ЛЮБОВЬ, СМЕРТЬ И ПАРА БОРДОВЫХ ШЕРСТЯНЫХ НОСКОВ

Троянос Деллас

1

Алик Чекушин выдержал значительную паузу, поднял пластмассовый стаканчик и произнес тост:

– За успех и величие непревзойденного Отто и его могучей футбольной армии!

– Ура! – вторили ему собутыльники.

– В знак моего глубокого уважения к тренерскому таланту человека, дважды за две недели опрокинувшего на обе лопатки спесь и тщеславие в сильной оболочке португальского образа-марионетки, дергаемого за ниточки опытным паяцем-кукловодом Сколлари, прошу с этого момента и до конца дней моих именовать меня – Троянос Деллас. Пусть это станет также данью моего уважения к могучему защитнику, не допустившему почти никого из врагов Эллады к ее воротам!

Деллас, Фунтик и Винт опрокинули внутрь себя пластмассовые стаканчики, на одну треть наполненные разведенной водой убийственной смесью, именуемой в народе «Троя» и имеющей назначение – «лосьон для лица и тела».

Экран старого телевизора «Рекорд», стоявшего на видавшем всякие виды табурете в сторожке пилорамы подле деревни Астафьево, показал, как юный самовлюбленный Криштиано Роналду заплакал, сорвал с шеи серебряную медаль и швырнул ее на зеленый газон. Он был совсем еще молодой, но уже испорченный славой мальчик, и ему нужно было золото, только золото. О, черта, именуемая спортивными специалистами почему-то «характером победителя»!

2

Никто отчетливо и внятно не помнил, когда именно появился в Астафьеве молодой странноватый человек, которого звали Олег Иванович Алексеев.

– Уже само имя вашего учителя, – говаривал он ученикам своим, – свидетельствует о разнообразии его… моего генетического характера…

Они слушали, кивали, не понимая абсолютно ничего из речи историка, но чувствуя в ней достаточно сильную концептуальную уверенность и убедительность.

3

«Особенно здесь, в этой глубинке, давшей детство (судя по всему не очень счастливое) прадеду великого русского писателя, удручает нежелание жителей, даже маленьких, воспринимать и усваивать новое…» – писал он старшему брату, реаниматологу областной больницы, доценту медицинского университета.

«А что ты хочешь? – отвечал ему брат. – Прошлой ночью на моем дежурстве привезли несколько человек с одним и тем же диагнозом… Трое умерли. А ведь дело-то было за малым. Перед тем, как пить „Жень-Шень“ или „Трою“, опрокинуть пятьдесят – всего лишь! – грамм этилового спирта. Как элементарное противоядие!»

«Еще меня удручает, – продолжал он, – твое непонятное упрямство, из-за которого ты уехал в глубокую провинцию, куда я даже не представляю, как добираться, живешь там, мнишь себя Толстым и не понимаешь, что, во-первых, время Льва Николаевича прошло, во-вторых, его попытки привить идеи буддизма к русскому характеру весьма и весьма спорны…»

«Сообщаю, – заканчивал он, – что еду в Норвегию, пока в командировку, а дальше – видно будет. Постараюсь создать там почву и для твоего переезда…»

Письмо это Алексеев порвал и выбросил, вырезав из него и припрятав маленький клочок бумаги. Брату не отвечал.

4

А через несколько сентябрей после этого письма, когда четвертый класс школы закончили мальчик и девочка, и уехали в город, когда во втором и в третьем классах не осталось никого (в город подались родители), а в первый пришли несколько детей, страшно похожих друг на друга: с низкими лбами, раскосыми глазами и ниточками слюны, тянущимися с нижней губы, – Алексеев развел их обратно по домам, вернулся и наглухо забил гнилыми досками двери и окна одноэтажного дома, сорвав заодно с него табличку «Школа». А потом с чемоданчиком в руках двинул в сторону пилорамы на отшибе деревни.

Алексеев шел и бубнил себе под нос:

5

Не дойдя до пилорамы метров сто, а может быть, двести, Алексеев остановился, увидев себе подобного, движущегося по направлению к тому же объекту со стороны противоположной. Это был инженер сельхозпредприятия Берроуз, который шел с таким же, как и он, Алексеев, чемоданчиком.

Не здороваясь вслух, они крепко пожали друг другу руки.

– ???

– Трактор встал. Последний. Наглухо. Движок сперли.

6

Хозяин пилорамы, которого все называли Мирза, принял двух представителей интеллигентной прослойки не очень дружелюбно и достаточно насмешливо:

– Кого я вижу! Кого я вижу! Как хорошо, что школу и ПТУ я уже закончил! Поэтому не послать ли мне вас обоих сразу и в три слова, куда поезда не ездют?

Двое угрюмо засопели, а Мирза задумался. Выгнать их было недолго. Но станкам обслуга нужна да и бумаги всякие… А доверять нельзя. Надо бы приручить их малость, на поводок взять…

Вытерев потный череп расшитым полотенцем (оно взялось у него оттуда же, откуда и новый тракторный движок), Мирза помял-пощупал сидящих красноватыми навыкате глазами, отчего двое немедленно встали, и сказал:

– В сторожку. Без зарплаты. За кормежку и одежку.

Тут Мирза крякнул от удовольствия, предположив наличие внутренней рифмы в последней фразе.

– Складно получилось? – спросил он, придавив взглядом Алексеева.

Тот посмотрел на Берроуза и ответил:

– Складно.

7

Вскарабкавшись по шаткой, хоть и металлической, лестничке в сторожку, которая представляла собой ржавый ветхий вагон, они оказались окутанными тлетворным запахом вчерашнего перегара и человека, спящего в «берцах» и сиреневых, вытертых, как сам вагончик, трико на кровати у двери. Еще две пустовали, застеленные грязными одеялами, увенчанные засаленными подушками, что создавало сходство с коечками в какой-нибудь палате онкологической клиники, наполняющейся новыми пациентами.

Алексеев и Берроуз осторожно уселись на одну из кроватей, пружинный матрац которой немедленно продавился до пола. Раздался скрип, который напоминал скорее рев раненого мамонта, чем скрежет металла. Пока сидящие оглядывались, отметив из достопримечательностей сторожки черно-белый телевизор, стоящий на неопрятном табурете, абориген в трико проснулся, закашлялся и приготовился уже было смачно сплюнуть на пол, но увидел людей и с отвращением воздержался. Потом он сел на кровати, показав присутствующим торс, по которому смело можно было изучать определенный раздел анатомии, и обратился к ним с очень простым вопросом:

– А вы кто?

– Алексеев, можно Олег.

– Берроуз, инженер. Кандидат технических наук. Защитил диссертацию…

– А-а…

Человек подошел к столу и с отвращением попил из банки с треснувшей стенкой, наверное, теплой воды. Вернулся на кровать, чихнул и тоже представился:

– Фунт.

Подумав, добавил:

– Можно просто – Фунтик.

Хотел еще что-то сказать, но, почесав косматый затылок, только кивнул.

– А вы почему спите на самой неудобно расположенной по отношению к выходу кровати? – деликатно поинтересовался Берроуз.

Фунт ответил просто:

– А на остальных помирают все. Быстро как-то. Да и до дверей ближе, если что.

Нельзя сказать, чтобы Алексеева и Берроуза ответ этот обрадовал или воодушевил.

8

В местечковом магазинчике на полках из спиртного были только чекушки с водкой. Стояли они там для приличия – две штуки, одна с красной этикеткой, другая с синей. Под прилавком аналогов им не было, на складе же имелось еще штук тридцать. Выставленные напоказ чекушки покрылись от невостребованности толстым слоем пыли. Этикетки их выцвели от времени, отчего жидкость внутри тары казалось омерзительной.

Однако при этом Астафьево было, наверное, одной из самых пьющих деревень в мире. Не было дома, двора, где утро обходилось бы без снятия похмелья народным способом хотя бы одним из хозяев или постояльцев.

Особой популярностью здесь пользовался ветхий дом на окраине. Дом – не дом… Халупа какая-то.

В один пасмурный день лет за пять до событий, которые автор пытается здесь описать, Мирза привез в этот сарай какого-то безликого, безвозрастного и бесполого человека, которого назвал при всех – Тугрик. А через некоторое время окраина стала самым людным в деревне