Ночь окутывала город своим безмолвным покрывалом, лишь изредка нарушаемым воем сирен, разрезающих тишину. Каждый вызов скорой помощи – словно бросок монеты в колодец неизвестности. Никогда не знаешь наверняка, что ждет тебя за дверью, какая драма развернется перед глазами. Легкая простуда может обернуться трагедией, а тревожный звонок о серьезной травме – оказаться досадной мелочью.
В тот день, когда поступил вызов о ножевом ранении руки, я работал в паре со стажером из далекой Индии. Его глаза с интересом впитывали каждый момент этой непривычной для него реальности. Адреналин ударил в кровь, как только диспетчер передал адрес. Мы неслись по лестничным пролетам старой многоэтажки, наши шаги гулко отдавались в пустом подъезде. Звонок в дверь прозвучал резко и требовательно. На пороге появилась юная девушка, хрупкая фигурка в свете тусклой лампочки. Ее тонкий пальчик безмолвно призывал к тишине.
– Скорую кто вызывал? – спросил я, стараясь сохранить спокойствие.
– Я, – прозвучал ее тихий ответ.
– И где ножевое ранение?
– Нет, я специально вызвала скорую на ножевое ранение, чтобы вы быстро приехали.
На мгновение воцарилось недоумение.
– Хорошо, – произнес я, стараясь скрыть нарастающее раздражение, – и что же случилось?
Девушка опустила взгляд и протянула руку. На ее пальце виднелась тонкая красная полоска.
– Меня кошка поцарапала.
Мы с индийским студентом обменялись красноречивыми взглядами. Он, с непоколебимым профессионализмом, обработал царапину перекисью водорода и йодом.
– А дальше вам придется объяснять все полиции, – строго сказал я. – Вы должны понимать, какую ответственность несете, делая такие вызовы. На ножевые ранения всегда выезжает полиция. Будьте готовы к штрафу за ложный вызов.
Совершенно иным был вызов, поступивший спустя несколько смен назад. Повод звучал сухо: «Травма руки». Но когда мы прибыли на место, увиденное повергло в шок. На полу маленького магазинчика алела лужа крови, а рядом с ней, бледная как полотно, сидела молодая женщина, отчаянно пытаясь перевязать окровавленную руку молодого человека обрывком ткани.
– Что случилось? – взволнованно спросил я.
– На нас напали грабители с ножом, – дрожащим голосом ответила девушка. – Они угрожали нам, а потом один набросился с ножом на моего парня. Он попытался вырвать нож, вот и…
Я быстро осмотрел глубокие раны на кисти парня. Кровь пульсировала, грозя обескровить его. Не теряя ни секунды, я обработал раны антисептиком, наложил давящую повязку, установил капельницу с физраствором и, бережно уложив пострадавшего на носилки, помчался в травматологическое отделение. Каждая секунда была на счету.
Сколько раз приходилось сталкиваться с подобной непредсказуемостью! Вызывают на «умирает», а приезжаешь – банальное повышение температуры или скачок давления. И наоборот, звонок с жалобой на легкое недомогание, головную боль, а за дверью – бездыханное тело. Спрашиваешь в отчаянии: «Почему не вызвали скорую раньше? Сколько драгоценного времени потеряно!» А в ответ слышишь робкое: «Мы не думали, что все так серьезно… Не хотели вас беспокоить». И в этой фразе – вся трагедия человеческого легкомыслия, способного привести к непоправимым последствиям.
Позвольте, сударь мой, окунуться в анналы памяти и поведать о тех железных конях и самодвижущихся экипажах, коим выпала честь служить под моим началом на поприще скорой медицинской помощи. О, славные были времена! Каретный двор наш, подобно хамелеону, менял свой облик несчетное число раз за годы моей службы, что протекала в славном граде Алма-Ате, раскинувшемся у самого подножия величественных гор Заилийского Алатау, чьи снежные шапки глядятся в лазурное небо, а изумрудные склоны летом дарят прохладу, а зимой – укрытие от степных ветров.
На заре моей карьеры балом правили три богатыря отечественного автопрома: УАЗ, прозванный метко «Бизоном» за свой жизнерадостный морковный окрас, юркий РАФ и степенная «Волга» ГАЗ-24.
Наш УАЗик, сей неутомимый проходимец, был воистину даром небес для мест труднодоступных, коими изобиловали предгорья, обнимающие город. Зимой в его чреве царило почти тропическое тепло, но вот лето… Лето превращало поездку в испытание духа и тела. Между тобой и водителем, словно огнедышащий дракон, располагался двигатель. Раскалялся он до такой степени, что вода в системе охлаждения начинала гневно бурлить, требуя постоянного долива. Сидя в салоне, ощущал себя адептом финской сауны – пот струился ручьями, а к этому термальному блаженству добавлялась вездесущая пыль, что коварно проникала внутрь и кружилась в воздухе веселым хороводом до самого конца поездки. Само же действо погружения в салон или извлечения из него, особенно для страждущих с травмами, дам на сносях или почтенных старцев, напоминало акробатический этюд с элементами эквилибристики. С иронией вспоминается случай: бравый молодой человек с сотрясением мозга бодро вскарабкался внутрь. Пока мы, чинно следуя по гладкому городскому асфальту, везли его в лечебницу, его бравада сменилась дурнотой, рвотой и, наконец, полным забвением. Видимо, УАЗ решил провести собственную, весьма нетривиальную диагностику. А одна девица, страдавшая почечной коликой, за время нашей тряской транспортировки, по прибытии в стационар, с облегчением избавилась от камней – такой вот невольный литотрипсический эффект нашего «Бизона».
Затем наступила эра РАФика – популярнейшей в те лета машины. Несколько лет я отдал служению на этом чуде техники. Ах, эта поездка в РАФе! Сущая симфония дребезжания и грохота. Огромная боковая дверь обладала собственным нравом и имела неприятную привычку самопроизвольно распахиваться на поворотах, даря пассажирам незапланированный обзор окрестностей. Наши водители, мастера на все руки, нашли поистине гениальное решение: привязывали дверную ручку резиновым жгутом, который, подобно невидимой руке, автоматически захлопывал дверь. Ирония судьбы: автоматика, рожденная из подручных средств! Задняя же дверь требовала для фиксации в открытом положении специального посоха – палки, которую предусмотрительно возили с собой. Легкий нрав РАФика играл с ним злую шутку зимой: на гололеде он то и дело норовил исполнить пируэт или беспомощно буксовал, требуя дружного толчка всей бригадой. Лето же приносило свои сюрпризы. В жару аккумулятор, размещенный прямо в салоне, начинал «закипать», щедро наполняя пространство едким, раздражающим глаза и горло, химическим амбре. Однако, справедливости ради, стоит отметить, что по уровню внутреннего комфорта РАФик все же превосходил аскетичный УАЗ.
Но истинным фаворитом тех лет для меня была «Волга» ГАЗ-24. Вот уж где душа отдыхала! Комфортная, с поразительной для седана проходимостью, зимой – теплая, летом – дарящая спасительную прохладу. Не машина – рай земной по меркам того времени! Обычно на ней располагались педиатрические бригады, но на нашей подстанции она служила и линейной. Пациентам в ней было уютно, тепло, и, что немаловажно, почти не трясло. Единственный, но существенный минус – при серьезных случаях оказывать помощь было крайне затруднительно. Поставить капельницу или провести реанимационные мероприятия в тесном пространстве седана – задача из разряда невыполнимых. Как с иронией напутствовал меня заведующий, распределяя на эту бригаду: «Главное запомни, Саша, это скорость! На этой машине ты долетишь до больницы быстрее любого РАФа или УАЗа». Подразумевалось, видимо, что скорость компенсирует невозможность полноценной помощи в пути. Памятен случай: ночной вызов к дедушке с болями в животе. Классика хронического панкреатита – опоясывающая боль, сухость во рту, тошнота. Решено везти в хирургию. Спускать на носилках – некому, соседи на зов не откликались. Дедушка, взбодренный уколом спазмолитика, решил спуститься сам. Кое-как добрались до машины, он сел на заднее сиденье. Я ждал бабушку, которая медленно ковыляла следом. Вдруг крик водителя: «Санек, деду плохо!» Заглядываю – судороги, да не простые, а фибрилляция желудочков! Обернувшись к почти подошедшей бабушке, спрашиваю про аспирин дома. «Есть!» – «Несите!» Пока она семенила обратно, я, недолго думая, совершил прекардиальный удар сидящему (!) дедушке. Он очнулся! Уложил его на носилки, нитроглицерин под язык, вызываю реанимацию на себя. Бабушка еще не вернулась с аспирином, а реанимобиль уже тут. Быстро снимаем ЭКГ прямо в моей крохотной «Волге» – острый инфаркт миокарда! Решили не перекладывать – и повезли его в кардиореанимацию на моей же «райской» машине, которая внезапно стала реанимобилем поневоле. Было у «Волги» и еще одно, весьма пикантное, преимущество: в ней было физически невозможно родить! Анатомия салона не позволяла беременным женщинам принять необходимое положение и тужиться. Это давало почти стопроцентную гарантию довезти роженицу до роддома. А еще – благословенное ограничение на сопровождающих. Лишь один мог втиснуться, а не двое-трое, как норовили влезть в просторный РАФик, превращая карету скорой помощи в маршрутное такси.
На смену РАФикам пришли высокие, статные «ГАЗели», открывшие новую эру транспорта 2000-х. Проходимые, удобные – в них можно было работать стоя! Настоящий прорыв. Правда, время и дороги брали свое: постепенно все начинало расшатываться, боковая дверь иногда капризничала, а люки на крыше в дождь нет-нет да и начинали меланхолично ронять капли на головы медиков, напоминая о бренности всего сущего.
Позже на дорогах появились юркие «китайцы» JAC и солидные реанимобили на базе «Мерседесов», но это уже совсем другая история, другие кони и другие кареты… А те, старые, со своими причудами и недостатками, навсегда остались в памяти, как верные, хоть и своенравные, боевые товарищи.
Говорят, когда человеку на роду написано жить, умереть ему будет непросто. Эта мысль неотступно следовала за мной тем знойным алматинским летом, когда поступил вызов, от которого веяло безысходностью. Рабочие какого-то предприятия, за бетонным забором, в густых, пыльных зарослях обнаружили женское тело. Жива ли, мертва ли – понять не могли.
Мы прибыли на место. У забора уже собралась небольшая толпа, воздух был густым от любопытства и тревожных перешептываний. Нас встретила взволнованная женщина, крепко державшая на поводке беспокойно скулившую собаку – именно она и сделала страшную находку. «Доктор, сюда!» – её голос срывался. – «Там девушка… молодая совсем, голая… в кустах лежит! Кажется, не дышит!»
Продираясь сквозь колючие, цепкие ветви, таща за собой объемистый бикс и сложенные носилки-«гамак», я следовал за ней вглубь диких зарослей. И там, в сплетении пыльной зелени, она лежала. Девушка лет двадцати пяти, совершенно нагая. Беглый осмотр не выявил видимых травм на бледной коже. Но зрачки были неестественно широки, лениво, почти незаметно реагируя на свет фонарика. Дыхание, однако, было ровным, хоть и поверхностным, а под моими пальцами на сонной артерии слабо, но упрямо бился пульс.
О проекте
О подписке
Другие проекты