Глава четвертая

По дороге обратно к коммуналке мы таки заглянули за шавермой в кафе через дорогу от метро «Лиговский проспект». Торопиться некуда, как говорили в армии, вся ночь впереди.

Я купил себе двойную в сырном лаваше. Шкловский ограничился большим бокалом латте.

Мы уселись за столиком у окна. Я рассеянно жевал, разглядывая веселых ряженых, кружащихся через дорогу на перекрестке. Стайка молодых людей окружила хороводом прохожих, пела песни, разбрасывала конфетти. Вели они себя как пьяные, хотя, возможно, таковыми и являлись.

– Давно вы работаете в Клубе? – неожиданно спросил Шкловский.

Я неопределенно пожал плечами.

– Со школы. Меня папа приводил. Сначала просто так, посидеть с ним на дежурствах, потом стал давать мелкие поручения, потом предложил работать уже за деньги. Тогда с этим просто было. Пятнадцатилетнему шкету платили наличкой, никаких трудовых, отчетов, налогов. Отвечаешь на звонки по стационарному телефону два часа – получи червонец. Папа с друзьями в это время в нарды рубились в дежурке. Красота, а не работа.

– А вампиром когда стали?

Тут уже я знал дату, время и место без всяких оговорок.

– Семнадцать лет назад. Почти в полночь, на Новый год.

– Папа инициировал?

В точной догадке Шкловского не было ничего плохого, но я почему-то слегка разозлился.

– Кто же еще… Маму в глаза не видел с рождения. Только с папой вдвоем всю жизнь. А однажды написал в открытке деду Морозу, что тоже хочу стать… вампиром… Вообще-то, папа называл таких, как он, удильщиками. Мол, их задача забрасывать крючки в Изнанку и вытаскивать разное. Официальная должность звучит так: «мастер по улову». Папа был старшим мастером, очень умелым. Когда, например, появлялся разрыв, он приезжал первым и успевал наловить из Изнанки кучу разных мелких предметов, безобидных тварей, а то и эмоций. Эмоции в Изнанке – как натуральный кофе. Вкусные безумно… Так вот, я написал открытку, положил под елку. А мне тогда четырнадцать было. Понятно, что я не верил в Деда Мороза. Это такой жирный намек папе. А он прочитал, почесал в затылке, ну и… – Поняв, что бормочу себе под нос, все еще пялясь в окно, я откусил от шавермы и спросил тоже: – А вас как к нам занесло? Зачем вы здесь?

Теперь уже Шкловский неопределенно пожал плечами. Трубочку для латте он придерживал двумя тонкими пальцами, торчащими из-под повязки. Пальцы были как будто женские, но я решил Шкловского пока не огорчать.

– Все как в тумане, – сказал он. – Хоть режьте. Помню, что мне было лет тридцать пять и я служил в армии. Потом обрывки воспоминаний, форменная каша, калейдоскоп картинок. На этих картинках люди, имен которых я не помню. Потом очнулся в сауне у площади Победы, на огромной кровати сегодня утром в семь. С дамой одной.

– Проституткой?

Шкловский заметно и стремительно покраснел.

– Не уверен, поэтому давайте не будем порочить, это самое… В общем, оделся, вышел на улицу. В памяти дыра. Нашел в кармане пальто паспорт и бумажник. Год рождения черт знает какой давности, как будто мне уже под восемьдесят. Две купюры, еще советские, с Лениным. Где живу, что делаю – не знаю. Сунулся по прописке в паспорте, это кирпичная пятиэтажка на Новочеркасской. Постучал в дверь, мне открыла девушка какая-то лет двадцати. Говорит, кто вы, я вас не знаю, ну я и не настаивал. Спустился, значит, – у подъезда дома стоит фиолетовый «Хендай», а в нем ваш Антон Ильич. Вышел, пожал мне руку. Говорит, работал я у вас много лет назад, потом пропал.

– А вы что? – Мне стало интересно.

– А я что? Не помню, говорю же. Как опровергнуть? Ваш Ильич привез меня в другую квартирку однокомнатную, где-то на Лахте. В квартирке пыльно и грязно, посуда немытая, носки вонючие на батарее, как будто лет десять висели. Ильич говорит, это место, где я реально жил и работал какое-то время. На столе компьютер стоит с пузатым монитором. Ну, я сел за него и стал искать информацию о себе. На жестком диске, потом в интернете.

– Много нашли?

– Ничего, что могло бы разбудить память. У меня четыре блокнота исписаны заметками о пропавшей жизни. Но не вспомнил. Полжизни провала. Ничегошеньки.

Он замолчал, погрузившись в мысли, и быстро допил латте. Я тоже доел.

– Напомните после дежурства, свожу вас в архив. Может, нароем что-нибудь. Не зря же я на стажировке уже девятьсот часов набегал.

– Где? – не сообразил Шкловский.

– В архиве реальности. Долго объяснять. Знаете один из законов Артура Кларка? Про то, что любая сложная технология становится неотличима от магии? Так вот, у нас в Клубе наоборот: развитая магия становится неотличима от технологии. Или думаете, мой набор игл – это как волшебная палочка у Гарри Поттера? Нет. Это развитая магия, скрещенная с технологиями, выуженными из Изнанки. Я бы вам почитал сейчас лекцию, тем более у вас в плане развития пара пунктов об этом есть, но давайте отложим на завтра.

Шкловский определенно ничего не понимал. Поглаживая верхнюю пуговицу плаща, он обескураженно мотал головой.

Интересное, однако, кино. Ильич ничего такого не рассказывал. Просто представил Шкловского как новенького. Велел провести стандартное обучение, по плану развития. Почему именно ко мне? В Клубе обитали более опытные, да что там – ответственные! – люди.

Веня Карпов, тридцать восемь лет, в прошлом электрик, а сейчас передовой блогер, собирающий эмоции как пылесосом на разных распаковках электроники.

Лена Зубина, двадцать семь, заштопывает разрывы как боженька. Мне кажется, она их и без игл, голыми руками стянуть может.

Триггий Вениаминыч, семидесятидвухлетний бывший судмедэксперт. Вот уж ему-то есть чему научить Шкловского.

И я, Никита Любимов, тридцать один год, раздолбай и лоботряс. Кажется, мне выделили место в Клубе только из-за папы. Его авторитета хватит еще лет на тридцать, а потом меня можно с чистой совестью вышвыривать отсюда на мороз пинком под зад. Потому что не умею я быть ответственным, серьезным и умным.

У меня, как модно нынче называть, синдром отложенного детства. Не наигрался. Слишком занят был, чтобы выживать вдвоем с отцом. Антон Ильич не знает, что со мной делать, и постоянно отправляет тренироваться в архивы, где можно подключиться к смоделированным реальностям или к чужим воспоминаниям. Я там брожу дни напролет, то погружаюсь, то выныриваю, прерываясь на трансляции и дежурства. Бесполезная ячейка общества.

– Если вас не было столько лет, – озвучил я подвернувшуюся мысль. – То откуда вы знаете, как пользоваться компьютерами, что такое сотовые телефоны, интернет? Почему вы знали, что такое «Хендай»?

Шкловский пожал плечами.

– Мы пока не выяснили. Антон Ильич сказал, что местных мощностей не хватает. Вызвал из Москвы специалиста. Тот должен приехать через два дня. Он введет меня в гипноз и все выведает. Ну или какие у вас там есть хитрые приемы?

– Гипноз? – Смятая бумага от шавермы улетела в урну. – Скорее всего, вам предстоит поездка в «Центр обработки данных», к моим любимым аномальным тварям. Не бойтесь, они не будут отпиливать вам пальцы или еще что. Разве что пуговку на пальто ослабят.

Мы вышли на улицу, и легкий морозец быстро выветрил из головы задумчивость. Я вызвал такси, размышляя больше о пропавшем Максиме Кузовом. Как он умудрился оказаться в комнате? И почему я его вообще не заметил? Пропажа обычного человека в Изнанке грозила серьезными штрафами и внутренним аудитом с коллегами из Москвы. Накинул проблем на наш бедный Клуб…

– Кстати, вы знаете, почему наш филиал называют именно Клубом Любителей Хоррора? – спросил я, когда мы уже ехали в такси.

Впрочем, меня отвлекли сообщения Маши. Прилетел список покупок, подробный и безжалостный к моему кошельку. Напоследок написал еще и Ильич:

«Не забудь про отчет».

Он имел в виду самую скучную часть дежурства. До зевоты. Цифры из социальных сетей – в лайках, комментариях, эмоциях. Метрику посещений, выгрузку питательной среды в CRM. Отчеты переправлялись в бухгалтерию в центральный московский офис, а оттуда возвращались в виде краткосрочных планов и KPI на ближайший квартал. Иногда, правда, в виде премий и бонусов, но заметно реже.

– Что там? – спросил Шкловский. Мы как раз вышли из такси и свернули под арку к лестнице.

В темноте лестничных пролетов экран моего телефона светился особенно ярко.

– Антон Ильич хочет, чтобы вы научились заполнять отчеты, – буркнул я. – Вернемся в Клуб, сядем и разберем.

Дверь в коммунальную квартиру болталась на единственной уцелевшей петле. Бригада Сан Саныча еще не успела приехать. В общем коридоре царил тот же кавардак, какой мы и оставили. В свете желтых лампочек я даже разглядел подсохшие пятнышки крови Шкловского. На натянутые от стены к стене веревки какая-то женщина в халате и с бигуди в фиолетовых волосах развешивала белье. Увидев нас, она сурово поджала губы, но ничего не сказала.

Странные ощущения, я никогда раньше не возвращался в места бывших разрывов.

Возле выломанного дверного проема стоял пацан лет десяти. Одет он был в шорты и футболку с изображением Человека-паука. Руки засунул в карманы, смотрел на нас настороженно.

– Привет. Вадик, да? – спросил я, заглядывая в комнату, где полтора часа назад Коммунальный чистил корюшку.

Пахло влагой и пылью. В комнате было чистенько, но чистота была застоявшейся, старой. На полу развалился красный ворсистый ковер, восточную стену закрывала так называемая «стенка» – советское сооружение из тумбочек и шкафчиков, нагроможденных друг на дружку до самого потолка. За стеклянными дверцами шкафа пылились стеклянные и фарфоровые сервизы, а в небольшом углублении стоял пузатый телевизор. Несколько кресел, книжные полки и тяжелая люстра довершали картину. Из нового здесь были только обои, ламинат и пластиковые рамы взамен деревянных. Даже компьютер на столе попахивал началом двухтысячных. Типичная комнатка в коммуналке, где прошлое намертво вплелось в настоящее.

– Может быть, и Вадик, – подтвердил пацан негромко. Зеленые глаза внимательно ощупывали повязку на руке Шкловского. – А вы те дяди, которые испортили мой Новый год?

Я прокашлялся.

– Почему сразу испортили? Подожди, в чем, вообще, соль? Твой папа, говорят, здесь был. Это так?

– Не уверен. – Мальчик кивнул вглубь комнаты. – Откуда вы узнали, что здесь вообще кто-то мог быть? Папа у меня инженер, работает много, но, может быть, именно сегодня вышел прогуляться.

– Ага. Интересно. В таком случае, может, у тебя есть его номер? Нам бы зафиксировать, что человек не пропал.

– Он точно не пропал, – сказал Вадик, подумав. – Когда эта громадина тут появилась посреди комнаты, никого больше не было.

– Интересно, тогда почему твоя бабушка нам звонила и пожаловалась на пропажу?

Брови Вадика дрогнули. Он подумал, что я не заметил, и постарался говорить спокойным голосом.

– Она вам звонила? Наверное, с работы. Очень занятая, а еще старенькая. Несет всякую чушь. Она не видела ничего, а я видел. Папы точно здесь не было.

– Ага… А где она работает?

Пацан мотнул головой, посмотрел мне за спину. Я обернулся, но комната была пуста.

– Врач, – сказал Вадик. – В тридцать девятой больнице. Хирург, между прочим.

– Инженер, хирург, да вы интеллигенты. А ты, наверное, на пианине играешь?

Я подмигнул, пытаясь вызвать у пацана улыбку. Тот мрачно заметил:

– Я играю в «Доту», когда не учу английский и проклятую математику. А вы мне Новый год испортили, вообще-то.

Что с ним не так?

Про отца и бабушку я ничего не знал, но с такими профессиями вряд ли бы вся семья ютилась в коммуналке, пусть даже в центре. И почему пацан ведет себя так, будто его вообще ничего не удивляет?

– Послушай, Вадик, – сказал я. – Давай серьезно. На дворе ночь, по-хорошему уже всем пора бы разойтись по домам, в игрушки поиграть, поужинать, а не вот это вот все. Мы тратим твое время, ты – наше. Может, сойдемся на чем-то, а? Давай ты мне дашь телефон папы или бабушки, а я уже как-нибудь сам с ними пообщаюсь. Мне нужно, чтобы они были живы и здоровы, сечешь? Они же живые и здоровые?

– А как же. Папа по ночам работает или уходить гулять. А я у бабушки сижу, у нее вай-фай лучше ловит. Новый год жду.

– Новый год?

– Ага. Мандаринки. Шоколадки. Люблю «Сникерсы» и еще «Мишки на Севере», это из детства. И еще, если хватит денег, мама приезжает на одну ночь к нам, и мы встречаем Новый год всей семьей. Это же круто.

– Круто, – согласился я, слегка ошарашенный монологом пацана. Он говорил как по инструкции. – А номера телефонов-то дашь?

– У меня их нет. Я не запоминаю, а сотовый мне нельзя. От него рак ушей развивается.

Разговор замкнулся. Я зашел в комнату, задумчиво осмотрелся, пытаясь зацепиться взглядом за детали. Шкловский шумно принюхался.

– Чуете что-нибудь?

– Я же вам не пес, – обиделся Шкловский. – Просто пахнет цитрусовыми.

– А должно корюшкой, пивом и «Беломорканалом». Запахи Изнанки выветриваются медленно. Вот и я о том же. Не удивлюсь, если…