Его друзья, будущие офицеры, строили планы и влюблялись, многие из них уже успели жениться. Некоторые даже имели детей. Он оставался холостяком. Нет, конечно, у него была девушка, и, как ему тогда казалось, у них – очень серьезные отношения. И планы большие. И были они таковы.

После выпуска из училища они едут отдыхать на Чёрное море, в военный санаторий, путёвки в который достались ему по большому блату и при помощи отца. Затем Он уезжает в Венгрию один, обустраивается, вливается в офицерскую жизнь, а на следующий год, приехав в отпуск, женится и возвращается к месту службы уже с молодой женой.

…А сейчас Он, потрясённый, вертел в руках фотографию своего отца, присланную из Кабула, и снова и снова перечитывал его письмо.

Письмо офицера и человека, которого безмерно любил, уважал и чтил: «Сын! Я направлен служить в Афганистан. Будь молодцом! За меня не волнуйся…»

В этот же день Он круто изменил своё решение. Написал рапорт и, пройдя по всем вышестоящим инстанциям и собрав подписи «Не возражаю», ожидал приёма генерала. Начальника училища. Три раза его рапорты разрывались на мелкие кусочки и летели на пол. Три раза топал сапогами генерал. Он с удивлением каждый раз узнавал о себе много нового. Что дурак и идиот. И это были, пожалуй, самые мягкие и безобидные слова из всего, что Он выслушал в те дни. И упрямо стоял на своём. «Бог троицу любит» – не сработало. Только на четвёртый раз рапорт с просьбой направить его после выпуска из училища для прохождения дальнейшей службы в Афганистан был удовлетворён. Напутствуемый словами «иди отсюда, придурок!», Он, счастливый, вышел из кабинета начальника училища. Из его родных ещё никто не знал, куда Он, «придурок», собрался. Никто. Вплоть до памятного дня. Торжественного дня выпуска.

Это было поистине красиво! Жарким июльским днём в Мемориальном парке собрался, казалось, весь город. Триста пятьдесят молодых лейтенантов в новой, сшитой каждому на заказ, парадной форме, с золотыми погонами, в начищенных до блеска сапогах, стройными рядами, повзводно и побатарейно, стояли, ожидая момента, когда будут вручены дипломы. Четыре года, сроднившие этих молодых парней, завершались сегодня. Четыре года они упрямо шли к своей цели, преодолевая трудности учёбы и армейской жизни. Четыре года они шаг за шагом приближались к сегодняшнему дню, чтобы пополнить ряды офицерского корпуса и разлететься по стране и за её пределы, чтобы больше не увидеться, возможно, никогда. Одиннадцать из трёхсот пятидесяти уезжали в Афганистан. Вернулось их меньше. Из тех, кто вернулся, половина – калеки. И те и другие были покалечены морально. Но тогда, в тот яркий и жаркий июльский день, они не думали об этом. Они были счастливы. И еще все живы.

Сзади выпускников яблоку было негде упасть. Родные и близкие, знакомые и друзья, любимые и жёны… Их было в десятки раз больше. Город любил своё училище, своих курсантов. Эта огромная, празднично одетая масса людей с цветами колыхалась, как необыкновенно яркий и красивый океан. Гремел военный оркестр, и вся атмосфера была настолько гармоничной, что у каждого из трёхсот пятидесяти в душе пели райские птицы.

«Мы это сделали! Мы – офицеры!»

Согласно уставу строевой службы, начальник училища принял рапорт и поднялся на трибуну. Их поздравляли руководители города, ветераны войны и видные военачальники. Выступавшие сменяли друг друга, а по его спине тёк пот. Не от жары. Сзади строя стояли его мама и та, с которой он хотел связать свою будущую жизнь. Они ведь до сих пор думали, что Он едет служить в Венгрию!

И вот настал момент, когда выпускникам начали вручать дипломы. Из громкоговорителей на весь Мемориальный парк неслось: «Дипломы вручаются выпускникам, направленным для прохождения дальнейшей воинской службы в группу советских войск в Германии!»

Дальше звучали фамилии:

– Лейтенант Иванов!

– Я! – раздавалось из строя.

И очередной выпускник, чётко печатая шаг, выходил из строя, докладывал по форме, получал диплом и нагрудный знак об окончании высшего военного учебного заведения, резко поворачивался кругом. Становился в строй.

«Дипломы вручаются выпускникам, направленным для прохождения дальнейшей службы в группу советских войск в Чехословакии!.. Польше!.. Венгрии!..»

Словно у него на затылке были глаза, Он увидел недоумение, написанное на лицах своей мамы и девушки, когда его фамилия опять не прозвучала. Его так и распирало обернуться, ободрить, но делать этого было нельзя. Нельзя нарушать целостность и единство строя этими поворотами.

«Дипломы вручаются группе выпускников, направленных для прохождения дальнейшей службы в Московский военный округ!.. В Одесский военный округ!.. В Прикарпатский военный округ!»

Его фамилии не было ни в одном списке.

«Дипломы вручаются группе выпускников, направленных для выполнения интернационального долга в Республику Афганистан!»

И вдруг вокруг стало тихо. Тихо так, что было слышно, как шуршат складки на праздничных платьях девушек. Его вызвали по счёту седьмым. Как Он шёл до стола – из памяти стёрлось, но, получив диплом, лихо повернувшись кругом и сделав первый шаг к строю, Он увидел, как его девушка положила на скамейку цветы и, проталкиваясь сквозь толпу, ушла из парка.

А дальше… А дальше было прощание со знаменем прославленного училища, когда по команде триста пятьдесят молодых лейтенантов, сорвав с головы фуражку и бросив её на изгиб локтя левой руки, преклонили правое колено. А дальше был торжественный марш, и в воздух летели металлические рубли.

Они рассыпались, звеня, по асфальту, гармонично дополняя грозный и торжественный стук начищенных до блеска сапог, впечатываемых в асфальт стройными рядами лейтенантов. А дальше Он увидел свою маму. Она плакала и улыбалась. Она гордилась и жалела его, неразумного, одновременно. Но больше – гордилась. Своим сыном. И своим мужем. Настоящими офицерами. Она была просто женщина. Жена и мать офицеров. Настоящая жена и мать.

А дальше – выпускной вечер в ресторане. Раскрасневшиеся от множества событий, произошедших за день, ребята сидели за столами. Они были счастливы.

Рядом с каждым из них сидела девушка или уже жена, а Он был один.

Около десяти часов вечера его друзья вдруг смолкли и уставились на лестницу, которая вела в зал ресторана. Повернулся в ту сторону и Он.

В зал вошла его бывшая девушка. Великая актриса, конечно, в ней пропала, но она улыбалась, поздравляла ребят, извинялась за опоздание. Ей освободили место рядом с ним. Лихо опрокидывая рюмку за рюмкой, она говорила ему, что если Он ещё надеется на какое-то продолжение отношений, то зря. Она не намерена ждать его оттуда. Что Он дурак и псих, что сам разрушил всё, что она якобы создавала… Слова лились потоком, который остановить было нельзя. Да Он и не собирался. Он хотел поскорее уйти домой и отдохнуть.

В зал с поздравлениями вошли несколько майоров и подполковников – преподаватели военных кафедр. Ансамбль играл всё громче и громче популярные тогда мелодии, и она, его бывшая девушка, танцевала то с одним преподавателем, то с другим. Через час один из них увёз её, довольно-таки пьяную, на своей машине. Он просто наблюдал за этим спектаклем и не вмешивался. В этот вечер Он понял, что был ей не нужен. Ей нужна была Венгрия – красивая жизнь, уважаемый в те годы статус жены офицера. Она не хотела ездить с ним по гарнизонам. Она хотела ярко и весело жить. Перед тем как сесть в машину и укатить, она сказала ему на прощание, что настоящие мужчины не судьбу на войну едут испытывать, а устраивают свою жизнь. И погладила лакированный бок «Волги», закрывая за собой дверцу. Что было в его душе в тот момент? Ничего. Пустота. И какая-то лёгкость освобождения от ошибки, которая могла искалечить его дальнейшую жизнь.

* * *

Настоящие мужчины не плачут. Настоящие мужчины хмурятся, сердятся, огорчаются, кривят губы и физиономию, но не плачут… Бред! Какой бред! И вот Он, идиот идиотом, на определённом этапе своей жизни решил стать настоящим мужчиной. Почему? Зачем? На то были тогда свои причины. И по скудости ума на тот период Он не придумал ничего лучшего, чем взять за основу стереотипы, как ему казалось, настоящего мужского поведения, коими изобиловали заканчивающиеся девяностые.

Отвоевав в Афганистане, поскитавшись по гарнизонам, честно выслуживший майорские звёздочки и не очень честно выброшенный своим государством – которому присягал на верность, за которое воевал – на нищенскую пенсию в тридцать три года, Он, ничего не имея за душой, кроме камуфляжа и армейских полуботинок, открыв от изумления рот, наблюдал за жизнью настоящих, как Он тогда считал, мужчин. Солдат до мозга костей, Он, всю жизнь – с младенчества – живший в армейской среде, ничего не знал о гражданской жизни. А о том, как зарабатываются деньги в этой среде, – и подавно! Он умел воевать и служить. И получать за это скудное жалованье. Слово «получка» Он ненавидел уже, а зарабатывать не научился ещё. Именно поэтому, идя на поводу укоренившихся в мозгу убеждений типа «А что я ещё могу? Что умею?», устроился охранником в казино. Рабочей формой одежды были рубашка, костюм и галстук. Порывшись в своих старых вещах, Он нашёл и первое, и второе, и третье. Советского образца вещи, невостребованные долгие годы, стали малы и убого сидели на нём, вызывая в душе немой протест, который становился день ото дня громче и громче.

Причина была проста. Заходя во время редких выходных дней в магазины мужской одежды, Он видел дорогие современные костюмы. Трогал их руками, втайне желал их, боясь кому-либо рассказать об этом, чтобы не показаться жалким и смешным «мужчинкой», неспособным удовлетворить своё даже столь скромное желание. Но… Одного взгляда на ценник хватало, чтобы ухмыльнуться горько, криво улыбнуться продавцу, соврав, что вещь не нравится, – и уйти. Господи! Как же не хотелось уходить!!! Хотелось надеть костюм, небрежно и одновременно изящно завязать узлом модный галстук на новой и такой белоснежной рубашке. Красивым жестом достать кожаный дорогущий и пухлый от купюр бумажник, небрежно отсчитать деньги и с достоинством покинуть магазин под прощальные улыбки продавцов и «Заходите к нам ещё! Всегда Вам рады».

Ему в те годы в таких магазинах были не рады. Зарплаты охранника, если ограничить себя во всём, тогда еле-еле хватило бы только на половину галстука. И Он молчал. Молчал и терпел. Терпел, молчал и тупо ходил дежурить в казино. В то самое место, где вечерами собирались мужчины именно в таких костюмах, которые были ему тогда не по карману. Их сопровождали красивые, модно и богато одетые женщины. Город, в котором Он теперь жил и работал, был родным.

Поэтому многих мужчин Он знал лично. Многие знали его. Помнили, каким удальцом Он приезжал в отпуск из Афганистана! Он тоже помнил. Вещи, одежда, которых в Советском Союзе тогда было просто не достать! Деньги, которых в СССР не платили, и… Он очень весело проводил с ними время! Общался на равных, закатывал шумные вечеринки в ресторанах. Сейчас эти мужчины, приходя в казино, смотрели на него свысока, небрежно протягивая руку. Многие не здоровались вообще, пряча взгляд. Хуже было другое. Некоторые из сопровождавших их женщин тоже были ему знакомы, и взгляды их Он не может забыть до сих пор. В самых приветливых из них можно было прочитать: «До охранника опустился!» В самых неприветливых: «Ничтожество!» А ему надо было вежливо здороваться и мило улыбаться. Злоба копилась в нём. Росла. На кого? На себя.

Слава Всевышнему, что уже тогда Он понимал, что есть два пути. Первый – оставить всё как есть. Второй – начать чтото делать для себя. Работать на себя. Перестать гнуть спину на чужого дядю, взять себя в руки и начать пахать. Он был готов ко второму пути, но… Он не знал, с чего начать. И продолжал во внутреннем диалоге с самим собой опускать себя всё ниже и ниже. Осуждать за никчёмность своего существования, безынициативность, трусость, боязнь сделать первый шаг. Незнамо куда, но сделать!

Дошло до того, что Он стал избегать встреч в казино со знакомыми и упросил хозяина перевести его из центрального и привилегированного зала на задворки. На улицу. Там и слонялся из одного угла парка в другой, стараясь как можно реже попадаться на глаза состоятельной, нарядно одетой публике. Мужчинам и женщинам. Женщинам, называвшим своих мужчин настоящими.

Догадываясь, какие суммы проигрываются в 99 процентах случаев в казино, каждый раз после получения очередной мизерной зарплаты Он доводил себя почти до психического срыва. Абсолютно не зная ничего о происхождении этих денег и имея правильное советское воспитание – зарабатывать надо честно, – Он ума не мог приложить – как? Как зарабатывают мужчины деньги? Он встречал в городе своих бывших сослуживцев, пока ещё, как и Он, осваивающих азы гражданской жизни и, как и Он, устроившихся на работу охранниками. «А что ещё мы можем? Что умеем?» А Он хотел мочь. Он уже захотел уметь. А ещё Он очень хотел, чтобы его называли настоящим мужчиной. Но где он, этот музейный экспонат? Где он, эталон настоящего мужчины? В каких лабораториях выведен, в каких бюро запатентован? Сколько должен зарабатывать? Много? А сколько это – много? Сколько, чтобы тебя хоть раз женщина, которая рядом, назвала настоящим? От вопросов пухла голова. Трещала и болела. И вроде бы вот он, ответ: мужчина на красивой и дорогой иномарке, с иголочки одетый, с деньгами, положением, женщина красивая и ухоженная – рядом. Жмётся к нему, прильнула, в глаза смотрит, говорит: «Ты самый лучший! Ты самый настоящий мужчина в моей жизни!» Он это видел и слышал, но… Что-то не срасталось в мозге. Пазлы не складывались. То ли оттого, что взгляд женщины был больше заискивающим, чем откровенным, то ли оттого, что мужчина смотрел на свою женщину как-то свысока – как на вещь, которую не завоевал, а купил… И просто пользуется… Он не хотел так. Хотел по-другому. Как – не знал. Но хотел. Стать настоящим. Без кавычек.

Из казино Он уволился. Его не хотели отпускать. Молчаливых, прилежных исполнителей чужой воли просто так, на дороге, найти проблематично. Он в то время был именно таким. Армейское воспитание. А фраза «Приказ командира – закон для подчинённых» была не просто заучена назубок – Он перенёс умение беспрекословно подчиняться в гражданскую жизнь. Не лебезить и угодничать, а выполнять приказы. Первую заведённую на него трудовую книжку ему так и не вернули. Приказ об увольнении не подписали. Намекнули, что, если Он уйдёт, деньги за последний отработанный месяц не выплатят. Он ушёл. Без денег. И без трудовой книжки. Просто ушёл. Пока ещё в никуда.

Не зная, чем занять себя, каждое утро уходил из дому, брал у знакомого продавца газет свежую прессу напрокат, так как денег, чтобы купить несколько изданий, просто не было. Аккуратно, сохраняя товарный вид, выписывал из колонок «требуются» адреса и телефоны московских работодателей, отдавал газеты со словами благодарности своему знакомому. Он в тот момент почемуто всегда качал головой и цокал языком. А Он шёл в административный центр. Там работал брат его одноклассницы, который ещё раньше, войдя в положение, сказал: «Приходи. Звони. Но аккуратно. Чтобы начальство не видело». И Он приходил. Он мог бы звонить из дому. Но одна мысль о том, что его родители в этот трудный период, как и для многих других, будут вынуждены оплачивать его междугородние переговоры, угнетала. Он понимал, что сидеть и ждать манны с небес глупо. Занимать и тратить на свою жизнь чужие деньги – безрассудно. Даже хорошие знакомые в тот период не давали взаймы просто так. Оговаривались проценты, и это было нормально.

Страну наполняли импортным алкоголем и косметикой. К тому времени его отношение к алкоголю уже стало крайне негативным. А вот нескольких женщин, работавших в иностранных фирмах по продаже недорогой косметики и парфюмерии, Он знал лично. И их мужей. Дорогие иномарки… И по их виду можно было сказать – они в полном порядке!

Именно тогда во взятой напрокат прессе Он наткнулся на объявление: «Зарубежная элитная косметика. Требуются менеджеры. Испытательный срок. Быстрый карьерный рост. Высокая стабильная зарплата».

Менеджеры… Такое манящее иностранное слово, ласкающее слух… Это теперь Он знает, что секьюрити – это охранник, сторож, а менеджер – по сути своей продавец, а тогда… Он уже видел себя именно в том желанном дорогом костюме, в белоснежной рубашке с элегантно завязанным узлом на модном галстуке. На встречу в Москву Он поехал в одежде советского образца. Хоть она и была старой и убогой, но это было лучшее в его гардеробе на тот момент.

Соискателей на должность менеджера и охочих до высокой и стабильной зарплаты оказалось около тридцати человек. И среди восемнадцати двадцатилетних девушек и парней, ярко и модно одетых, Он чувствовал себя, мягко скажем, очень неловко. На собеседовании молодой человек бодренько и с гордостью вещал о преимуществах работы в этой компании. «Менеджер… И уже, наверно, давно…» – с завистью подумал Он. Высокомерие и пафос не смущали. За годы службы Он насмотрелся на генеральских сынков-выскочек, которые «без подпорки» были «ноль без палочки».

Затем с каждым беседовали индивидуально. Молодые люди выходили один за другим с сияющими лицами, держа в руках какието яркие большие пакеты. Когда Он вошёл в эту комнату последним, оказалось, что, для того чтобы получить пакет с продукцией для продажи в определённом районе Москвы, в залог надо было оставить паспорт, которого на тот момент у него не было. Тогда требовалось немало времени, чтобы обменять удостоверение личности офицера на паспорт. А на предложение оставить удостоверение ветерана войны Он ответил отказом. Это было святое.

Его взяли. На испытательный срок. До получения паспорта. Продукцию, конечно, под честное слово не доверили, но доверили… «бутерброд». Чтобы было понятно – это два листа фанеры с рекламой, скреплённые между собой в двух местах верёвкой, которые надевают через голову на плечи. Что надо делать? Просто ходить по определённому на каждый день маршруту, раздавая прохожим яркие листовки. Он не боялся трудностей. Но это было для него настолько унизительно! Человек «бутерброд». Без имени, без настоящего, а возможно, и будущего. Как ни крути, а начинать жизнь с чистого листа всё же было надо. И делать карьеру – надо! И вообще, делать чтото было надо!!! И Он ходил. Ходил и раздавал. Он не смотрел людям в глаза. Было стыдно. Бывшая должность охранника уже казалась раем, но Он не имел привычки возвращаться на прежние места работы. Рубашка под шерстяным пиджаком липла к телу. Левый ботинок натёр ногу. Стоять было нельзя. Только ходить. «Движение привлекает внимание! – Он вспомнил напутствие довольного собой молодого менеджера. – Ходите! За вами будут обязательно наблюдать!» Панибратски похлопав по плечу и водрузив на плечи «бутерброд», менеджер выставил его за дверь – делать карьеру.

Московский вечер принёс прохладу. В двадцать часов рядом с ним остановилась машина. Из неё выскочил менеджер с лучезарной улыбкой и подошёл к нему:

– Снимай! На сегодня всё! Завтра в офис за «бутербродиком» к девяти утра!

– Вы обещали платить ежедневно вечером. Дайте деньги, – сказал Он.

Менеджер вдруг изобразил страдание на лице:

– Простите! Я забыл их в спешке в офисе! Ничего, завтра заберёте за два дня сразу!

Бросив «бутерброд» в багажник, менеджер «сделал ручкой» и укатил.