«Ох, душа моя, – с теплом подумал Олег Иванович. – Потерпи, потому что тяжело всем. Сломаем эту войну и заживем мирно и красиво, как мечталось когда-то в молодости. А сейчас… Сейчас меня ждет оперативная группа из Москвы, да еще с особо секретным заданием по линии контрразведки. И разобраться бы в своих рядах, на заводе. Ведь дело сложное, важное. Какой уж тут сон. Это ты, моя голубушка, в госпитале у себя можешь хоть полчасика на кушетке подремать…»

Максим думал об этом, когда шел на место встречи по еле освещенной улице. Ночь была пасмурной, хотя и безветренной. Сухой снег под ногами почти не скрипел на утоптанных тротуарах и дорожках. На проезжей части улицы его не осталось практически совсем. Оставив машину на соседней улице, Шелестов перешел проходными дворами на Кузнечную улицу. До встречи оставалось две минуты. Максим думал о том, что он, может быть, перестраховывается, но, сравнив риски, решил, что так и надо, они ведь не банду пытаются разоблачить, не группу уголовников, а вражеского разведчика, который уже почти проник в конструкторское бюро и получил доступ к секретной информации, касающейся новых разработок для современного и перспективного советского истребителя. Тут рисковать нельзя, тут не два, а двадцать раз перестраховаться надо, пока сделаешь следующий шаг. Вспугни ты вражеского шпиона, и все, уйдет в тень, ляжет на дно, обрубит все контакты, и все, ты его больше не найдешь. А он начнет пользоваться запасными, ранее подготовленными каналами связи, новыми контактами.

И поэтому Шелестов с такими предосторожностями назначил Филонову встречу не в том районе, где находилась конспиративная квартира. Поэтому он и машину оставил за квартал от места встречи и на соседней улице. И время назначил точное, чтобы встреча произошла мгновенно, чтобы лично убедиться, что за лейтенантом нет хвоста. Чтобы сразу увести его проходными дворами подальше от места встречи и покинуть район. Ставки в этой операции слишком велики.

Выглянув из-под арки, Шелестов бросил два быстрых взгляда вдоль улицы в одну сторону, потом в другую. Через перекресток справа проехала легковая автомашина, слева быстрым шагом, укутав лицо шарфом, прошел мужчина в зимнем пальто и шапке «пирожок». Кое-где горели окна в домах, дежурное освещение в хлебном магазине, который закрылся час назад. Шелестов не стал расспрашивать лейтенанта, с какой стороны он пойдет к месту встречи. Это было бы подозрительно. Да и оперативнику самому решать, в какой момент и каким путем идти. Он знает этот город лучше всех.

Вот мелькнул полушубок и кубанка. Молодой человек шел быстрым шагом, нараспашку. По походке Шелестов сразу узнал Филонова. А вот юфтевые сапоги он надел зря, по ним сразу можно узнать военного, милиционера, который переоделся в гражданскую одежду. Шелестов, стараясь сильно не высовываться из-за угла, ждал приближения лейтенанта. Пока, кажется, никого на улице нет, нет признаков слежки за оперативником. За себя Шелестов был спокоен. За ним хвоста не было точно.

Когда до арки, под которой стоял Шелестов, Филонову осталось сделать всего несколько шагов, Максим медленно вышел на улицу, остановился, отметил, что лейтенант его увидел и узнал. И тогда он снова вошел под арку и обернулся. Через несколько секунд появился и оперативник.

– Все чисто? – быстро спросил Шелестов.

Филонов молча кивнул, и тогда Максим, повернувшись, повел оперативника дворами к машине. Они шли быстро, обходя подъезды, заснеженные кусты и лавочки во дворах. Несколько раз Шелестов проверялся, но слежки не заметил. Радоваться было пока нечему. Не факт, что слежки нет, если ты ее не заметил. Именно для такого случая Максим и приметил старую трансформаторную будку. Она была пуста, и дворник, чтобы туда не таскали мусор, не лазили мальчишки, не заходили и не гадили собаки, привязал дверную ручку проволокой. Шелестов проволоку перекусил пассатижами, но оставил видимость, что она цела. И когда они с Филоновым подошли, он остановил оперативника, тихо открыл дверь и кивнул, чтобы тот вошел. Они простояли в будке минут пятнадцать и начали замерзать. Через большую щель хорошо был виден двор. Если бы кто-то шел за ними, то ему было бы не миновать будки. Но во дворе по-прежнему было пустынно.

– Было чисто? – тихо спросил Шелестов Филонова, прежде чем покинуть будку и идти к машине.

– Да, я проверялся, – помедлив, ответил лейтенант. – Никто за мной не следил. А вы думаете, что…

– Потом поговорим о том, что я думаю, – остановил оперативника Максим. – А сейчас тихо выходим, и направо. Там на улице моя машина.

Сосновский давно, еще работая до войны в Германии, усвоил искусство слежки, способы ее определения и ухода из-под наблюдения. Он был разведчиком, но под легальной дипломатической «крышей». И Михаилу приходилось очень часто уходить из-под наблюдения так, чтобы сотрудники гестапо или СД не поняли, что он заметил слежку и пытается «сбросить хвост». Сосновский научился уходить из-под наблюдения ненавязчиво, как бы случайно. И сейчас, проверяя, есть ли слежка за Филоновым, он умудрялся не выдать и себя, не показать, что ведет наблюдение за наблюдателями. А то, что они есть, он понял сразу. Двое, и действуют они не очень профессионально. Или новички, не очень опытные люди, или уверены, что «объект» даже не подозревает и не думает о том, что за ним кто-то может следить в таком глубоком тылу.

Они шли за Филоновым от самого его дома, сразу взяв его под плотное наблюдение с двух точек. Один, в темном пальто, все время прятал лицо в воротник и то и дело прижимался к стенам, когда лейтенант оборачивался на перекрестках или возле дверей магазинов, имитируя свое желание войти в магазин. Глупо, ведь все знают, что в это время большинство магазинов уже закрыто. А вот второй – в сапогах, ватнике и коричневой меховой кубанке на голове – действовал более умело. Он порой приближался сзади к Филонову на расстояние метров в двадцать, скрываясь то за стоявшим у тротуара грузовиком, то за пачкой красного кирпича, уложенного возле жилого дома. Сомнений и предположений у Сосновского относительно этих людей было много. И еще больше у него было желания побеседовать с наблюдателями. Но самым главным в данной ситуации было избавить Филонова и Шелестова от хвоста. Или это наблюдатели от местного фигуранта какого-то дела, которое вели Филонов и Мороз, или это люди немецкого разведчика, который догадывается, что его присутствие в Горьком НКВД вычислил. Были и другие варианты. Например, просто грабители или дружки некоего муженька, чьей жене Филонов мог оказывать знаки внимания. Симпатичный, уверенный в себе парень. Почему бы не возникнуть и такой ситуации? А мы голову ломаем. Глупо, но возможно.

Насколько Михаил помнил расположение улиц, через двор он мог выйти на соседнюю параллельную улицу, а потом у хлебного магазина вернуться опять на Кузнечную. Для совершения такого маневра Сосновскому пришлось немного пробежаться, а при выходе из следующего переулка постоять и отдышаться. Чистым морозным воздухом дышалось хорошо. Сразу вспомнилась последняя иранская операция с неизгладимыми воспоминаниями о камнях, пыли, сухой траве. «Ничего нет краше и приятнее русской земли», – подумал Михаил, вдохнул еще раз и поддернул рукава меховой куртки.

Мимо прошел Филонов. Ему до места встречи с Максимом оставалось пройти пять домов по этому переулку, выйти на соседнюю улицу и по ней пройти еще три дома до арки. «Самое удачное место, – усмехнулся Сосновский. – Место тихое, издалека его не видно, пешеходов и так в это время мало, а тут их вообще не бывает. Еще минута, и мои гаврики будут здесь». Прислонившись плечом к кирпичной стене, Михаил прислушивался к звукам, доносившимся с соседней улицы. Вот, кажется, и шаги. Они должны войти сюда вместе. Если нет, то придется первого задержать, чтобы дать возможность вступить со мной в «беседу» и второму.

«Переоценил я вас», – подумал Михаил, когда в переулок свернули сразу двое. И тот, в пальто с поднятым воротником, и второй, в фуфайке шли торопливо, не переговариваясь. Они были очень удивлены, когда от стены лениво отлепился высокий незнакомец и шагнул им навстречу, сразу одним движением перекрывая им путь. Судя по взглядам, они еще не поняли опасности и не заподозрили связи между тем, что делали сами, и тем, что происходит.

– А что, корешки, огоньку не найдется? – развязным тоном осведомился Сосновский, гоняя из одного угла рта в другой незажженную папиросу.

Свои руки он в карманах не держал, как его противники. Они ни на секунду не оставались у него на месте. Михаил то прихлопывал ими по бедрам, то потирал в предвкушении от удовольствия закурить, то делал жесты, обозначавшие процесс прикуривания и затяжки папиросой. В свое время Сосновский наблюдал одного такого уголовного уникума, который жестикуляцией просто выводил из себя любого собеседника. Подобное поведение сбивало с толку, не давало сосредоточиться. Собеседник, особенно новый, никак не мог взять в толк, о чем речь и чего ждать от этого человека. Потом перед зеркалом Михаил долго тренировался, наблюдая за собой, и был удовлетворен тем, что почти точно скопировал подобную блатную жестикуляцию.

– Свои иметь надо, – буркнул мужчина в ватнике и попытался обойти Сосновского справа.

– Что ты сказал, фраерок? – Сосновский ловко поймал мужчину за верхнюю пуговицу на ватнике и дернул его на себя.

Как и предполагалось, пуговица с треском оторвалась и осталась в руках Михаила. Мужчина буквально захлебнулся от возмущения, хотя второй, следовавший за ним, остановился с довольно настороженным видом, продолжая держать правую руку в кармане, а левой придерживая воротник пальто у подбородка. Сосновский хорошо знал, что когда в такой ситуации не вынимают руки из кармана, то там, скорее всего, держат пистолет. Но мало кто умеет стрелять через карман. Это только кажется, что легко, на самом деле повернуть ствол пистолета или «нагана» горизонтально и точно направить на жертву с первого раза, может, и не удастся. Узкий карман, толстая подкладка пальто, и это сопротивление нужно преодолеть. Тут тренироваться надо, долго и старательно. «Нет, не станет он через карман стрелять, если у него там “волына”, – с усмешкой подумал Сосновский. – Не рискнет. Промах может стоить дорого, а жить хочет каждый».

– Слушай, ты, шкет! – вдруг пошел на Сосновского мужчина в фуфайке, сразу потеряв самообладание и здравое мышление.

Расчет оказался верным: мелкое хамство, не столько существенное физически, сколько выводящее из себя морально и эмоционально. Это как будто ты шел, а тебе подошли и нагло плюнули на пиджак. Просто так, из желания нахамить. «Только у этого типа, судя по роже, должен быть какой-то козырь, не только же он попер на меня с выпяченной челюстью. Что-то у него за душой должно быть и посильнее челюсти», – подумалось Михаилу. И он не ошибся. Его противник выхватил из рукава, как фокусник, короткий шланг, обмотанный на конце черной изоляционной лентой. «Или песок внутри, или стальные шарики, – догадался Михаил. – Один такой хлесткий удар, и он мне или руку сломает, или голову проломит, или распорет кожу до кости».

Сосновский не стал ждать, пока этот человек займет позицию для нанесения удара или просто, размахивая шлангом, устроит перед собой непроницаемую веерную защиту. Да и времени уже не было на эти игры. Пора было заканчивать, пока ситуация располагает и пока ничего не усложнилось.

Мужчина размахнулся. Финка сама выскользнула из рукава Сосновского и плотно легла в его ладонь. Пока шланг летел назад для замаха, он успел с силой нанести удар носком сапога под коленную чашечку своему противнику. И, выбросив вперед левую руку, чтобы блокировать в области кисти возможный удар, Михаил всем корпусом ринулся вперед и снизу вверх молниеносным движением полоснул отточенным как бритва клинком по горлу жертвы. Перехватив руку мужчины, Михаил оттолкнул смертельно раненного человека к стене дома.

Тело еще падало, а он уже оказался перед вторым противником. Человек в пальто и с перекошенным от напряжения лицом все дергал и дергал руку из кармана. Там действительно был пистолет, и он зацепился за подкладку кармана. Он так и не успел вытащить оружие, когда Сосновский подсечкой под щиколотки опрокинул его на снег. Во время падения противник все же нажал в кармане на спусковой крючок, но выстрел, заглушенный подкладкой пальто, прозвучал так, что его, скорее всего, не услышали даже на соседней улице или в квартирах окружающих домов.

Сосновский уронил человека так, что тот упал лицом вниз. Михаил навалился на него всем телом и прижал его к снегу коленом. Рисковать и пытаться пробить одним ударом ватную подстежку зимнего пальто Михаил и не собирался. Он просто рывком со спины отогнул воротник пальто и с силой всадил лезвие финки противнику в шею у самого основания черепа. Оглянувшись по сторонам и удерживая все еще подергивающееся тело, Сосновский выдернул свое оружие из шеи незнакомца, старательно вытер с лезвия воротником убитого кровь и снова сунул в рукав куртки. Вокруг растекалась и впитывалась в снег кровь. Сплюнув, Михаил торопливо двинулся в сторону соседней улицы. Кажется, обошлось.

– Давай чайку, – предложил Шелестов, когда они разделись и уселись за стол под большим зеленым абажуром.

Дом был старый, трехэтажный, и в эту часть коридора можно было попасть по второй лестнице, что давало возможность лишний раз не попадаться на глаза соседям. Да и лампочка здесь почему-то всегда не горела. Лейтенант согласился попить чаю. Зябко потирая руки, он осматривал стены квартиры, на которых в большом количестве кнопками были прикреплены фотографии из жизни какой-то семьи. Чайник быстро зашумел на электрической плитке. Шелестов заварил чай и налил его в стаканы с подстаканниками.

– Ну что, Павел, давай говорить о делах. Время позднее, а дел еще у нас много. Шпион у вас в Горьком сидит, опытный, умный. Щупальца запустил к вам на завод.

– Да я в курсе, – виновато опустил голову Филонов. – Материалы из нашего конструкторского бюро к фашистам попали. Только вот я спросить хотел. А точно из нашего КБ? Ведь материалы из КБ на заводы уходят, на которых самолеты Лавочкина собирают. Может, оттуда?