Сдиравший землю самолёт
летит за гладкою стеною —
её касается спиною
шершавою, как стрекоза.
О, горькая земля, солёны
твои глаза,
когда, раскрывшись человеку,
синеет плоть снеговика —
округлая в своём ознобе,
как тчк.
(04/02/2017)
То отражение, что держишь ты,
пытаясь его – словно бег – упустить
в кадры, застывшего вдоль, кино —
остаётся тобой всё равно.
Скажем: ты говоришь, что оно
проговорило тебя – верно
и первое и второе, или
вся соль здесь в шиле,
в нитке, за шилом лежащей и
связующей края вашей пустоты —
твоей и того, второго —
совсем другого.
Так каждый раз повторяешь речь,
которую он так хотел сберечь
в молчанье своём – за которым грай
что изрекай
ты, как будто не одинок,
а ломоть из стаи тех сорок —
срок бы закончился прежде, чем помер
ты – и в том был номер,
что оставался бы лишь один
когда ты таял весной средь льдин,
в которых земля притворилась хлебом
и – где он не был
пока что ты отпускал синиц
лакать его все сто сорок лиц,
а он тебя охранял от смерти
как пёс от цепи.
(5/02/2017)
Небо не огромно, но округло,
словно почерк из начала века
прошлого или зрачок испуга
человека что теперь без тела
дребезжит, как старая дрезина
посреди разомкнутой дороги,
где мир продолжается, как циркуль
голоса случайного сороки —
и конёк её любой фигуры
воздух чертит и /порезан в клочья/
человек лежит как мнимый выход
в пилотажи неба, где всё точно.
Смотрит вниз безбрежная сорока —
приняла как будто на причале
три стакана водки или звука,
чтобы, как Чкалова, качали.
(06/02/2017)
Как пауза в своём дыханье
идёт по свету человек,
в акробатическом молчанье
приняв себя за эту смерть,
за сад, который в птице кружит,
за кружку чая на столе,
за речь которой он был нужен,
а после выброшен за дверь.
Он – спица колеса седьмая,
прохладный ворох между птиц,
что снится сам себе от края —
до кожи смёрзшихся – страниц,
и сам себя теперь читает
неграмотной воде, чей лимб
его красиво обнимает,
почти что языком живым.
(02/2017)
Алексею Александрову
Звук – это корень, за которым
из неба тянется душа,
склонившись над комочком грязи,
в него синицами дыша,
крошит по свету хлеб и камни
муку и муку не свою —
в нечеловеческую эту,
как математика, тюрьму.
Однажды корень извлечённый
соединится с буквой, о
которой слышал лишь как будто,
как о молчанье одного.
(7/02/2017)
Вот – родина вторая, что с начала,
как будто вторник, на меня стучала —
на телеграфе дивное письмо
лежит и дышит в мясо сургучом:
вот родины предел. Начни сначала —
земля твоя, что изнутри всё знала:
я был агент конечно же двойной
лежал межъязыковою войной —
и русский весь язык казался узким
заштопанным, как влажный перегной.
Вот родина – прекрасна в умиранье —
лежит внутри и нефтяной волной
подожжена, как спичкой, дирижаблем —
и небом, что горит передо мной
едва-едва – как Пушкин, в поле жабры
свои оставив февралю, бежит
на Родину, что первая, корягой
из речи чёрной, словно зверь, дрожит —
где мяса письмена из мягких лёгких,
где свет прошитый светом, в снег лежит
лицом своим – теперь невиноватым —
где всяк Харон по-русски, говорит.
(9—10/02/2017)
тоннель которым стала рыба,
как небо над землёй парит
и забивает в землю гвозди
из смерти что верна любви
однажды на тоннеля тропы
ступлю и я и там, во тьме
красивый парашют увижу
что кто-то помнит обо мне
и тёмною кривой рукою
над рюмкой видит тёплый свет
так я отсюда его помню
как вкус и снег и вкус и снег
хрустит тоннель плывёт как рыба
рифмуя вариантов рябь
кто на поверхности не видно
так рядом от меня ты встань
(10/02/2017)
Дирижёрский камешек подводный,
отплывающий от берега и сна,
где и он, когда-то невесомый,
двери ищет выдоха и дна,
набирает полной грудью стаи —
за водой плывущих – облаков,
он теперь, как музыка, латает
приближенье полых берегов,
распознав дыхание, как жженье,
камешек – как будто тот ожог —
достигает – видишь? – удлиняясь,
сна, в котором спит его полёт.
Он теперь совсем не погремушка,
не игрушка у воды и так
дирижирует, плывя – как будто щепка
у щенка из музыки в руках.
(02/2017)
воздуха саламандра забирается через рот
в человека – смотрит сквозь нырки его
на себя самоё
и возвращения радость испытывая назад
выползает – обновлённая – словом слюной на его устах
(04/02/2017)
Я теперь без обиды
на мир тот и этот —
двухголовый – стою
и пою на двойном,
как любое молчанье,
языке, что есть кромка,
точка смычки свеченья
со дном.
И предметы приходят,
как тёплые звери
кровоточат, ворочаются,
как винт,
как проём или дверь,
Ариадны верёвка
или замкнутый в звук
лабиринт.
Я теперь без обиды
о себе умолчанье —
тот, что тает, как плоть
освещает все две
стороны, что становятся
чётче, точней умиранья,
и прозрачней
отсюда видны.
(02/2017)
эта родом из рая седьмая строка
а шестая из них словно речь высока
побеждает пятёрку – что всходит сквозь смерть
что четвёртая в жизни которой смотреть
остаётся на третью где слаб человек
потому что второй не присутствует здесь
где темна и прекрасна первейшая в них —
ослеплённая светом – восьмою стоит
(04/02/2017)
слепые солдаты всегда вырастают от крови
старого винограда в гуще смолистого света
требуется любви долька им для ответа
и золотое руно отчаивавшейся страны
и масляниста земля в каждом своём просвете
в щели оставшейся после того как солдаты видны
Вот хлеб. Возьми его себе —
грызи, как в детстве грыз сосульку,
и находил в её воде
не физики закон – искусство
парения, как истощал
её безропотное тело —
ты был почти что каннибал —
светало небо или пело.
Ты в школу шел, читал путей
собачьи строки, рифмы или —
они тебя вели вперёд,
тебя читали, то есть жили,
с тобою рядом и тобой
растягивали пространство,
резинку шапки, где зима
права, летит всегда налево
упрямством саночным – легка
синичьим спелым своим телом.
Вот хлеб. Возьми его, как свет,
как детство, где возможно дети
до невозможности правы,
а хлеб есть тело, выдох ветки,
И кажется – как в детстве, я
грызу дыханием сосульку,
и жду, когда меня зима
свернёт, как вечность и секунду.
(05/02/2017)
Тишина вырастает,
как птенчик в гнезде,
пока тают засохшие ветки,
а он видит лицо своё
что – как голос над ним —
наклонилось,
рукой сухой вертит.
Этой глины коснись
и услышишь, что рай
оживает в тебе
полым эхом,
что в свистульке лежит
и, как сердце своё,
тишину тьме поёт
и свет лепит.
не так ли всяко покаянье
приемлем мы, как старый свет,
в себя вбирая подаянье
последних лет
мимо снега снег идёт
то, что зрением соврёт
он – обнимет своим нюхом
не обретшим плотность слухом
псом стоящим в самом сердце
стаи снежной и земной
каждый человек сугроб
а снежок его – искусство
куда сзываешь нас и кто
ты в стаде слов своих молочных
с губами белыми телят
которые идут досрочно
зачем увидел ты меня
в тропе и шраме безъязыком
куда ведёт тебя метель
в дите моём косноязыком
где невозможна всяка речь
которая не от ожога,
отмороженья, а избечь
ея стада твои не смогут
(2017)
делай что хочешь (а можешь ли?) или
важно не дерево, но ветки круг
там, где касается пястью своею
света, который – как почва – упруг
там где мамаша сметает на нитку
карманы глубокие кармы твоей,
и остаются – как будто забыли —
дети внутри у неё, словно тень.
Как почта всходят адреса:
ромашки, вербы, сосны, донник —
так ночь оставив мертвеца
совсем уходит.
Проходы /словно о/ густы,
и в каждом доме почтмейстер —
он мастер говорить и ты
не остановишь
его присутственную речь
его посольские одежды
что почту должны будут сжечь
оставив между…
качки тёмный паровоз
перечисленный в считалке
этой девочки – смотри
ничего теперь не жалко
невозможное в тебе
сбылось и наверно чудо
эта смерть что в нас живёт
отпуская словно пуля
веры птичка неисправна
подыши в неё – она
была слишком спешно спета
шита из глазного дна
и однажды когда песня
завершится на твоей
ноте из считалки детской
всё ж наклонится к тебе
её нежная головка
как бы церква или дом
и тепло задышит в щёки
её чуда перелом
(06—07/02/2016)
боишься высоты
идёшь как будто взрогнул
споткнувшись о тебя
огромный этот свет
и парк спираль свою
согнул в дугу двойную
того кто надо мной
мерцает будто нет
его и нет меня
он лугом притворился
элизием долиной
прибытия в сады
и ток двоит одно
изображенье мира
которым меж двоих
он в голоса разбит
и слева от него
как черепки пустоты
а справа от него
пустоты как кувшин
дрожат и прошивают
его сквозное эхо
которое и есть
вся тяжесть высоты
(11/02/2016)
Бесплатно
Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно
О проекте
О подписке
Другие проекты