№73/17.11.2019/ Вий и ужас за двойной сплошной…

Синий туман. Снеговое раздолье,

Тонкий лимонный лунный свет.

Сердцу приятно с тихою болью

Что-нибудь вспомнить из ранних лет.

С. Есенин.

Вспомню и я. Дело было зимой, когда учился в 4 классе. В те времена в Мосолове люди приглашали и ходили в гости друг к другу, так и говорили – ходить в гости. Родители в этот вечер собрались в гости, приоделись. Мама накормила младших сестер, сказала, чтобы не ждал и ложился спать, потому что вернутся поздно. И чтобы входную дверь изнутри не закрывал, она замок повесит снаружи.

Остался один. Сестры быстро заснули, стал искать, что почитать. Книжки из взрослой библиотеки (а была в деревне еще детская и школьная!) уже прочитал, но не успел поменять. Среди маминых книг попался на глаза Гоголь. К писателям, которых проходили в школе, относился с пренебрежением, когда по программе время придет, тогда и буду читать. В то время больше увлекала фантастика. Жюль Верн, Александр Беляев, Герберт Уэллс, Стругацкий со страной багровых туч, жаждал перечитать.

Но делать нечего, начал листать Гоголя и наткнулся на повесть Вий. С первых страниц увлекло, как бурсаки учились и озоровали в бурсе и на Киевском базаре, курили люльки и пили горилку, вот это ученики! Потом распустили на каникулы, и толпа школяров, по пути из Киева таяла, разбредалась по родительским хуторам. Знакомо, вспомнил, как и мы вываливались толпой из школы и шли домой, расставаясь по пути. Друзья поворачивали, одни на Советскую, другие в сторону Колбасной, Рощиной улиц. К родному дому на Прудовую подходил один. Киев из книги виделся маленьким городком, поселком, вроде Шилова, раз пешком из него школяры уходили.

На улице поднялась метель. Железная крыша нашего дома громыхала, ветер завывал, а у печки тепло спине, даже горячо, приятное время читать. Гоголь читается легко. Смеялся, как трое оставшихся бурсаков ночевали на хуторе, стянули много сушеных карасей с возов и спрятали в свои бездонные шаровары. Первая тревога, беспокойство, появилось, когда бабка – хозяйка неожиданно вскочила на философа Хому Брута и отправилась в полет на нем, как на коне. И смешно, и жутковато. Но философ не сдался, сам эту колдунью палкой приземлил и отлупил старуху, которая перед смертью превратилась в молодую и красивую девушку. Когда ректор бурсы отправил Хому с казаками, под конвоем, на другой хутор, читать молитвы по погибшей панночке, насторожился. Понял, что дальше будет страшнее. Но хотелось узнать, что будет и продолжил читать, под вой метели и гром железной крыши.

В первую ночь философ увидел в гробу панночку и сразу узнал в ней ту ведьму, вздрогнул и похолодел. И я похолодел, оторвался от книги и печки, подошел к окнам, задернул плотнее занавески и сел с книгой за стол, стоявший в центре комнаты. Включил свет везде, и на кухне. Читаю дальше, но страх не проходит, а усиливается, как и интерес. Вышел в сени и закрыл на засов и задние и передние двери дома, на всякий случай. Продолжаю листать страницы, переживаю за Хому, надеялся, что сбежит из этого ведьминого хутора. Не вышло, охрана горилку пила, но Брута не выпустила.

На эпизоде, когда во вторую ночь ведьма открыла глаза и приподнялась из гроба, ясно представил картину и испугался, даже книгу закрыл, вдруг из нее выскочит ведьма. Потом походил по комнате, принес из кухни ножи, которые покрупнее, и положил на стол, рядом с книгой. Будет чем отмахнуться, если появятся ведьмы. Заглянул за занавеску, где спали малолетние сестры. Сопят, и не знают, какая опасность, что творится рядом, и кто их защищает. Позавидовал, что спят и обозлился на них, никаких забот, а тут такое. За окнами вьюга, ветер воет, крыша гремит, будто весь дом шатает, тревога растет…

Передохнул вместе с Брутом до третьей ночи, продолжаю читать. Философ, правда, горилкой расслаблялся. А я, предчувствуя ужас впереди, принес из сеней два топора. Один прислонил у двери, а другой под ногой у стола, чтобы не искать. Подумал и притащил лом, которым лед окалывали у крыльца, прислонил его к печке, пусть будет. Читаю, каждый лист переворачиваю с трудом, но оторваться не могу. Поздно книгу закрывать, уже знаю, уже не забыть и не прогнать страх. Смотрю на оружие, ножи и топоры, это успокаивает. Но только до летающего гроба, и до Вия, который требовал поднять веки. Защита одна – прочертить вокруг себя круг и начать молиться, что сделал Хома Брут. И не смотреть на Вия.

Также поступил и я. Преодолевая страх, усилием воли пробрался к своему школьному портфелю в темном углу комнаты, в котором нашел мелок. Провел мелом черту вокруг стола, полегчало. Поскольку молитвы не знал, для надежности прочертил еще один круг, побольше, получилась двойная сплошная полоса, чтобы нечисть крыльями не задевала. Видимо (как будущий водитель), надеялся, что Вий, при перемещениях, не посмеет пренебречь правилами движения и совершить такое тяжелое правонарушение, за которое права отбирают.

Последний эпизод, когда нечисть бесновалась до третьих петухов, дочитывал в ужасе, обреченно, но решительно. Как человек, которому терять нечего, который сделал все, что мог. Перевернул последнюю страницу повести, выдохнул. Жалко Хому, зря он на Вия взглянул. Перевожу дух, успокаиваюсь, оглядываю комнату, чертей не видно. И книга уже не страшит, глаза закрываются, не заметил, как заснул…

Проснулся за столом, услышав стук в окно, вернулись родители. Быстренько отнес, куда надо, ножи и топоры, двойной круг стирать некогда было, побежал отпирать засовы…

Вот и опять у лежанки я греюсь,

Сбросил ботинки, пиджак свой раздел.

Снова я ожил и снова надеюсь

Так же, как в детстве, на лучший удел.

С. Есенин.

№72/10.11.2019/ Мой учитель, Панин Петр Петрович. Ищите физический смысл…

В начале 10 класса, в 1964 году, пришел в Мосоловскую среднюю школу новый учитель физики, Панин Петр Петрович. Стройный молодой человек, высокого роста, в очках. Пришел, увидел и победил, покорил наш класс и школу. Чем – расскажу ниже.

Случай первый. Волейбол, один против шести

В школьные годы летом в деревне по вечерам играли в волейбол. В начале мая, только подсыхала почва на лугу, рядом со стадионом, на берегу Непложи, размечали, ровняли и подготавливали площадку. В складчину покупали мячи, сетку натягивали на столбы и начинался волейбол. Приходили поиграть не только школьники, но и взрослые со всего Мосолова. В выходные дни играли навылет, набегало народу на 4—5 команд. Команда нашего класса – Слава Еремеев, Леша Антипов, Коля Муругов, Юра Лоцманов и я. Если собиралась, обыгрывала других, и не только в Мосолове, но и в прилегающих деревнях. Небезуспешно также играли на районных соревнованиях среди школьников.

Как-то на уроке новый учитель физики, объяснял смысл давления газов на примере накачивания волейбольного мяча. Разговор перешел с мяча на волейбольные темы. Мы похвастались недавним выступлением на районе, как хорошо сыграла школа (в основе команды – наш класс и Коля Прокофьев из соседнего). И тут Петр Петрович заявил, что видел нашу игру, и считает, что играем мы плохо. Так за волейбол еще не обижали, наоборот, только хвалили. Я даже не знал, чем ответить на такую несправедливость. В классе начался возмущенный гул. Петр Петрович усилил оценку, сказав, что один обыграет нашу команду, один против шести человек. Тем поразил до глубины души, как же можно одному против целой команды!

Сказано – сделано, схватку назначили на следующий день, на школьной спортплощадке. Петр Петрович принес новый ниппельный волейбольный мяч, переоделся в спортивную одежду и начал разминку (растяжки, прыжки, пробежки, упражнения с мячом). Такого мы не делали, видимо полагая, пусть разминается тот, кто играть не умеет. Вокруг площадки собрались на матч века и другие школьники, в т.ч., и наши классные, в прямом и переносном смысле, девчонки, было перед кем мастерство показывать.

Играли по правилам, 3 партии до 15 очков, до 2 побед. Бросили жребий, кому на какой стороне стоять, и кому начинать. Судил школьник из другого класса, независимый судья. Сначала хотели играть в четыре человека, самых сильных. Но Петр Петрович подзадорил, сказал, становитесь полным комплектом, шесть человек, обыграет.

В этот день было солнечно, но дул довольно резкий ветер. Подача против ветра у нас сразу не заладилась. Да и прием мячей по ветру со стороны учителя оказался трудным. А у противника, в единственном числе, получалось и принимать, и подавать. Один принимал, и подбивал, подавал себе на удар, и бил. Или перебрасывал, но точно попадая в незащищенные места или в самых слабых игроков. Наша шестерка стояла заторможенной и смотрела на происходящее, на то, как один шестерых побеждает. Но первую партию сопротивлялись, даже шли вровень, и проиграли в борьбе. Вторую партию слили до неприличия, наша команда переругалась и оказалась неспособной даже на то, что умела. После такого поражения Петр Петрович утешил. Сказав, что тренироваться больше надо, разминаться перед игрой, и если бы играли вчетвером, то сохранили бы подвижность и побеждать пришлось бы труднее.

Потом неоднократно говорили с Петром Петровичем о волейболе, моем любимом виде спорта. Узнал, что учитель играл за пединститут, который в то время держал верх в соревнованиях по Рязани. Его пример и советы помогли улучшить волейбольные навыки. Поступив в Рязанский радиоинститут, прошел (отбор в два тура) в команду РРТИ по волейболу, чему радовался не меньше, чем поступлению. Пять институтских лет тренировался и играл, в т.ч., и в за сборную города и области, счастливое время! Советы помогли и Славе Еремееву, однокласснику, который поступил в сельхозинститут, и также попал в институтскую команду, с ним встречались на играх первенства Рязани.

После такой оглушительной победы (и нашего позорного проигрыша) стало понятно, что Петр Петрович слов на ветер не бросает. На уроках физики класс слушал внимательно и старался учиться лучше.

Случай второй. Ищите физический смысл

О физике до нового учителя у меня сложилось мнение, что этот предмет вроде бы и нужный, но потому, как преподавали в школе, наука эта непостижимая, скучная и темная.

Такую позицию за первые нескольких уроков изменил Петр Петрович. Умением изложить материал, привлечь внимание к физическим процессам, привести примеры действия формул, открывая внутренний мир физических явлений. Помню, объяснял физику давления газов, на примере волейбольного мяча. Чем больше накачиваешь мяч, тем чаще и сильнее свободные молекулы воздуха (азот и кислород) мечутся и бьются о связанные молекулы углерода и серы, из которых состоит резиновая камера мяча. Как раз в то время, на уроках по неорганической химии, проходили строение углеродистых соединений. Вела занятия Мария Михайловна Тимонина, строгая, классического образования, еще царских времен, дама. Представлял, как молекулы углерода и серы в результате синтеза сцепились и выстроились в плотную молекулярную решетку резины, и легко отбивают эти глупые легковесные налеты азотных и кислородных воздушных одиночек, конечно, до поры до времени…

Класс слушал подобные зарисовки в духе Гарри Поттера, открыв рот, на уроках становилось интереснее, если не всем, то большинству. Петр Петрович показывал, что скрывается за сухими формулами, объяснял физику процессов и такой подход – искать и видеть за формой содержание, смысл явлений, передавал ученикам. Это приносило результаты. Мои самостоятельные подготовительные занятия в 11 классе по математике и физике для поступления в институт, по затраченному времени, соотносились примерно как 80 к 20, основное время уходило на математику. Но в итоге, на вступительных в Рязанский радиоинститут, получил по математике и физике по 4 балла. Не хочу сравнивать, однако соотношение по результату уже получается 50 на 50. Помню, получил по физике четверку, потому, что верно ответил на дополнительный вопрос по физическому смыслу, как раз из тех, что объяснял на уроке Петр Петрович.

Случай третий, Руфина

Окончательно, сверх, закрепилась победа, когда в школу пришла Руфина Николаевна, жена Петр Петрович. Молодая, красивая, стройная женщина, под стать мужу, преподавала литературу в старших классах. Я сидел на второй парте и впервые так близко и так долго впечатлялся откровенным расцветом женской красоты. Впечатления сублимировались в повышенную активность на уроках, в обсуждениях литературных героев (чего раньше не мог даже представить, как это увлекает), вылились в сочинениях, которые Руфина задавала и в рамках и сверх школьной программы. Как награду воспринимал диалоги с учительницей, беседы на уроках по темам произведений, которые «проходили», при этом выходили за пределы заданного. Руфина умела слушать и недозрелые мысли, и корявые слова, поощряла самостоятельные высказывания, деликатно поправляя учеников по ходу разговора.

При этом учился слушать оппонентов (Руфину и одноклассников), а не только себя (и то не каждый раз), к чему привык. Старался правильно формулировать мысли, возражать и высказываться аргументировано, как положено взрослым людям, а не только как требовалось говорить и отвечать по хрестоматии. Это было непросто, учитывая тощий активный словарный запас, не смотря на море прочитанных к тому времени книг. Не произнесенные слова – неизвестные слова. Затрудняли дело неопытность ведения дискуссий на литературные темы, а также устоявшаяся привычка употребления деревенского арго, в котором наблюдался избыток словарного запаса.