погремушка старая, – спокойно отреагировала Раюха. – А очередь сама дура. Сыра того – кот наплакал. Пять брусков.

Впрочем, Раюха встала-таки с лавки и направилась к разделочному столу.

– А по сколько в руки? – спросил я.

– По двести пятьдесят приказано.

– Ну вот видишь. Человек сто всё равно осчастливишь. А колоска на всех не хватит, тут ты права.

– Сам-то чего пришёл? Со мной поздороваться? Или отрезать тебе?

– С тобой поздороваться. Отрежь, конечно.

Раюха одним красивым и сильным движением ножа отделила от бруска кусок сыра, бросила на весы.

– Шестьсот. Хватит?

– Вполне. Спасибо, родная!

Раюха молниеносно завернула сыр в серую обёрточную бумагу, быстренько кинула на счётах и написала результат на обёртке. Я забрал сыр и повернулся уходить. На сумму не смотрел – кому это сейчас интересно?

– Девяносто семь, – крикнула мне вслед Раюха.

– Чего?

– Девяносто семь теперь осчастливлю. Ты за троих урвал.

– Вот такое я говно. Кстати, а что за сыр-то?

– В смысле?

– Ладно, плюнь, – сказал я и пошёл в зал.

Дядя Женя уже стоял далеко не в хвосте. Но и к голове ни на сантиметр не приблизился, конечно. За время моего пути змея смогла подрасти. Я вытащил его из очереди, сунул сыр в руки.

– Ой, да что ты! Совсем не нужно было! – завыступал было дядя Женя. Потом спохватился и начал благодарить, звать в гости и желать успехов в надвигающемся учебном году.

Раньше мне это даже нравилось. Какая-то моя собственная значимость из-за всего этого проглядывала. Разные забавные истории происходили.

Пришёл я пару месяцев назад на экзамен по ОВТА с перевязанной ногой и костылём. Препод так и взвился от сочувствия:

– Что случилось?

– Да вот, в магазине грузчиком подрабатываю, колбаса на ногу упала.

– И много колбасы?

– Восемьдесят три кило.

– Подумать только, восемьдесят три кило колбасы упало на ногу… – пробормотал этот гуру тензорного анализа.

И дальше совсем невнимательно слушал мои рассуждения о дивергенции векторного поля, всё думал о чём-то, шевелил губами и качал головой. А отдавая зачётку, уточнил:

– Пьяный, небось, был?

– Не без того, – подтвердил я.

Теперь такие истории и вечная благодарность профессуры за самую пустяковую помощь уже не вызывает у меня никаких эмоций. Так что отправил я дядю Женю в кассу и пошёл опять в грузчицкую.

Кроме Лёхи там уже сидел Петька. И не просто сидел, а и откупоривал.

С ним пить хорошо. В том смысле, что себя контролировать не надо. Петька всё проконтролирует так, что сам всё выжрет, а тебе только пригубить достанется.

– О! Физик! А ты чего припёрся? Сегодня ж не твоя смена, мы на тебя не рассчитывали! Да, Историк? – подмигнул он Лёхе.

– Не бубни, Петька. Наливай, а то уйду.

Дерябнули. Занюхали рукавами. Закурили.

Мы с Лёхой завязались про «Ожог». Ну что, тебе понравилось? Спрасюешь! А тебе? Ну дак! А помнишь, как?.. Так ещё бы!..

Петька переводил взгляд с меня на Лёху, явно заинтересованный.

– Это вы про что? Про книжку?

– Ага, аксёновский роман, «Ожог», не читал?

– Эх вы, студенты. Книжки, лекции, студентки… А у меня – как у латыша, член да душа, – горько заключил Петька.

– И выпил не в очередь, – констатировали мы с Лёхой в один голос.

Петька – очень славный, весёлый и добрый. Он всего лет на десять старше нас с Лёхой, а выглядит на все сорок. Рано остался сиротой, жил с бабушкой. Когда ему было шестнадцать, бабушка устала терпеть и сдала его в ЛТП, на лечение. Вылечить Петьку там не смогли, зато сумели отоварить подкованным сапогом по лицу, так что теперь один его глаз навечно весело и изумлённо распахнут и не двигается, как стеклянный. Петька всегда и очень искренне готов прийти на помощь, но все этой помощи избегают как огня: толку от него в любом деле – чуть, а вреда – бесконечность в потенциале.

– И что, толстая книга? – поинтересовался Петька.

– Ну как… Средняя. Страниц пятьсот.

– Ух, твою ж.., – выдохнул Петька не очень вовремя, так что очередная стопка не в то горло вошла.

Постучали ему по спине, прокашлялся. Посидел несколько секунд, осмысливая, и сказал задумчиво:

– А я тоже один раз книжку читал.

Посидел молча, убедился, что заинтриговал, и продолжил неторопливо:

– Меня сестра к себе на ужин позвала. У неё ж всё нормально: дом, муж, дочка. Не то, что у меня, латыша… Ну вот. Я после работы в душ сходил, расчесался, галстук надел. Такой, на резиночке. Пришёл к ней. Вовремя причём. А я тогда не знал, что в гости не надо вовремя приходить. Ещё не готово, надо подождать пятнадцать минут, ты вот сюда проходи, сюда садись, я сейчас… И усвистала на кухню. Ну сел, сижу. В галстуке, как чудак. Смотрю – книжек целый шкаф. Дай, думаю, попробую. Взял первую попавшуюся. Викентий Вересаев. Ну и имечко, думаю. Значит – классика, надо читать. Читал, читал, читал, читал, читал, читал…

Петька замолчал, вылил остатки себе в стопку, опрокинул, выдохнул.

– …читал, читал… Три страницы прочитал! Думаю: «да что ж ты, мать твою в гроб!». Перелистал всю книжку: ни одной картинки! Плюнул, поставил её на место, а тут уж сестра за стол позвала. Посидели нормально, выпили. Потом уже не читал никогда. Сестра больше в гости не звала, да и вообще, не было случая.

– Зря ты, Петька, – заявил Лёха. – Ты всё-таки попробуй ещё. Не Вересаева, поинтереснее что-нибудь найди. Одну книжку прочтёшь, другую, и…

– Что «и»? Ну что «и», Лёха? – вдруг вскинулся я. – Что будет? Вот мы с тобой прочитали Аксёнова, обкончались все, и что с того? Что изменилось?

– Ну как что, – растерялся Лёха. – Что-то новое о мире узнали, поняли какие-то вещи, по-другому на людей взглянули, на страну, в конце концов.

– Да? Ну вот посмотрел ты на мир глазами Аксёнова. И что? Мир лучше стал, страна изменилась? Или ты понял, как её изменить? Понял, как самому измениться, чтобы настоящим стать? Да ни хера подобного. Просто ты узнал, что у цвета говна больше оттенков, чем ты раньше думал, вот и всё твоё открытие. Как и моё, конечно. И как мы своё открытие будем в светлое будущее преобразовывать, какими трансформаторами?

Лёха насупился, Петька встревоженно смотрел на нас, не зная, чем помочь. Он не любил и боялся любого шума и суеты. Особенно, если не понимал, чем они вызваны.

– Физик наш с недотраху сегодня, похоже, – попытался Петька разрядить ситуацию, – Ты его, Историк, не замай. И вообще, хорош вам тут выяснять. Давайте-ка лучше…

Петька потянулся к своему шкафчику, достал ещё одну, сорвал пробку натренированным ногтем.

– Давай, Физик, ещё по маленькой?

– Не, Петро, я больше не хочу. Вы давайте уж сами. А я пойду, по магазину пройдусь. Узнаю, какие новости. Прости, Лёх. Чего-то я правда сегодня… Не того…

– Говорю же: с недотраху! – радостно провозгласил Петька, будто имел хотя бы малейшее понятие об этом вопросе.

Я пошёл в мясницкую. Перед плахой стоял Филька, задумчиво опершись руками и подбородком на гигантское топорище. Именно такими топорами сносили головы с плеч, я уверен. Рядом на полу валялась говяжья полутуша. Филька, семидесятилетний якут, мог стоять так очень долго. Сам он с полутушей не управится, но и помощи просить не приучен. Его кредо: вот станет невтерпёж, тогда и поработаем.

Мясо привозят почему-то по ночам. Обычно – говядину, полутушами. Иногда – новозеландских баранов, целиком завёрнутых в целлофан. Никогда – наших родных якутских оленей, не говоря уж о сохатых. Говорят, олени идут на экспорт. Говорят – в Голландию. Знают, коль говорят.

Я ухватил полутушу крюком за шею, втащил на плаху.

– О, Физик, привет. А ты чего тут? Сегодня ж не твоя смена, – разлепил глаза Филька, почувствовав движение рядом.

Ответа дожидаться не стал. Коротко хекнув, всадил топор в позвоночник покойной животины. Потом ещё раз, и ещё. Полутуша развалилась пополам. Я поворачивал куски так и эдак, а Филька садил топором, с полуприкрытыми глазами. В итоге мясо было поделено. Это пойдёт в зал, на талоны профессуре, а вот то останется здесь, своим. Дальше Филька начал управляться сам. Он укладывал очередной шмат мяса на плаху и быстрыми точными движениями отсекал от него килограммовые куски. Можно было не взвешивать, в каждом – по килограмму, месячная норма в лицо. Ну, плюс-минус, конечно, но очень небольшой.

– Мастер ты, Филька, – в сотый раз восхитился я.

– Да чего там, – снисходительно отозвался он. – Постой тут с моё, тоже научишься.

– Не, я уж как-нибудь обойдусь без этой науки. Не знаешь, Филь, чего в магазине нового?

Филька задумался, опять облокотившись на топор и закрыв глаза. Стоял долго. Я уж подумал: всё, опять уснул. Но нет, подал голос:

– А ничего нового, по старому всё.

– Ну ладно, бывай тогда, – я направился было прочь.

– А, вспомнил! В овощной кедровые шишки завезли.

– Ни фига себе! Что-то я не припомню, чтоб раньше завозили. Надо брать.

– Ага, – согласился Филька. – Надо.

Овощной ларёк стоял отдельно от магазина. Когда я вошёл, Галка скучала в одиночестве: напарница на больничном, а покупатели в очередь за гнилой морковкой не выстраивались. Поэтому мне она обрадовалась довольно искренне.

– Здорово, Физик! Какими судьбами? Сегодня ж не твоя смена.

– Да вот, решил проведать лучшую подругу. Чего тут у тебя нового?

Галка обвела руками вокруг себя:

– Да откуда тут новому взяться?

– Филька сказал, вам кедровые шишки завезли.

– Чего-о-о? – изумилась Галка. – Филька остатки башки пропил наконец-то? Ну, поищи, может найдёшь.

А действительно, чего тут нового можно найти? Ящик с луковой шелухой. Немного сморщенной морковки в другом ящике. Попахивающая проросшая картошка. Бочка с ядрёно просолеными огурцами, с плёнкой хорошей плесени на рассоле. Несколько ящиков с ананасами в углу. Их в последнее время прут из Вьетнама. И стоят они дешевле картошки. Говорят, так получилось, потому что ананасы на гвозди выменивают. Знают, раз говорят.

Стоп. Ананасы!

Я начинаю хихикать, а потом и ржать в голос. Галка сначала не понимает, смотрит на меня, потом переводит взгляд в угол, на ананасы, и тоже смеётся:

– Так вот ты какой, филькин кедр!

– Филькина шишка, – уже почти взвизгиваю я.

Тут в окошко просовывается профессорская голова, просит «наскрести нормальной картошечки хоть на супчик». Галка суставом мизинца аккуратно вытирает слёзы из уголков глаз, чтобы не потекли «стрелки», склоняется над ящиком с картофельными ростками.

Я ухожу из овощного, возвращаюсь в магазин, выхожу на эстакаду. Мне в спину кричит Людмила Степановна:

– Физик, ты чего тут? Сегодня же не твоя смена. Сходи в грузчицкую, позови этих охломонов. Сейчас молочка придёт, пусть разгрузят.

– Ага, – не двигаюсь я с места, а сам думаю: «Да какой я вам физик!..»

Вижу, как к эстакаде бежит Лёха. Домой, видимо, успел сгонять, за какой-то надобностью. Шибко бежит, перед самой эстакадой споткнулся и чуть не влетел под швартующийся фургон с молочкой. Я протянул ему руку, помог забраться наверх.