1808—1809 годы. Война со Швецией

Каменский-младший, назначенный командиром корпуса, впервые принимал решения совершенно самостоятельно. И одерживал одну победу за другой. За что, обойдя более старших и опытных сослуживцев, был произведён в генералы от инфантерии.³

Февраль 1810 года

Узнав, что очередной престарелый командующий Дунайской армией, ведущей бои с Турцией, в силу своего возраста «предстал перед всевышним», император решил: – Хватит! Далее так продолжаться не может! Не успеют подчинённые привыкнуть к одному старику, как на смену ему, кряхтя и охая, ковыляет другой! И, выполняя царскую волю, командовать армией отправился Николай Каменский. (Кстати, в этих местах он порой встречался со своим старшим братом – Сергеем, командиром отряда, стоящего в авангарде, близ местечка в Добруджа.) В скором времени от неприятеля были освобождены: Рущук, Никополь, и Силистрия. Войска усиленно готовились к походу на Балканы и в Стамбул. Победы молодого генерала сделали его популярным у столичного бомонда. Каменского-младшего стали восхвалять в стихах и эпиграммах, его с нетерпением ждали во множестве петербургских салонов. Отцы благородных семейств желали видеть его в качестве супруга для своих дочерей. Увы, никому из них стать тестем героя не удалось!

***

Ни в столице, ни в Москве – ни у кого не было сомнения, что кампания восемьсот одиннадцатого года завершится блестящей победой Каменского-младшего, и под натиском русской армии Турция подпишет акт о капитуляции!

Февраль 1811 года

Прошёл всего лишь один год с того момента, как Николай принял на себя командование Дунайской армией. И генерал от инфантерии заболел. Врачи считали, что где-то в походе он заразился малярией. Болезнь прогрессировала, начались осложнения. С каждым днём ему становилось всё хуже.

Месяц спустя

Понимая, что дальше командовать крупным воинским соединением не в силах, Николай передал свою должность преемнику и отбыл в Одессу на лечение. С великим трудом добравшись до этого города, генерал от инфантерии редко приходил в сознание.

***

За год до начала Первой отечественной войны тридцатичетырёхлетнего командующего армией не стало.

Могила Николая Каменского

Лишь по этой причине его портрета нет в военной галерее Зимнего дворца в Санкт-Петербурге.

***

Ну, а как сложилась судьба его старшего брата?.. Сергей Каменский много воевал, но выжил – и прошёл долгую жизнь. После окончания войны 1812 года попросился в бессрочный отпуск «для излечения болезни». В имении он вёл себя почти так же, так же, как отец. Создал «театр», фактически – гарем из крепостных девушек! Но печальной участи отца сумел избежать и скончался от старости, в своей постели.

Примечания:

¹ – Длинный охотничий бич или кнут с пеньковым, волосяным или шёлковым навоем, размещённый на коротком кнутовище, к псовой охоте по зайцу, лисице и волкам.

² – До этого года все полки в русской армии называли по фамилии их командира. «Генерал-майора графа Каменского 2-го полк».

³ – То есть ему было присвоено воинское звание – генерал-полковник!

ГЛАВА 3

Антиподы

А. С. Пушкин. 15 ноября 1826 года. Село Михайловское

На официальный заказ от императора Николая Первого:

«Чины сделались страстию русского народа. Озабоченный лишь продвижением по службе, дворянин входит в свет безо всяких основательных познаний, <…> всякая мысль для него нова. Он не в состоянии ни поверить, ни возражать». <…> «В России домашнее воспитание есть самое недостаточное, самое безнравственное; ребёнок окружён одними холопами, видит одни гнусные примеры, своевольничает или рабствует, не получает никаких понятий о справедливости, о взаимных отношениях людей, об истинной чести». <…> «А так как в России всё продажно, то и экзамен сделался новой отраслию промышленности для профессоров».

***

1831 год. В Государственный совет записка от императора Николая Первого

«О некоторых правилах воспитания молодых людей…»

«Детей от 10 до 18 лет обучать только в России, а за нарушение лишать возможности поступать на государственную службу. Исключением может быть только разрешение самого Николая I по очень веским причинам. <…> С отъезжающих за границу брать подписку, что их дети не будут обучаться за пределами России».

21 апреля 1832 год. Зимний дворец

Сенатор Сергей Семёнович Уваров уже в который раз измерял шагами приёмную императора Николая Превого, дожидаясь своей очереди. Перебирал в уме все возможные прегрешения, за что мог быть вызван «на ковёр». Таковых не прослеживалось. Разве что некоторые стычки с поэтом Пушкиным, но ведь было за что. Нельзя же всё как есть спускать с рук пииту, пусть даже и первому в Империи! Незаметно мысли перенесли его в далёкую юность. Вспомнилось, как он, сын одного из адъютантов самого легендарного Григория Потёмкина, однажды взял да изложил русскую национальную идею, состоящую всего из трёх слов: «Православие. Самодержавие. Народность». Много лет тому назад именно он стал инициатором создания общества «Арзамас». Тогда в него вошли самые что ни на есть вольнодумцы, некоторые из которых позже примкнули к декабристам. И совсем ещё юный Пушкин не раз бывал на их заседаниях, помнится, читал сказку «Руслан и Людмила». А почему мы тогда назывались «Арзамасцы»? Ах да, вспомнил. В конце наших жарких споров всегда на стол подавали жареного гуся «По-арзамаски». Жаль, конечно, что в восемнадцатом году «Арзамас» развалился… – Извольте-с пожаловать в кабинет! Его высочество вас ожидает – прервал его воспоминания секретарь, распахивая огромную дубовую дверь.

***

– Есть несколько вопросов, на которые я желал бы услышать ваш ответ, – при этих слова Самодержец поднялся с кресла и подошёл к окну, взглянув на площадь и людей, снующих внизу: – Итак, первое. Признайтесь честно, как вы относитесь к господину Пушкину и его сочинениям? – Весьма положительно, – без раздумья ответил Уваров, – год назад я перевёл на французский язык его поэтические творения: «Бородинская годовщина» и «Клеветникам России». За что получил от автора благодарность следующего содержания: «Мне остаётся от сердца благодарить вас за внимание, мне оказанное, и за силу и полноту мыслей, великодушно мне присвоенных вами», – Сергей Семёнович хотел ещё что-то сказать, но Император его перебил: – Достаточно, перейдём к следующему вопросу. Сколько лет мы с вами знакомы? – Давненько, ещё ваш покойный брат нас знакомил, – нерешительно ответил Уваров, лихорадочно соображая, зачем Император затеял этот разговор и куда он клонит. Меж тем самодержец продолжал: – Карамзин и Сперанский, и многие другие. Все, все горячо рекомендуют именно вас на эту должность. – Кка-ку-ю?! – почему-то заикаясь, поинтересовался сенатор. – А разве я не сказал?! Сейчас поясню. Вся наша система образования ориентирована на запад. Учат из рук вон плохо! Настало время с этим что-то делать! Вот вам записка господина Пушнина шестилетней давности, почитаете на досуге. Там очень дельно всё изложено. Посему я желаю, чтобы в нашей империи образование, наконец, стало системным и… патриотическим! Кому, кроме вас, сей воз тащить, не знаю. Подумайте и соглашайтесь. Ныне министр народного просвещения в летах, немалых. С годик послужите его товарищем¹, а потом с божьей помощью и возглавите всё ведомство! С чего начнёте? Поделитесь с царём? – Николай Павлович подошёл к растерявшемуся Уварову и по-отечески его обнял. – Надобно резко увеличить количество государственных гимназий. Далее – пришло время в Киеве открыть университет. Город развивается, следовательно, нужны местные образованные кадры. А в действующих университетах надобно увеличить штат профессоров и в первую очередь наших, русских, но прошедших стажировку в лучших учебных заведениях Европы! Стране также надобны различные технические училища, коих по пальцам перечислить можно. И ещё обсерваторию, оборудованную по последнему слову техники… – Ну, это вы уж лишку загнули, – Николай Первый улыбнулся, – казённые деньги да на заморские стекляшки?! Звёзды, что ль считать?! Впрочем, готовьте реляции, будем рассматривать. А сейчас ступайте с богом, я рад, что вы согласились взвалить на себя этакую ношу. Уже стоя в дверях, Уваров обернулся: – И ещё цензура. Она должна быть закреплена за министерством. – Но ведь есть же – Бенкендорф с его третьим отделением?! Или вы считаете, что он не справляется? – хорошее настроение государя стало улетучиваться, и он, насупив брови, бросил: – Пишите! Всё пишите. Если убедите – передадим и цензурный комитет в ваше ведомство. Была бы только от этого польза.

3 декабря 1832 года. Кабинет Уварова в Министерстве просвещения

Сергей Семёнович в который уж раз перечитал письмо, пришедшее накануне:

«Президент Российской Академии А. С. Шишков обратился к членам Академии с предложением избрать в действительные члены Академии пять человек:

Титулярный советник А. С. Пушкин,

отставной гвардии полковник П. А. Катенин,

директор московских театров М. Н. Загоскин,

протоиерей А. И. Малов,

археограф Д. И. Языков».

В голове всплыла недавняя обида, заключающая в том, что этот кандидат в академики, минуя его ведовство, добился-таки разрешения на издание своей газетёнки «Дневник» в Министерстве внутренних дел! Взял перо, макнул его в чернильницу, да так и застыл с ним. Решил ещё раз прочитать документ от начала до конца:

«Так как в голосовании этого предложения приняло участие менее двух третей членов Академии, в соответствии с Уставом остальным членам Академии были посланы извещения о произведённой баллотировке с просьбой „дабы благоволили прислать в Академию свои голоса в особой запечатанной записке“».

***

«15 декабря 1832 года», – на этом документе всё же появилась лаконичная подпись Уварова: «Согласен», благодаря которой поэт Александр Сергеевич Пушкин стал действительным членом Российской Академии Словесности!

Четыре месяца спустя

Из распоряжения по Министерству народного образования:

«Первое. Творения академика Пушкина цензурировать „на общем основании“ без всяких на то привилегий! Второе. Исключить из поэмы данного автора восемь стихотворных строк. Без разъяснения причины!»

***

Поэт негодовал. И причина этого заключалась не столько в министре, сколько в издателе, которому текст был уже продан и за него получен нешуточный гонорар – по десять рублей за строчку! Творчество Александра Сергеевеча оценивалось весьма недёшево!

Министерство народного просвещения

– Ваше сиятельство Сергей Семёнович, как можно-с целых два катрена исключить из самого Пушкина, – невысокого роста цензор переминался с ноги на ногу и заискивающе заглядывал в глаза грозного начальника: – Господи помилуй, ведь скандал будет аж на восемьдесят рубликов. Поэт такого ни за что не простит, до Царя-батюшки самолично дойдёт… – Угомонитесь! – оборвал его Уваров. В этом здании за всё отвечаю я! И таково моё последнее слово. Коль он у нас первый поэт Империи, то так уж и быть! Разрешаю публиковать сей опус, но только без этих строк. Так и передайте… Пушкину. Не нравится, пусть идёт жалуется… хоть, – при этих словах хозяин кабинета недвусмысленно поднял палец вверх.

***

Александр Сергеевич встречаться с министром не стал, но придя к цензору потребовал, чтобы вместо вычеркнутых строчек там были проставлены точки в количестве, равном исключённым буквам. Пусть издатель заплатит мне за эти точки, коль я их сочинил, а вы вымарали!

***

Издатель выкладывать кровные рубли за знаки препинания – отказался. Александр Сергеевич на попятную не пошёл и своего добился. При помощи и поддержке друзей и поклонников его таланта поэма была напечатана, причём в первоначальном варианте без какого-либо вымарывания неугодных цензору сток! Но после этого вяло текущая вражда между Уваровым и поэтом вышла на новый уровень. Из дневника А. С. Пушкина: «10 апреля (по новому стилю). О проведённом накануне вечере у Уварова: скука смертная!»

***

В светских салонах шушукались:

– Несмотря на всяческую неприязнь, наш Пушкин снизошёл до очередной встречи с министром. Хлопотал за Гоголя, хотел, чтобы тому предоставили кафедру всеобщей истории во вновь открывавшемся Киевском университете. – И представляете, кафедру таки предоставили, и даже в самой столице. – А писатель, неблагодарный, маленько попреподавал, а потом взял да и уехал.

***

Пушкинскую «Историю пугачёвского бунта» Николай Павлович прочитал лично, откорректировал некоторые моменты и одобрил к публикации. Книга вышла в свет. Но Уваров где только мог критиковал это издание: – Как можно такое публиковать? Это же форменное безобразие! Вот ежели бы сей опус проходил через мой цензурный кабинет, то я бы ни за что! Невзирая на все прошлые заслуги автора.

Из дневника А. С. Пушкина:

«Февраль 1835 года. В публике очень бранят моего Пугачёва, а что хуже – не покупают! Уваров – большой подлец. Он кричит о моей книге как о возмутительном сочинении… Он не соглашается, чтоб я печатал свои сочинения с одного согласия государя! Царь любит – да псарь не любит!»

Год спустя