Часть первая. Педагогическое внимание

До революции все было относительно здраво в нашей науке: была педагогика, была психология, медленно, но верно выделявшаяся из философии в самостоятельную науку. После революции психология превратилась в реактологию и попыталась стать частью физиологии. Это ей не удалось и слава богу, потому что означало бы полное уничтожение самостоятельной психологии.

Тем не менее в советское время психологи долгое время защищались по ведомству педагогики и были докторами педагогических наук по психологии. Как психологию затянуло из философии в педагогику, известно лишь богу и советской власти… Сказать про это могу лишь то, что лучше наша психология от этого не стала.

Впрочем, педагогика добавляла психологии хоть какую-то прикладную направленность. По крайней мере, должна была добавлять. Я изучал педагогическую психологию в первой половине семидесятых годов прошлого века и уже плохо помню этот предмет, но могу поделиться общим ощущением: это был тоскливый ужас! Понять эту науку было нельзя, изучать невозможно, а заниматься ею не хотелось. Советские педопсихологи постарались сделать так, чтобы лишние в их хозяйство нос не совали…

Тем не менее у нашей педагогической психологии были и светлые времена. Это было тогда, когда эта наука развивалась без государственного давления, по зову души педагогов и психологов. Как наука она, безусловно, начиналась с трудов Ушинского.

Раздел первый. Педагогическая антропология Ушинского

Наш величайший педагог Константин Дмитриевич Ушинский (1824–1871) прожил недолгую жизнь. Его главный труд «Человек, как предмет воспитания. Опыт педагогической антропологии», который и заложил основы всей русской педагогики, так и не был завершен. С 1862 по 1867 год Ушинский жил в Швейцарии, где изучал постановку образования. Вернувшись в Россию, он с 1868 года успел написать два тома; третий остался незавершенным…

Эта книга содержала в себе не только педагогику, в ней было дано психологическое основание воспитательной работы. Исходя из того, что ученик не сосуд, который надо заполнить, а факел, который следует зажечь, Ушинский очень много ставил на то, чтобы разжечь самостоятельный интерес детей, научить их делать собственное усилие – кстати, усилие по собиранию и направлению внимания. Поэтому он писал книги для самостоятельного детского чтения – «Детский мир», «Родное слово».

Признание, которое труды Ушинского получили после смерти, огромно. Был ли он признан при жизни?.. Как бы там ни было, но Ушинский сегодня – признанный основатель «научной педагогики в России». Это заявление не вызовет возражений ни у одного педагога и ни у одного академического психолога, поскольку психология наша все советское время была жестко связана с педагогикой.

И, вероятно, все они подпишутся под словами П. В. Алексеева, который в словаре «Философы России» повторяет вслед за Михаилом Ярошевском о главном труде Ушинского:

«В этой книге, ставшей учебником для поколений русских педагогов, излагались прогрессивные представления о развитии целостной личности под решающим воздействием воспитания и обучения. Полагая, что нравственная детерминация, идущая от общих устоев жизни народа, есть решающая сила в построении специфически человеческого уровня деятельности нервной системы.

Ушинский искал пути естественно-научного обоснования педагогики».

До сих пор, обращаясь в Интернет с вопросом об Ушинском, вы получите примерно следующее:

«Опираясь на материалистическую гносеологию, достижения психологии и физиологии, У. раскрыл особенности умственного развития ребенка. Он исследовал психофизическую природу обучения, дал анализ психологических механизмов внимания, интереса, памяти, воображения, эмоций, воли, мышления, обосновал необходимость их учета и развития в процессе обучения».

Ушинский – материалист, демократ; его педагогика построена на психофизиологии нервной деятельности; из нее же выводятся им и «механизмы» внимания.

Кажется, все, кто пишет о нем, вплоть до самых маститых, либо не читали Ушинского, либо осознанно искажали его.

Глава 1. Процесс внимания

Итак, Ушинский не просто создал науку о человеке – антропологию – с точки зрения его воспитания, но и считается основателем естественнонаучного подхода в педагогике, построенного на знаниях о работе нервной системы. В сущности, его рассматривают как психофизиолога, поскольку к шестидесятым годам девятнадцатого века никакой другой естественнонаучной психологии просто не существовало.

И действительно, разговор о внимании он начинает в главе с названием «Переход от физиологии к психологии». Но глава эта открывает вторую часть первого тома книги «Человек как предмет воспитания» – собственно психологическую. А начиналось все его сочинение с «Физиологической части», откуда и рождалось ощущение, что Ушинский строит свою психологию на физиологической основе.

И начинается этот разговор в завершающих абзацах главы, где Ушинский, отдав должное необходимости учитывать физиологию ученика, от нервной системы переходит к сознанию:

«Сознание проявляется в различных душевных проявлениях, каждому знакомых: в процессе внимания, памяти, воображения и рассудка, и мы станем теперь анализировать эти процессы один за другим. Мы начнем с процесса внимания, потому что без внимания впечатление, полученное нервною системою из внешнего мира не может перейти в ощущение» (Ушинский, с. 200).

Это высказывание не оставляет сомнений в том, что для Ушинского внимание есть проявление природы сознания. Безусловно, это не понять без определения того, что Ушинский понимает под сознанием. Завершенного определения сознания он не дает, но, думаю, не ошибусь, предположив, что его понятие о сознании в точности совпадало с тем, что правило в интроспективной психологии. Иными словами, сознание для Ушинского это – сознавание.

А внимание – это та способность сознания, которая позволяет ему осознавать входящие впечатления.

Является ли внимание свойством или способностью сознания, для меня вопрос спорный, но вот то, что благодаря ему происходит осознание воспринятого, бесспорно. А это значит, что Ушинский даже если делает неверным один из частных выводов, строит свои рассуждения на наблюдении действительности.

Надо отметить, Ушинский пишет свой труд, постоянно разбирая других психологов, поэтому всем его главам предпосланы своего рода исторические очерки предмета. Часть его собственных мыслей есть отклики на рассуждения других ученых. В частности, главу «Процесс внимания» он пишет как разбор психофизиологических гипотез о том, как происходит восприятие.

«Бенеке стушевывает пробел между нервным впечатлением и душевным ощущением, говоря, что следы впечатлений, бессознательные в начале, накопляясь мало по малу, делаются потом сознательными.

Но эта гипотеза прямо противоречит опыту, показывающему ежеминутно, что в душе нашей остаются следы только тех впечатлений внешнего мира, которые уже были нами сознаны.

Мало ли организм наш получает ежеминутно впечатлений, которые могут иметь на него даже самое разрушительное, физическое влияние; но которые, тем не менее, не оставляют никакого следа в нашей памяти, потому что мы их не сознавали?» (Там же. С. 201).

Эти наблюдения очевидны. И по сути своей они есть не физиологическое обоснование психологии, а критика психо-физиологических попыток найти «нервные кирпичики», из которых строится душевная жизнь:

«Так же мало объясним мы себе переход впечатлений нервной системы в ощущения души, приняв фехнеровский термин психо-физических движений. Мы можем иметь понятие о движении физическом; но не можем иметь никакого о том, что такое психическое движение.

В том-то и вопрос, каким образом физическое движение нервов превращается в психическое ощущение; а слово психо-физический, ничего нам не объясняя, закрывает только прореху в наших знаниях» (Там же).

В сущности, Ушинский показывает, что физиология нервной деятельности есть наука гипотетическая, а во многом, как и у Сеченова, шарлатанская. Физиологи, в частности, Гельмгольц и его соратники, поклялись на крови, что объяснят всю душевную жизнь химическими и физическими движениями. И чтобы победить не стеснялись идти на подтасовки.

«Вебер, Гельмгольц и др. физиологи нервной системы определили довольно точно для различных чувств ту степень силы, за которую должно перейти нервное впечатление, чтобы его возможно было сознавать (для осязания – степень веса; для зрения – величину предмета; для слуха – число колебаний струны в секунду).

Но дело в том, что перейдя в эту физическую ступень (порог – по выражению Вебера), впечатление, хотя и может быть сознанным, но не всегда сознается на самом деле: иногда мы его сознаем, а иногда нет» (Там же. С. 202).

Чрезвычайно точное наблюдение: все эти физиологические игры, построенные по принципу работы с веществом, должны были сделать психологическое исследование точным, поскольку убирают наблюдателя и передают дело приборам. Именно ради приборов и уменьшалось до размера «кирпичиков» то, что предполагалось мерить: чем проще какие-то телесные реакции, чем они ближе к непроизвольным движениям организма, тем труднее в них вмешаться человеку.

Но это было рискованное упражнение, потому что где-то пролегала граница, до которой явления еще были психологическими, а за которой они становились чистой физиологией, то есть реакциями биовещества. А значит, задача изгнания души все равно не решалась – как раз наоборот, сами физиологи выдавливали себя за рамки предмета психологии.

Поэтому физиологи изворачивались и не очень стыдились жертвовать истиной ради победы.

Тем не менее вопрос оставался: физиологически должен быть некий порог, который позволяет осознать впечатление, до этого бывшее слишком слабым. С точки зрения физики и фюзиса, то есть вещества тела, это выглядит очень естественным: глаз не может разглядеть света, если его количество не будет достаточным, чтобы зрительные клетки смогли его разглядеть. Тогда почему этот порог постоянно плавает?

«Это явление, известное под общим именем внимания и рассеянности, заставило Фехнера передвинуть вопрос подальше. Он признает, что недостаточно еще перехода силы впечатления за Веберовский порог, для того, чтобы впечатление могло сделаться действительным ощущением.

За этим порогом, впечатление только возбуждает психо-физическое движение (чего? эфира?), а это психо-физическое движение должно перейти в свою очередь за новый порог силы, чтобы стать сознательным, и когда количество этих психофизиологических вибраций в секунду достигнет определенного числа, тогда впечатление становится сознательным» (Там же.).

Возможно, эти проблемы психофизиологов девятнадцатого века уже не интересны современным физиологам. Американские психологи вообще не любят обращаться к истории своей науки, поскольку в их университетах давно преподают новые темы. Однако психология так и не стала прикладной, точной и действенной наукой. А это значит, что на те начальные вопросы все еще не найдены ответы. И бежать от них прочь – все равно что строить здание на гнилом фундаменте.

Эти вопросы должны быть отвечены, и ответить на них надо так, чтобы они стали общим местом в любом учебнике психологии. Поэтому я привожу последовательно все гипотезы европейское психофизиологии и все вопросы, которые задал к ним русский психолог:

«Но не есть ли это одна из самых обыкновенных уловок незнания? Если мильона колебаний в секунду недостаточно, чтобы движение сделалось сознательным, то вот вам десять мильонов; а если мало десяти, то почему же не дать ста?

Так внимание делается камнем преткновения для всякой психологической теории, старающейся объяснить физиологическим путем переход нервных движений в ощущения» (Там же).

Внимание делается камнем преткновения для всякой теории, пытающейся объяснить человека без души! И это еще ярче бросается в глаза, когда физиологически пытаются объяснять душу.