Куда подевался мальчик, Которым я был когда-то?
П. Неруда. «Звезда и Смерть Хоакина Мурьетты»(пер. А. Вознесенского)
Я затосковал тотчас же, как только Галка уехала. Ну, хорошо, не тотчас, а только через пару-тройку недель или даже месяцев. Но затосковал отчаянно. Смешно сказать: семнадцать лет почти ежедневно мечтал, чтобы она поскорей вылетела из родительского гнезда, а как только случилось – полез на стены, взвыл волком и проклял покой и одиночество, которые Господь ниспослал после семнадцати лет моих молитв.
Я попытался заземлить внезапную тоску на Ирину, и тут же выяснил, что нам совсем не о чем говорить и даже нечем вместе жить. А ведь мы были беззаветно верны друг другу в отчаянной войне с безбашенной Галкой за её светлое будущее. Но как только война окончилась заслуженной победой, у нас с Ириной совсем не осталось повода не только для былой сплочённости, но даже для мало-мальского разговора о чём-либо, кроме «погода совсем испортилась» и «сложи посуду в посудомойку, пожалуйста». Спали вместе, но… В общем, покой и одиночество были мне явлены в самых зверски-безжалостных своих ипостасях.
Тут бы, кажется, окунуться с головой в работу. Компания – моя. Компания успешная. Обороты, ФОТ, ебитда – растёт всё, что только может. Процессы налажены, команда мечты сколочена, чего ещё надо? Сиди в кабинете, качайся в кресле, общайся с преданными тебе людьми… Нет! Настолько нет, что однажды я даже приболел. Правду сказать, хворь моя была самая ничтожная, не достойная никакого внимания, но я уцепился за неё и раздул внутри себя до невероятных размеров. Скорчил самую страдальческую мину и в офис не поехал, остался дома. Ирина равнодушно меня пожалела и умотала в универ, прокачивать мозги своим студентам.
Я зашёл в Галкину комнату, чего не делал уже несколько лет. Да и заходил ли я к ней вообще когда-нибудь? Конечно, заходил, но сейчас уже совершенно этого не помню. Комната вполне незнакомая. «Ещё не взрослая, но уже и не детская» – откуда это? Аккуратненько всё, хотя стены, конечно, заклеены плакатами неведомых мне героев. Впрочем, вот даже и мне знакомое лицо. Привет, Цезария. Не ожидал с тобой тут встретиться.
Несколько полок плотно заставлены книгами, потрёпанными и утыканными закладками. Моя дочь, как ни крути! Я пробежался пальцем по корешкам и наткнулся на корешок необычный. Не сразу понял, что это не книга, а общая тетрадь. Небольшого формата, но толстая, на девяносто шесть листов. Взял её с полки, раскрыл. В клеточку. Плотно исписана, но не Галкой. Её куриная лапа на такую почти каллиграфию физически не способна. Я бездумно полистал. Видно, что записано не в один присест – ручка неоднократно менялась. Да это дневник! На полях кое-где – бездарные каракули, отнюдь не пушкинского толка. Их место на стенах сортира, а не… И тут я ухватил смысл нескольких слов. Руки дрогнули, тетрадь шмякнулась на пол. Я поднял её, открыл сначала и прочёл:
Милая моя, хорошая. Здесь, в этой тетрадке, любовь моя, я буду учиться с тобой разговаривать.
Я рухнул задницей на стул у галкиного письменного стола, прикрыл глаза, посидел так несколько минут. Открыл глаза и начал читать.
* * *
Милая моя, хорошая. Здесь, в этой тетрадке, любовь моя, я буду учиться с тобой разговаривать. Репетировать. Чтобы когда-нибудь решиться и заговорить по-настоящему. Ох, нескоро это будет, но я не тороплюсь. Некуда. Из своей книги я понял главное: нужно знать цель и идти (ехать, плыть, ползти, это уж как получится). Совсем неважно, куда. Важно знать цель и не стоять на месте. Тогда в один, самый неожиданный, момент цель окажется передо мной, останется протянуть руку и коснуться…
Ну почему, почему всегда так получается? Объясни мне хоть ты, моя хорошая! Ты видишь, как я здесь пишу? Не видишь, конечно. Но увидишь, наверное, когда-нибудь. Смотри, как я пишу здесь: буквы ровные, плотные, пухленькие, как в прописях. Помнишь прописи? Ты, наверное, их ненавидела, как все вы, а я очень любил и вот результат. Посмотри! Нет, ты никогда не увидишь это. Зато видела мой сегодняшний позор. Какой по счёту? И не надоело вам скалиться, кстати? А? Что молчишь? Ладно, извини, вы же и вправду не виноваты, что я такой.
Главное, Кузьминишна нудит и нудит:
– Сергей, ну говори же погромче, ну пиши же покрупнее!
И я честно стараюсь, я каждый раз весь на пот исхожу, но всё равно. Понимаешь, я бодро и чётко говорю начало фразы и… Чёрт его знает. Будто бы тут же устаю следить за собой. Слова комкаются, в горле пересыхает, мне кажется, что я жую лист бумаги, плотный, шершавый и сухой, как пески Сахары. Я сбиваюсь на шёпот, и знаешь, чего боюсь больше всего? Ты только не смейся. Больше всего боюсь, что мел просто растворится в моих потных пальцах. Я пишу на доске, и буквы становятся всё мельче, всё тоньше, а как у них это получается – меня и не спрашивай!
Тут Кузьминишна теряет терпение.
– Ну, ладно, Сергей. Решение правильное. Но позволь мне таки объяснить его твоим товарищам, – ехидничает она и идёт к доске. Стирает с доски мои пиктограммы и повторяет моё же решение, просто красивыми буквами. А стоило ли так стараться, если эти дебилы всё равно не поймут ни черта? Да и не сдалось оно им, решение это. Хоть моё, а хоть и твоё, Кузьминишна наша грозная.
Ладно, фиг с ним, со всем этим. Главное – я пока совсем не вижу, как приблизиться к цели. Но ничего. Главное – не останавливаться, хотя бы ползти. Жди, я скоро.
А вот это уже интересно. Нет, я не знаю, как это поможет, но вот чувствую, что любое изменение мне нам с тобой на пользу. Поэтому подробно всё тут запишу. Потом буду перечитывать и решу, что с этим делать.
Знаешь, даже самому толстокожему бегемоту я бы не пожелал пройти через это. А у Олега кожа тонюсенькая, ты заметила? Ах да, заметила, конечно! Это же ты первая захихикала:
– Ой, раскраснелся, как девица!
Вот объясни мне, почему вы, девки, все такие дуры? Даже ты, милая моя! Правильно Кузьминишна тебя одёрнула, она-то понимает. (Откуда, интересно?)
Ты вообще представляешь – что это за «приключение»? Да нет, конечно. Ты же в этом классе с самого начала. А я никогда не забуду как в прошлом году первого сентября точно так же стоял истуканом перед вашими ухмыляющимися рожами, которые невозможно различить. И чувствовал как сверху в мой затылок уставились, сурово хмурясь, Пифагор с Лобачевским. У меня тогда, конечно, вспотели ладони, подмышки, да и там всё взмокло. А вам только бы поржать, дурачьё. И поскорей печать поставить. Помнишь, как сегодня было?
Не успела Кузьминишна Олега ко мне за парту определить, как Плюха тут же заржал:
– К Тюле!
И Док тут же, конечно (куда ж без него!), лениво так, как он умеет:
– И будут они Тюля с Матюлей.
– Тюля с Матюлей! Матюля! – завопил Плюха.
Откуда у него столько восторга, у дебила тупорылого? Он восторг вместо каши по утрам жрёт, что ли?
Но главное – всё, припечатали. Быть Олегу Матвееву теперь Матюлей. Просто потому, что вам так захотелось. Хотя… Помнишь, что потом было? Когда алгебра закончилась. Следом – геометрия. Тут же, у Кузьминишны, так что из кабинета в кабинет переходить не нужно. Это тоже надо зафиксировать, занести в анналы. Обязательно. Тебе не понять, а я чувствую – где-то здесь всё и кроется, отсюда я напрямую к тебе и поверну, хоть пока и не знаю – как именно.
В общем, помнишь? Кузьминишна уплыла в учительскую. Кроме неё никто из класса не вышел, все столпились вокруг нашей парты. Мы с Матюлей сидели, как приклеенные к стульям. Олежка катастрофически краснел. Я потел.
Вот и Док вяло поднялся со своего места и тоже подошёл к нашей парте. Плюха, естественно, торчал из-за его плеча, раззявив пасть – вот-вот слюной забрызгает от счастья.
– Ну, привет, Матюля, – сказал Док и протянул Олегу руку. Тот встал, ответил на рукопожатие и тут же сел обратно, глядя прямо перед собой.
– Кузьминишна сказала – ты издалека. Откуда? – начал Док свой допрос.
И случилось.
– Ис-с-с-с-с… Исссу-уууу… – вдруг затянул Матюля.
Я посмотрел на него. Его лицо побагровело, он широко открыл рот и мучительно пытался вдохнуть.
Вот давай, прямо сейчас, скажи «у» на вдохе. Давай-давай, не стесняйся! Не получается? Попробуй как Олежка. Он тянул воздух в себя, его грудь вздулась парусом, глаза закатились, подбородок тянулся вверх и мелко-мелко дрожал. Он даже вроде как захрюкал.
Плюха тут же заржал, конечно. Док лёгким движением ткнул ему в «солнышко», Плюха сел на пол. Наверное, это помогло Олегу. Он смог прервать свой бесконечный вдох, закрыл рот и сделал несколько шумных вдохов-выдохов через нос. Потом разлепил губы и наконец-то смог произнести:
– Из С-с-сургута.
Плюха поднялся на ноги и, желая подсушить репутацию, тут же ввернул:
– А чего к нам занесло? Холодно там, в Сургутах ваших, а? – и даже не буду уточнять, как он тут же заржал, радуясь своему удачному вопросу.
Тут меня рвануло. Ох, не люблю я такие моменты. И хорошо, что нечасто бывает. Но вот – рвануло.
– Чего ты пристал к человеку? Не видишь – волнуется. Оттого и заикается. Отвали! – рявкнул я.
Ну как рявкнул… мне так показалось. Док склонил голову на левое плечо и весело поинтересовался:
– Чего, Тюля? Чего ты вякнуть пытаешься? Ты не подумай, мне уже страшно, но хотелось бы понимать отчётливее – чего именно бояться?
А Плюха уже оттянул левой рукой средний палец на правой и подался, Табаки проклятый, к моему лбу, отвесить своего знаменитого леща.
И тут опять случилось.
Олег сидел всё так же, сложив руки перед собой и глядя в парту. Но как только плюхина лапа приблизилась к моему лбу (а я изо всех сил старался не закрыть глаза), правая олежкина рука взметнулась вверх, описала полукруг, перехватила плюхину и припечатала её к парте.
– Иди на хер… – тихо сказал Олег и посмотрел прямо в плюхины глаза. Тот дёрнулся, но освободить руку смог только со второй попытки.
– Ты чего, заика проклятый, ваще прибурел?! – завопил Плюха. Олег сидел, упорно глядя Плюхе в глаза и совершенно бледный. Кстати, я теперь знаю, что такое «желваки играют»…
Плюха опять было раскрыл рот, мучительно пытаясь подобрать слова пообиднее. Но:
– Угомонись, Плюха, – сказал Док. – Не видишь, тут дело идёт о настоящей мужской дружбе и солидарности. Не надо мешать Тюле с Матюлей… Пусть живут. А жизнь покажет.
И Док лениво направился к своей парте, и все разбежались по своим местам, потому что прозвенел звонок, и Кузьминишна через секунду вплыла в класс с журналом под мышкой.
О проекте
О подписке