Читать книгу «Метель» онлайн полностью📖 — Александра Перемышлина — MyBook.
image
***

Мне хотелось, чтобы прошла вечность, но она длилась всего пару минут. По крайней мере, так показалось. Пара полных ожиданий минут.

Мозг проснулся позже, чем тело. Я осознал себя стоящим перед группой мужчин. Двое из них, возможно, были военными, они молча держали в руках автоматы. Чуть ближе ко мне стоял главарь, высокий, статный, широкий в плечах, с пронзительными серыми глазами, черными волосами и стриженной бородой. Он с холодным любопытством смотрел то на меня, то на другого человека, который, как я понял позже, был врачом.

Доктор внимательно осматривал меня, обходя кругом. Наблюдая за ним, я вдруг обнаружил, что стою совершенно голый посреди какой-то слабоосвещенной пустой комнаты, из-за бетонных стен которой доносился вой ветра. Доктор осмотрел мои зрачки, пощупал пульс на шее. Затем крепко, до боли, сжал плечо, заставив меня скорчиться. Я инстинктивно дернулся, на что доктор никак не отреагировал. Он обошел сзади, остановился и долго разглядывал мою спину. Я читал его мысли на лице главаря, который следил за реакцией доктора и ожидал от него какого-то решения.

Врач надавил мне пальцем в основание черепа, затем на шейные позвонки, потом между лопаток, дальше в месте перехода грудного отдела в поясничный; следующей была точка позвоночника на пояснице, и последней остановкой его пальца стал копчик. Каждое прикосновение будто било током мое измученное тело. И, кажется, доктор остался довольным. Это было видно по выражению одобрения на лице главаря.

Доктор обошел меня, встав слева и начал растирать ладони, дуя в них. Главарь, скорей всего, знал всю процедуру, поэтому ждал, пока врач настроится, но было заметно, что его терпение подходит к концу. Между тем доктор, прислонившись своим лбом к моему, сжал сзади мою шею одной рукой, и от места его прикосновения по организму растеклось приятное тепло.

– Отсюда сила ушла, – вдруг произнес врач. Оказывается, я спокойно понимаю их язык… и, скорей всего, вольно говорю на нем. – Но она была здесь прежде… Вернем ее со временем.

Вторую руку он положил мне на грудь, будто достав до самого сердца. Доктор одобрительно кивнул тому, что почувствовал. Затем он спустил ее на живот, отчего внутри разжегся огонь. Доктор продолжал улыбаться и кивать, словно говоря «все отлично!». Но тут наши взгляды встретились.

Лицо врача перекосилось. Может, мне показалось, но в нем проскользнул страх. Он выпустил мою шею и уперся рукой мне в лоб, будто пытаясь отклеиться, оставив вторую ладонь на животе. Это действие буквально вывернуло меня наизнанку. Мир сжался до точки, чувства исказились. Все, что я видел перед собой, – это глаза доктора, полные вопросов. Они, словно ищейки, рыскали во мне, проникая так глубоко, насколько позволял мой полумертвый организм. И чем дальше проникал доктор в поисках ответов, тем отчетливей на его лице проявлялась гримаса боли… как и на моем.

– А с этим что? – внезапно вырвал нас из транса жесткий голос главаря.

Доктор даже не сразу отреагировал на него. Будто очнувшись после обморока, он рассеянно повернулся к главарю, вопрошая глазами.

– Здесь сила есть? – холодно произнес главарь, вытянув указательный палец в направлении моего паха.

Сообразив, что от него требуется, доктор тут же сжал меня там рукой, которая до этого лежала на животе. Тело пробило электрическим разрядом так, что отдалось болью и в животе, и в груди, и в шее, вызвав мигрень. Спустя несколько секунд кулак доктора разжался, освобождая мое естество, и я вновь смог дышать. Он развернулся и с улыбкой направился к главарю.

– Много силы! Хорошей силы!

От этой новости лицо главаря мгновенно смягчилось и проявило сразу несколько эмоций. Тут были и удивление, и радость, и смущение, и сомнения.

Я тогда еще не знал, что все это значило, но диагноз доктора во многом предопределил мое ближайшее будущее. Ведь ребята с автоматами накинули на меня теплое одеяло, взяли под руки и вывели из комнаты. Главарь был явно доволен своей находкой. Я слышал, как он распорядился поселить меня «в тауэре» и вылечить.

Длинный коридор тянулся к выходу, где за большими воротами меня ждали снег, ветер, люди и машина, готовая отвезти в неизвестность. Я двигался словно во сне, повинуясь разворачивающемуся сюжету, не имея воли отойти от него, задать вопрос или что-то поменять. И среди десятков мыслей, хаотично роящихся в моей голове, на поверхность всплыла лишь одна – «основа уже есть, твоя задача – продвигаться по ней». Внезапная боль пронзила только отогревшуюся от мороза руку – на запястье проступил красный след, будто от недавно затянутой нити.

Глава 2

Остаток дня я провел, укутавшись в пухлые одеяла, одиноко лежа на кровати гостевой комнаты. Главарь решил, что доктор должен поселить меня подальше от остальных и следить за состоянием моего здоровья, которое было совсем не в порядке. Тяжело было даже подняться с кровати, а утренний досмотр, во время которого я стоял на ногах несколько минут, теперь казался чем-то нереальным. Все, что я мог, – это глядеть в потолок и по сторонам, стараясь отвлечься от ноющей боли и постоянной тошноты.

Окна были задернуты плотными занавесами – доктор предусмотрел, чтобы яркий свет не резал мои слезящиеся глаза. Полумрак помещения пытался одолеть небольшой светильник в дальнем углу и огонь розоватого оттенка в камине с синтетическими поленьями. Обстановка в целом напоминала лесной охотничий домик… убежище. И сейчас самым важным для меня было тепло моего временного жилища и то чувство безопасности, которое оно давало.

Я не знал, где нахожусь и кто я такой, не помнил ничего до того момента, как меня вынули из-под снега где-то на окраине города. Не было ни каких-либо указателей, ни подсказок, ни намеков. Лишь бескрайние белые просторы вокруг.

Меня мучила жажда. Озираясь, я обнаружил бутылку с красным соком, стоящую на прикроватной тумбе, и потянулся за ней, но слабые руки не смогли ухватить гладкую поверхность и обронили ее. Бутылка покатилась по полу в сторону выхода, оставляя за собой тонкую алую дорожку находящейся внутри жидкости, и остановилась у ног вошедшего доктора. Он держал поднос с тарелкой супа и стаканом с какой-то настойкой бледно-зеленого цвета.

– Вряд ли ты хочешь есть, – сказал врач, – поэтому я тебе и не предлагаю, но если вдруг появится аппетит… По крайней мере, в этом бульоне на редкость натуральные продукты.

От вида маленькой тарелки к горлу подкатил рвотный рефлекс. Я зарылся еще глубже в одеяла. Доктор понимающе кивнул и поставил поднос подальше от моего ложа.

– Тебя нашли в полумертвом состоянии, – начал он, садясь на край кровати, – еще немного, и мороз добил бы тебя. Даже удивительно, как ты продержался так долго. Если б не мусорная бригада… Ты вообще хоть что-нибудь помнишь?

– Не знаю, кто я, – сквозь боль прохрипел я.

Это все, что я вообще мог сказать о своей личности. Ни имени, ни возраста, ни племени. Моя короткая жизнь начиналась с белоснежных полей, а единственным воспоминанием оставался дикий холод.

Доктор протянул мне две темно-серых пилюли и стакан с той мерзкой настойкой.

– Вот, выпей. В тебе могут быть споры.

Я недоверчиво глянул на предложенное, собираясь отказаться, но доктор силой сунул мне лекарство в рот и залил туда зеленую мерзость. Я закашлялся, стараясь хоть как-то защититься от внезапного нападения обжигающей жидкости на мою глотку.

Доктор остался доволен своей работой.

– Ты, видимо, совсем ничего не понимаешь, – помотал он головой. – Ты пролежал в пустоши достаточное для заражения время. Это споры… Pestalotiopsis Gulosus. Гриб, поедающий пластик. Когда-то первые Pestalotiopsis, возможно, и были безобидными, но только не Gulosus! Крайне прожорливая тварь. Если притащишь его на себе в город, боюсь, он сожрет все, до чего дотянется.

– Пластик?

– Условно. У нас его много, – вздохнул доктор, – неважно, подо что он замаскирован. Это все пластик… Мы его используем даже в еде.

– Я мало что понимаю, – пробубнил я.

Этот мир совершенно не был мне знаком, как и любой другой. И это пугало. Ведь я мог говорить, понимал, что и как работает, знал свойства предметов и людей, но не мог вспомнить ни капельки из своей жизни. Где я родился? Какой сейчас год?

– Какой сейчас год?

Доктор улыбнулся самому ожидаемому из вопросов:

– Шестьдесят третий, – ответил он, но тут же прочитал по моим поднятым бровям, что тут как минимум не хватает уточнения. – Шестьдесят третий год по местному летоисчислению.

– Это как?

– Где-то семьдесят лет назад, больше или меньше, на Земле случилась катастрофа. Все замерзло, абсолютно все. Тут такое творилось, что и представить страшно. Сейчас уже практически не осталось тех, кто помнит мир до катаклизма. Человек двенадцать, наверно, если не считать старика Суна – тот уже давно колотит в двери Творца. Я-то родился позже, когда мир сковали льды. В конце концов, планета изменилась, и человечество перестало быть ее многочисленным жителем… В одном нашем городе и тысячи душ не наберется. Но это всяко больше, чем вообще животных.

От рассказа доктора волосы вставали дыбом. Картины разрушений и смертей рисовались в моем нищем на образы воображении. Мне был неведом мир до катастрофы, но сердце безжалостно щемило от чувств, от бесконечной скорби, от убитых надежд.

– Но мы по-прежнему живы – вот, что главное, – продолжил врач. – И тебя оживим. Ты только принимай все те лекарства, что я буду давать. Нам тут не нужны носители Гулосуса.

Чувствуя ломоту во всем теле, я не мог поверить, что когда-нибудь «оживу».

– Вы так говорите, будто этот гриб – единственная моя проблема, – отвернулся я от доктора.

– Поверь, как только начнешь есть нашу искусственную пищу, если ты не ел ее раньше, то гриб определенно станет твоей проблемой. Он крайне чуток к синтетике. Живо обглодает тебя с ног до головы.

Меня невольно передернуло от этой жуткой фразы, и я вцепился в пустой стакан из-под зеленой жижи, что вызвало несдерживаемый хохот врача.

– Погоди, не так сразу, – он попытался стать серьезным, – но твой настрой мне нравится. Не хочу пугать, но ты пойми, как только гриб вырвется из тебя, начнет поедать все вокруг. А это – катастрофа. У нас и так все еле держится. Эти конструкции совсем не рассчитаны на постоянную зиму. А учитывая, что тут происходит по ночам, мне страшно представить, сколько еще выдержат стены.

Доктор погрузился в свои мысли, понизив голос:

– Говорят, раньше тут было очень тепло…

Но меня больше волновала фраза «Гриб вырвется из тебя», от которой постоянная тошнота стала казаться весьма устрашающей.

– А я точно заражен? – решил я испытать милость судьбы.

– Однозначно! – порвал мою веру в будущее врач. – Наши мусорщики полностью закрывают свое тело экипировкой. А ты там голый провалялся в снегу неизвестное количество времени. Как ты, черт возьми, там вообще оказался?! Ты же явно не из наших. Здесь я всех знаю. И возраст у тебя молодой. До тридцати, полагаю… Здесь таких юнцов маловато, чтоб ты мог затеряться среди них.

– Я ощущаю себя мертвецом, – проворчал я, – так что не рассчитывайте на свежую кровь.

– Охохо! – изумился доктор. – Не смей вообще такое произносить вслух. Иначе быстро вылетишь обратно в пустошь.

Мрачный вариант развития событий заставил меня немедленно умолкнуть. Я уже видел, как мой еще не остывший труп выбрасывают в бескрайние снежные поля. Эта мысль буквально вдавила меня в кровать.

– Черт, даже выражение твоего лица не местное! – улыбнулся доктор. – Что же ты за зверь такой? Ведь тут рядом, кроме нашей выжившей кучки, жизни нет. Я даже не знаю, остались ли вообще на планете еще люди. Только мифические народы, существующие лишь в слухах и байках.

– Но я-то – не миф. Вот они: руки, ноги, – я попытался пошевелить конечностями, но кроме боли, ничего мне это не принесло.

– Вот и береги эти руки да ноги! Откуда бы ты их не притащил сюда. Ты нам нужен, пришелец.

– Я?!

– Ты-ты! Думаешь, тебе, зараженному, дали шанс просто так? Нет уж, придется поработать!

Я сдерживал эмоции, как мог, но возмущение яростно боролось с разумом. Понятно, что мне придется отработать гостеприимство. Понятно также, что я ничего не знаю об этом мире, поэтому, что мне скажут, то я и буду выполнять. Но все эти речи доктора не вносили ясности в мое мироощущение, а только еще больше запутывали.

– Что вообще тут происходит?! – не выдержал я.

Мой лекарь тяжело выдохнул, почесав свою рыжевато-седую бороду, и совсем поник. После долгого молчания, он спокойно произнес:

– Да, если ты будешь с нами жить и не преставишься в течение пары дней, надо бы тебе рассказать, что тут и как, – врач сам себе покивал головой. – Вставай!

«Нет!» – закричало из последних сил мое тело. «Подъем!» – приказал я ему, и медленно, с кряхтением начал свое восхождение в вертикальный мир живых. Закутавшись в одеяло, я доверился поддержке доктора, который вел меня к большому бурому занавесу.

– Оглянись.

Я осмотрел комнату с высоты своего роста. Деревянная отделка, рога оленя над кроватью. Маленькие лампы, вмонтированные в потолок, но не источающие свет. Картина с зеленым лесом над камином – тепло нарисованного лета, греющее душу.

Доктор одернул занавес, и мне в глаза хлынул ослепительный свет, озаривший комнату розовыми оттенками. Это был самый прекрасный свет, который я видел за свою однодневную жизнь. Он отражался миллиардами кристаллов по снежной поверхности раскинувшегося за огромным, во всю стену, окном города. Заходящее солнце отражалось в каждом окне величественных небоскребов, расположившихся вдоль главной улицы. В одном из них находился мой «охотничий домик» – лишь маленький уголок среди обширного стеклянно-бетонного пространства.

Громадным оно казалось лишь первое время. Чуть позже я увидел высокую стену в конце улицы, идущую по квадратному периметру за небоскребами.

Доктор следил за моим взглядом и прокомментировал увиденное:

– Мы пытались занять больше места, но не вышло. Гриб-обжора не пускает. Нас мало, а его там слишком много, и он с каждым годом наращивает свою сеть. Думаю, его мицелий уже под городом, просто ждет момента, когда бетонные улицы треснут от морозов, – доктор изменился в лице, грустная ирония отразилась в его взгляде на город. – Забавно: мы – последние люди, когда-то мы строили огромные города, погружались все глубже в землю и воду, взлетали все выше в небо, а теперь умещаемся на одной улице древнего города, построенного далекими предками. Живем и ждем, когда наступит конец, не в силах ничего предпринять.

Печальный монолог врача наполнил меня новой грустью. Я положил свою руку ему на плечо, но это совсем не выглядело ободряюще. Лишь неуклюжий жест человека, с трудом удерживающего равновесие. Мы смотрели на опускающееся за горизонт солнце, вместе с которым уходило и хрупкое чувство уверенности. Возможно, этот вечер был последним для людей – вот, что читалось в темнеющей тишине.

...
8