– Бери пример, Чука, – сказал я, и добавил, – а раньше еще говорили о любви к Богу!

Тогда я еще разделял Того, про которого мне говорил Элияги, и у которого я просил про Юзи, и Бога, про которого читал по истории.

Пятьдесят Второй совсем не удивился моему вопросу.

– Наша великая заповедь «Возлюби ближнего самого как самого себя» отнюдь не исключает из себя эту древнее высказывание «Возлюби Бога своего всем существом». Эта заповедь отлетела сама собой как лишняя. Под Богом подразумевалось всё самое прекрасное и самое высокое, что есть в мире, и Хвала Разуму, наконец-то поняли, что это все есть в человеке.

Я изумился ответу Пятьдесят Второго. Я еще не совсем понимал Того, у которого просил. Я всё еще считал, что тот Бог, про которого я читал, это Бог, выдуманный человеком. Зевс, Аполлон, Амон, Асирисс или Сэт. Бог интересный, забавный, иногда с головами птиц и зверей, как говорили-сказочный. Волшебный. Я никогда не думал, что под Богом подразумевалось что-то величественное и прекрасное, и, более того, что это божественное существует и в человеке.

– Вы очень прекрасный и умный человек! -воскликнул Чука.– Если я когда-нибудь и решусь поработать хорошенько, то, наверное, только исключительно из-за вас!

– Главное, каждый день становиться чуть лучше, чем был накануне, – Пятьдесят Второй налил Чуке еще нектару, – и стараться приносить радость и любовь другим людям. Однажды нам пришёл заказ на ужин со станции на орбите Нептуна, представляете? Люди не хотели заказывать ближе, а хотели заказывать именно у нас. Во всем пространстве от Нептуна до Земли они предпочли нас. С каким счастьем мы летели к ним накрывать стол! С какой любовью мы их накормили! Надо уметь раствориться в радости, стать неотъемной её частью. В своё время мой не самый далекий предок даже отказался от имён, видя в них что-то эгоистическое, чересчур личное и допотопное. С тех пор все мальчики, рождающиеся в нашей семье, носят имена числительных- Первый, Второй, Третий и так далее. Аналогично- с рождающимися девочками. Как вы понимаете, я являюсь Пятьдесят Второй особью мужского пола, рожденной с тех пор. А дочь моя, соответственно, Сорок Третей девочкой.

Сорок Третья, не прекращая игры на термовоксе, обернула к нам чересчур правильное лицо, судя по всему, сделанное после рождения. И улыбнулась нам обворожительной, и какой-то правильной улыбкой.

Некоторое время мы махали геликоптеру с Кулинарами, пока тот не превратился в точку над водой и не исчез из вида.

Не успело солнце взойти, как мы уже шли на юг. Высоко над нами, чуть в стороне, словно два воздушных шара, серебристый и светло-коричневый, медленно летели наши геликоптеры.

Окончились окрестности Луиса с остатками одинаковых плит с закругленным верхом. Непонятная традиция допотопных предавать умерших земле.

– Это наследие Потопа, хо-ха, когда вода спала, множество трупов лежало на берегах. И множество мусора.

– Чего множества?

– Мусора, хо-ха. Потом расскажу.

Город остался позади, и мы шли возле залива то возле самого берега, то огибая непроходимые заросли кустарника, или большие насыпи, в которых, как сказал Чука, также покоятся жертвы Потопа.

– Ямку-то тяжело копать, земля тяжелая. Вода рядом. Собрали в одну кучу. И землей забросали, хо-ха!

Контрастом с этими захоронениями выглядела узкий, с человеческий рост обелиск с изображением геликоптера, превращающегося в красно-желтую пылающую розу, крестом, и надписью-«В этом месте 24 Берли 356 года п.э. окончили свой жизненный путь семья Кроу. Элизабет, Хорди, Минака, Барки. Прими, Господи, их души в Обитель Свою». Под надписью был пустой овал. Середина четвертого века. Изображение семьи выгорело на солнце, технологии были не те, что сейчас. Не посмотришь на лица погибших. И в аппаратах еще отсутствовали программы, предотвращающие любую аварию или столкновение.

Через полтора часа ходьбы я заметно устал. Надо было слушаться Юзи, и не соглашаться со Свободными «пройтись пару дней своим ходом», как они предложили. Да, я часто гулял, заходил далеко в рощицы, лазил по деревьям, преодолевал небольшие расстояния, но вот так, чтобы идти куда-то по незнакомому месту-такого не было. Причем, мы шли не по гладкой земле, а по камням, кочкам, сучьям, всё время что-то огибая, через что-то пролезая. Несколько раз проходили вброд ручьи, и один раз переплыли небольшую речку, впадающую в пролив. Раньше, в допотопное время, существовали так называемые «дороги». Нет, это не те дороги и пути, которые мы имеем в виду в нынешнее время, не условное расстояние между пунктом А и Б, которое преодолеваем на геликоптере, и не уличную дорогу в городе. И не тропинку, вытоптанную к ручью, или к перелеску. А большие, длинные-длинные дороги, по которым люди ходили и ездили, когда геликоптеров почти не было. Это были широкие ленты более-менее гладкой твёрдой поверхности, соединяющие города и селения. По этим твёрдым лентам ездили неуклюжие громоздкие средства передвижения. Эти дороги были везде. Я видел допотопную карту Греции, эти дороги опутывали мою Родину сплошной паутиной темно-серого застывшего раствора. Кроме этих дорог были и другие, так называемые «железные дороги», опутавшие землю металлической сетью. Пришел Потоп, земля вздохнула, и сорвала с себя все дороги. Как обычные, так и железные. Обычные дороги восстанавливали еще некоторое время, пока геликоптеры не вытеснили наземный транспорт, а машины на рельсах остались навсегда в допотопных веках. В наше время они встречаются в нескольких местах как памятники истории, нелепые, но в чем-то обаятельные обломки допотопья. Одно из таких мест кусок дороги от Калавриты до подводного Диакоптона, по которой дядя с Вини изредка возят Гостей, у которых эта странная громыхающая конструкция вызывает скорее непонимание и отталкивание, чем интерес.

Дороги не обязательно были железные или залитые затвердевшим составом. Это могли быть просто вытоптанные, от частого хождения, куски земли. Грубо говоря, широкие тропы, если вам что-то говорит слово «тропа». Именно по таким ездил на коне тот испанец в железных одеждах и с тазом на голове вместе со своим полноватым другом на ослике. И именно такой дороги мне сейчас очень не хватало.

– Всё! На сегодня довольно! – через несколько часов сказал Чука.-Вижу, не привыкли вы пока к длительным переходам!

Ноги у меня гудели. Я действительно устал. Юзи тоже уморилась. А эти Свободные будто и не ходили никуда сегодня. Из Луиса на геликоптере прилетели. Разделись и побежали купаться.

Отобедали остатками вчерашнего роскошного ужина, легли загорать. Потом мы с Юзи, (частично для того, чтобы показать, что мы тоже не совсем устали), под удивленные взгляды Чуки, Фла и Флу достали лук со стрелами, мишени, и принялись, как говорила Юзи, тренироваться. Точнее, Юзи начала. Я стоял рядом.

Наши знакомые завороженно смотрели, как Юзи, прицелившись, мягко отпускала тетиву, и стрела, чуть звеня, вонзалась в середину круга или в ближайшее к нему кольцо.

Я поймал жадный взгляд Чуки, которого уже не интересовала точность попадания. Он не сводил взгляда с гибкой фигуры Юзи в одной повязке на бёдрах. Мне стало неприятно.

Юзи тоже поймала этот взляд. Маленький робот-помощник полетел собирать стрелы. Юзи накинула на себя майку, и легла рядом на траву, положив мне голову на грудь.

– Это очень красиво и здорово! -через некоторое время произнёс Чука.-Только зачем это?

Его девушки-неразлучницы закивали головами, присоединяясь к вопросу.

– Мне как будущей Хранительнице Языка и Уклада, -нехотя ответила Юзи, – это надо знать. Спартанские девушки всегда отличались ловкостью и умением стрелять.

– Так ведь можно и в человека выстрелить!

– Нельзя не только стрелять в человека, – медленно, но уверенно произнесла Юзи, – но и наводить на него оружие.

– Да и сюэкль остановит… -с испугом проговорила кто-то из сестёр.

– Не важно, остановит сюэкль или нет, – медленнее и более твёрдо повторила Юзи, – ни в коем случае нельзя даже целиться в человека или живое существо. Закон.

– Это спорт! -я попытался перевести разговор в более легкое русло.

– Что?

– Когда-то давно, -добавил я, -в допотопные времена, люди всю жизнь посвящали тому, чтобы как можно дальше кинуть копье или точнее попасть в центр круга. Сначала делали это сами, а затем учили других. Их почитали, это тоже старое слово такое. Оно обозначало, что их знали и радовались, что эти люди живут рядом с ними.

– Странная радость, – ухмыльнулся Чука, – помнится, мама родная, которая, вроде, точно мне мать, когда я был маленьким, тоже со мной в детстве играла. Прут воткнула в землю, и учила меня бросить кольцо так, чтобы прут оказался внутри венка. Но другие Свободные сказали ей: «Лучше научи его, как с женщиной обращаться, хо-ха, а не забивай ему голову всяким мусором!»

– По-моему, вы уже произносили это слово, – сказала Юзи в дреме, не открывая глаз.

– А, мусор? Ну как сказать, ну, отходы там, остатки еды, там, мелочь разная, песок в доме, пыль, которую роботы- уборщики вдувают в себя, это маленький мусор. Даже и не мусор, а так, мелкий сор. А раньше мусором называлось то, что не могли пустить в переработку. Одежду, например, которую уже не хотелось одевать, детские игрушки, предметы быта. Да и упаковки всякие. Вот, например, консервируемые продукты, которые астронавты с собой берут, если корабль небольшой, теплиц и садов нет. Откроешь банку, и она автоматически сама собой разложится за неделю. Сейчас наберешь ненужных вещей, одежды, вызовешь робота, тот прилетит, заберет-и на переработку. Да что одежда, геликоптер увезут. Да не то что геликоптер-дом разберут и новый построят, если старый надоел. Или, деды рассказывали, были такие принтеры громоздкие, бросишь ненужную вещь, программу поставишь, и вот, новая вещь из старых из дверцы выезжает. А сейчас вещи десятилетиями служат, и как новые. А раньше перерабатывающих заводов не было. И копились вещи годами. И эти ненужные вещи и назывались мусором. Мусор в некоторых местам горами лежал десятилетиями, разлагаясь. Некоторую часть сжигали. А еще в моря сбрасывали, реки и озёра. Канализацию сливали туда же, химические отходы. В океане плавали огромные пластиковые острова этого ненужного мусора.

– Ужас какой! – возмутилась Юзи.

– Допотопье, что ты хочешь, -вздохнул Чука, -и когда вода сошла, весь этот так называемый мусор лежал вперемежку с трупами. Потом еще долго решали, как его утилизировать.

Некоторое время мы лежали молча. Мы с Юзи пропускали через себя эту незнакомую нам страницу прошлого нашей планеты, а Чука, Фла, и Флу переживали её заново.

– Мусора в океанах давным-давно нет, но у нас это слово осталось в обиходе. Означает даже не ненужные вещи, а неправильные и нехорошие мысли с поступками. У нас даже сказка есть про Мусорного Человечка, не слышали?

Мы с Юзи не слышали.

– Я не могла заснуть после этой сказки, когда ты первый раз нам ее рассказал! – сказала Фла.

– И я тоже! – сказал Флу.

– Ну вот, приручил по ночам не спать! – пошутил Чука, и продолжал.-Жил был ребёнок непослушный. Мысли и поступки у него были мусорные. В том смысле, что нехорошие. Он не слушал близких, не кушал вовремя, обижал животных, говорил дурное, хо-ха. И еще плохо соблюдал самую великую нашу заповедь: «Возлюби ближнего своего как самого себя».

– Ох, смотри, -качали головой близкие, -поступки твои мусорные соберёт Мусорный Человечек, и придёт к тебе!

– Врёте вы, -смеялся непослушный ребёнок, -нет никакого Мусорного Человечка!

И еще меньше любил близких своих. И всё больше обижал животных. И поступки с мыслями его были всё мусорнее и мусорнее.

И вот однажды пришёл к ребенку Мусорный Человечек. Всё тело его было сделано из нехороших поступков ребёнка. Он очень нехорошо пах. Он был крайне неприятен и отталкивающий на вид.

– Кто ты? – испуганно прошептал ребёнок.

– Я-Мусорный Человечек! – говорит ему Мусорный Человечек.-Ты сам сделал меня из своего мусора! И я пришёл, чтобы уже навсегда поглотить тебя, чтобы мы сделались одним целым!

– Но я не хочу быть с тобой одним целым! – закричал ребёнок.

– Как же так? -засмеялся Мусорный Человечек, и ребёнок, вдруг понял, что Человечек смеется его смехом. – Ты сам к этому стремился! Да и к чему тебе жить с таким мусором? Кому ты нужен?

– Я нужен своим близким!

– Так ты же их не любишь и говорил, что они тебе только мешают!

– Я нужен самому себе!

– Как же ты нужен самому себе, если сам говорил, что не любишь себя! Ты никому не нужен, кроме меня! Иди ко мне! Станем сплошным мусором! А-а-а-а!!!

И Мусорный Человечек, раскинув руки и открыв рот, пошёл на ребёнка…

Мы молчали. Трещали цикады. Вдалеке в проливе проплывал геликоптер с сидящими на нем людьми, которые помахали нам. Мы тоже молча помахали им.

– А что дальше? – спросил я.

– Ну, тут по разному, -Чука зевнул, – обычно в этом месте ребёнок очень пугался, даже плакал, и ему тут же говорил, что никакого Мусорного Человечка нет, но на ребёнка сказка производила впечатление, и он исправлялся, и переставал делать мусорные поступки. Еще говорили, когда Мусорный Человечек бросился на ребёнка, ребёнок успел вскрикнуть: «Я люблю всех!», и Мусорный Человечек развалился на части, которые тут же исчезли, растворившись в воздухе. А еще по одной версии…

– Что?! -прошептала Юзи.

– Ну как что? Мусорный Человечек поглотил ребёнка, и они оба стали мусором!

– Не говори так! -резко сказала Фла. – Этого не может быть!

– Плохой конец! Неправильный! – закричала Флу.-Он просто не может быть таким! С ребёнком все было хорошо!

– Это сказки! -оправдывался Чука.– Просто сказки!

– А сказкам разрешается иметь только хороший конец!

– Нельзя так говорить, что ребёнок стал мусором, просто нельзя!

Первый раз я видел, как сестры возмущаются и проявляют сильно эмоции. Обычно они о чем-то тихо или на ухо говорили друг другу, время от времени похихикивая.

Настроение у всех было полностью раздавлено Мусорным Человечком. Казалось, что он сидит, затаившись, где-то в кустах, и вот-вот выйдет к нам. Я думал о своих плохих, мусорных поступках, которые я совершил в своей жизни. Обманывал ли я родителей? Обманывал. Сюэкль с себя снимал тогда с Элияги. Животных обижал. Масличными косточками плевался в корову Ио через трубочку. Курицам лапы связывал. А в робота-прислугу подушками кидался. И в каморке его закрывал, и он, бедный, скребся там и сигналил, что не может приступить к уборке. И людей, наверное, любил не так сильно, как следует. Все другие, думаю, также думали о своём мусоре.

Мы сидели и смотрели на пролив.

– Вот что! – громко сказал Чука через четверть часа.– Лето. Жара. Прекрасный берег. Берег, которым надо наслаждаться, а не ходить по нему!

Мы сначала стали отнекиваться и говорить, что если уж решили идти пешком, то надо идти пешком, но затем с радостью опустили геликоптеры, и поплыли на них возле самого берега. Точнее, все мы сидели на нашем с Юзи «А. Пушкине», который был не такой округлый, как старый аппарат Чуки и сестер, и на крыше которого мы все могли спокойно разместиться. Чука спросил, кто нарисован на геликоптере, и когда я объяснил, долго расспрашивал про Пушкина, потом стали говорить о стихах. Так же, как и у нас, у Свободных стихи вместе с лепкой, рисованием и музицированием на термовоксе входят в программу гармоничного обучения ребенка, но у нас считается странным и чудаковатым, если человек, став взрослым, продолжает серьезно писать стихи, рисовать, или весь день играет на термовоксе. Это как сидеть в песочнице и играть с игрушками. А у Свободных это было в порядке вещей. Иногда они устраивали концерты для себя, к котором готовились, сочиняя стихи, рисуя картинки членов общины, и так же показывали так называемые «сценки», показывая своих близких в разных интересных и необычных ситуациях.

– Как это, «показывая своих близких»? – не поняли мы с Юзи.

– Ну как, вот, допустим, у кого-то живот разболелся, и…

– Сюэкль немедленно волной снимет боль…

– Да успокойся! Снял уже. И хочется опорожнить желудок, а белая комната занята! И он мучается…

– Ох, и что же делать? А второй белой комнаты неужели рядом нет?

– Да при чем здесь вторая белая комната, главное-что ему тяжко с животом! И это показывают другим!

Мы с Юзи переглянулись непонимающе.

– Что показывают?

– Как ему тяжко! Изображают того человека, и то, как ему тяжко!

– А другие помогают?

– Что помогают?

– Помогают терпеть. Или в комнату другую ведут…

Сестры рассмеялись. Они успели раздеться и теперь загорали на серебристой крыше.

– Александрос! Зачем им его куда-то вести?

– Они же видят это!

– Вот-вот, они видят и смеются!

– Смеются?

– Ну если, конечно, правдоподобно показываешь!

– Что показываешь? -запутался я.

– Как живот болит!

– Я ничего не понимаю! – Юзи обхватила голову руками, стараясь сосредоточиться.– А зачем это нужно?

– Чтобы смеяться и радоваться!

– Радоваться, что близкий страдает животом?

– Всё! Я больше не могу! – Чука отвернулся в досаде.

Фла и Флу хохотали. Их толстые сосцы дергались от смеха.

Пока мы с Юзи пытались хоть что-то осмыслить в радости наблюдения, как близкий страдает животом, Чука с се…

(в этом месте была сцена, не прошедшая цензуру)

В общем, вспоминаю, что интересного еще было в первую неделю нашего знакомства, и особо интересного, кроме их секса, не могу вспомнить. Кроме разве того, что еду каждый вечер мы заказывали с разных точек нашей планеты, находя самые своеобразные варианты.

А днями мы плыли и плыли на небольшой скорости у самого берега. Время от времени мы видели летящих куда-то роботов, геликоптеры или людей в «летучих мышах». Растительность у берегов стала гуще. Мангровые деревья местами вросли в пролив и стали частью его. Не понятно было, как бы мы продвигались пешком по такой местности. Всё чаще мы видели крокодилов, уплывающих при приближении геликоптера. Наши сюэкли, обнаружив рептилий, издавали ультразвук, отпугивающие этих хищных животных. Обезьяны прыгали по веткам и что-то кричали нам. Пару раз видели мощных анаконд с изумительными рисунками на спинах, выплывающих из воды, и заползающих в заросли. Время от времени на берегах мы видели кости животных. Чука рассказывал про каких-то зубастых небольших рыбок, нападающих стаями и способными за десять минут съесть буйвола… А ведь раньше сюэклей не было, и люди подвергались нападениями этих водных хищниц. В это было сложно поверить, но это было так.

Время от времени нас успевал укусить комар, до того, как включится сюэкль. Но не более того.

Чука рассказывал, что как-то в этих лесах, не так далеко отсюда, (Свободные эти места любили), они гуляли с матерью, и на них сверху, с дерева, прыгнул кугуар. Попав в защитное поле, включенное сюэклем, кугуара со всей силы отбросило спиной в дерево, от которого потом он свалился на землю. Мать с маленьким Чукой подошли к несчастному зверю. Кугуар лежал на земле и рычал. Подняться он не мог, очевидно, от удара поломало позвоночник. В таком положении его ждало только одно-смерть. Или медленная от голода и боли, или довольно быстрая от когтей и зубов иных хищников. Может, даже и сородичей. Сюэкль немедленно отправил сообщение о случившемся, с матерью связались, спросили, не сильно ли она испугалась, как самочувствие мальчика, и попросили побыстрее покинуть это место. «Как? – возмутилась мать Чуки, – а как-же эта бедная кошка?». Ей сказали, что животное не домашнее, и они не в праве вмешиваться в жизнь дикой природы. На что мама Чуки сказала, что никуда не уйдет, пока не будут сделаны соответствующие меры. Прилетел ветеринарный геликоптер, и мать Чуки помогла роботам-докторам положить раненое животное в специальную камеру. И наблюдала на экране, как кости кугуара сначала принимали правильное положение, а затем срослись. И только после того, как животное было отпущено на свободу, мама повела Чуку в их общину. И кугуар, перед тем как убежать в заросли, посмотрел на маму Чуки с огромной благодарностью.

– Животные всё чувствуют, всё понимают! – закивала головой Юзи.

– Доброты матери было не занимать. – сказал Чука.

Через некоторое время мать Чуки умерла родами. Младенец, брат Чуки, умер вместе с ней. Прилетал акушерский катер, но в общине сказали, что справятся своими силами. Не справились.