Глава 2. Гниль земли

Позже это назвали Разрушением. Различные аппараты, устройства и просто механическое приспособления выходили из строя, ломались и тихо испускали дух, иногда захватив за компанию своих обладателей.

Первоначально никто не понял размеров катастрофы. Рухнул дирижабль, сошел с рельсов поезд. Более мелкие происшествия и вовсе остались незамеченными. Кому интересно, что в одной из фабрик заклинило систему очистки воды и все содержимое отстойников хлынуло в реку? О таком не напишут в газетах. А тем временем большая часть рыбы в этой реке погибла, а та, которой посчастливилось уцелеть, угодила на столы к местным жителям…

Все это Энсадум поведал ангелу. Он не особенно хотел рассказывать сам – предпочел бы слушать крылатого о жизни на небесных островах, о полетах и прочем, но ангел был настойчив. И ангел умирал.

Энсадум как мог, промыл его раны вытопленной из снега водой, а затем перевязал их, использовав полосы ткани, оторванные от постельного белья. Кровотечение прекратилось, однако ангел был слишком слаб. Настолько, что едва мог говорить.

Иногда ангел впадал в беспамятство и тогда Энсадум подолгу сидел, обдумывая его слова. То, о чем говорил крылатый, было совсем не таким, как он ожидал. Временами крылатый, которого звали Тисонга, принимался расспрашивать Энсадума о «нижней земле».

Энсадум отвечал, но некоторые вопросы ставили его в тупик. Например, однажды ангел спросил, действительно ли на земле живут только бескрылые. Кажется, ответ его удивил.

Впрочем, кое о чем Энсадум умолчал. Например, каким был род его занятий. Было бы сложно объяснить ангелу, зачем он собирал кровь умерших, и кто такие кураторы.

Находясь в бреду, Тисонга повторял одно и то же слово: «кенобия». Энсадум догадался, что это было имя. Возможно, на островах в небе у ангела остался кто-то близкий; кто-то, кого он любил и кому доверял… А еще, без сомнения, там остались те, кто хотел и мог причинить ему боль.

Веревка, которой крылатого привязали, впилась в его плоть глубоко, почти до самой кости. Энсадуму удалось извлечь грубый материал из плоти, но инструментов, которыми можно было бы зашить рану, у него не было. Вместо этого он перетянул порезы тканью, надеясь, что заражения не случится.

Энсадум чувствовал, что погружается в апатию, в смертельную тоску. Наверняка что-то подобное испытывали и те, кто погибал в лютый холод на морозе: постепенно приходит сонливость, сознание освобождается от любых мыслей, а в теле начинает ощущаться небывалая легкость. На следующий день, проснувшись рядом с ангелом, Энсадум едва смог заставить себя вытянуть задубевшие ноги и подняться. От голода сводило желудок, во рту стоял привкус мазута и ржавчины: весь день до этого он пил воду, вытопленную из снега.

Ангел был мертв.

Его кожа, при жизни светлая до белизны, приобрела пепельный оттенок. Глаза были закрыты.

Смерть – похититель всего. Так говорила его мать.

Энсадум всмотрелся в ангельские черты. Что похитили у этого смертного? Душу? Для любого последователя Всевоплощенного само утверждение, что у ангелов есть душа, было сродни ереси.

Тогда что?

Энсадум вышел из комнаты, добрался до лестницы. Здесь, на шатких досках пола он ощущал себя словно на краю скалы. Перилл не было. Внизу виднелся угол второго этажа и темные провалы комнат. На мгновение ему показалось, будто он, как и множество лет назад, смотрит на комнату Завии, откуда вот-вот покажется практик в темных одеяниях. Не показался. Весь этаж, как и дом целиком, был давно мертв.

Энсадум спустился по скрипучей лестнице на первый этаж, затем некоторое время искал вход в подвал.

Попутно наткнулся еще на одну комнату, заваленную мусором. В другой комнате кто-то разжигал костер. Стены здесь почернели; в центре на полу виднелся выгоревший круг. Третья пустовала. За окнами вновь бушевала непогода: дождь вперемешку со снегом. Энсадум в очередной раз порадовался, что у него есть укрытие.

Наконец вход в подвал нашелся. Это было темное пыльное помещение с настолько низким потолком, что Энсадума практически мгновенно одолело чувство клаустрофобии. Как будто он раз за разом спускался все ниже в глубины ада, а теперь оказался на самом его дне.

Двери не было. Света, попадавшего снаружи, вполне хватало, чтобы разглядеть груды хлама. На грязном полу был сваленный в кучу мусор, обломки мебели, старая одежда, обувь…

Сложнее всего оказалось отыскать подходящую емкость. В конце концов в дальнем углу одной из покрытых пылью полок он обнаружил стеклянную банку.

Покинув подвал и выйдя из дома, Энсадум набрал пригоршню грязного снега и некоторое время тер мутное стекло. Идеально оттереть было невозможно, однако он смог придать посудине чуть более пристойный вид. В качестве скальпеля пришлось использовать кусок стекла. Об игле и насосе Энсадум и мечтать не мог.

Поднявшись на верхний этаж, он не стал сразу входить в спальню, а некоторое время стоял, прислонившись лбом к дверному косяку и слушал биение собственного сердца. Внезапно до его слуха донесся некий звук. Практик мгновенно отпрянул от двери, прислушиваясь.

На короткий миг ему показалось, что ангел может быть жив…

Нет. Этого просто не могло быть. Всего лишь ветер швырнул в окно горсть снега. Энсадум ступил в комнату. В одной его руке была пустая банка, в другой – осколок стекла. Обычная работа практика, если разобраться.

Да, обычная работа… Похитителя всего.

Глава 3. Нужные вещи

Письмо принес гонец номарха. Поначалу визитер отказывался отдать послание в руки младших послушников, затем отказал нескольким священникам. При этом он стоял на своем: что обязан вручить конверт клирику лично, таков приказ.

Еще до того, как распечатать конверт, Ноктавидант знал, что увидит. Внутри обнаружился лист бумаги, сложенный вдвое. Тонкими литерами (возможно, рукой самого номарха, но скорее всего, одного из его многочисленных секретарей), был выведен довольно обширный текст. Если коротко, то это было приглашение посетить резиденцию номарха здесь, в городе. Тон послания не оставлял сомнений: ему велено явиться. Внизу после учтивых фраз и необходимых любезностей был указан день и час, когда номарх будет располагать временем.

Формально представитель светской власти не мог указывать служителю церкви одного с Ноктавидантом ранга или выше, но на сей раз клирик предпочел не обращать на это внимания. У него до сих пор раскалывалась голова, а свалившиеся как снег на голову обязанности не делали жизнь легче.

Стоило ли Ноктавиданту опасаться?

Конечно. Прежде чем возвысить кого-то, номарх пожелает убедиться в его лояльности. Безусловно, его будут пристально изучать, попутно примеряясь к тому, какую дать цену. Сам Ноктавидант полагал, что не годится на роль принципала, но тут же признавался себе, что получить подобное назначение было бы весьма… соблазнительно.

Неизвестно зачем, Ноктавидант вновь поднялся в покои принципала. Комната, где он последний раз виделся с принципалом, выгорела дотла. Внутри не осталось ничего, включая стену, смотрящую во внутренний двор. Ее будто никогда и не существовало, и сейчас обугленные половицы смотрели прямо в пустоту на высоте трех этажей.

По другую сторону располагалась спальня принципала. Разделявший покои коридор практически не пострадал. Сохранились даже многочисленные полотна, украшавшие стены по эту сторону; у одного-двух лишь слегка обгорели рамы. На одном из них Ноктавидант разглядел нечто, напоминающее багровый лес: острые стволы деревьев без ветвей торчали из похожей на плоть серой земли. Наверняка в будущем стоило подумать о том, чтобы убрать все эти картины куда-нибудь подальше…

В спальне принципала витал странный запах. Не только запах гари, но и другой – необычный химический аромат. Ноктавидант распахнул дверь шире и здесь его ждала новая порция удивления. Комната оказалась совсем не такой, какой он ее себе воображал. На самом деле апартаменты иерарха располагались гораздо дальше – совсем в другом крыле дворца. Однако в последние годы принципал растолстел настолько, что передвижение по лестницам, и даже в пределах дворца, стало для него слишком сложным. Поэтому спальню было решено временно перенести ближе к покоям, где он работал и принимал посетителей.

Когда-то здесь располагался архив. От прежней мебели остался стол и шкаф, напоминающий картотеку. Удивительно, но кто-то умудрился вместить сюда кровать с балдахином. На деревянных половицах по-прежнему виднелись царапины от ножек. Света не хватало. Кажется, эта комната никогда не имела окон.

Но даже в полумраке Ноктавидант разглядел брошенный на пол балахон. Это была точно такая же накидка, которую носил куратор. Ноктавидант наклонился, чтобы поднять накидку, немного помедлил, затем осторожно коснулся ткани кончиками пальцев. Ничего не произошло. Ткань была самой обычной.

Хмыкнув, клирик сгреб балахон. Одежка оказалась гораздо тяжелее, чем он предполагал. Ткань была плотной будто доспех. Такой балахон в одинаковой мере мог защитить и от жгучего заворашского солнца, и от любой непогоды. Капюшон был достаточно глубоким, чтобы тень от него полностью скрывала лицо.

Если подумать, кто носит подобную одежду? Нищие, странники, священнослужители. Хромой старик в балахоне не вызовет подозрения, как и нищий в низко надвинутом колпаке, устроившийся просить милостыню у дверей храма.

Ноктавидант поднес накидку к лицу и осторожно втянул воздух. В нос ударил странный запах; его клирик уже ощущал до этого.

Ноктавидант отшвырнул накидку на кровать и огляделся.

Каким образом сюда попала одежда куратора? Неужели он проник в спальню только за тем, чтобы сбросить балахон? И дальше – что? Продолжил путь в какой-то другой одежде, под другой личиной? Кем он представился на этот раз?

Внезапно Ноктавидант поймал в зеркале собственное отражение. На нем было одеяние клирика. Не то, грязное и порванное во многих местах тряпье, в котором он проделал весь свой бесславный путь по катакомбам, а другое. Теперь Ноктавидант обрел свой обычный вид, хотя и выглядел по-прежнему уставшим. В ванной, где он провел несколько часов, вода стала бурой от грязи и крови.

И в этот момент ему в голову пришла мысль: не имеет значения, кем прикинулся клирик, гораздо важнее то, что для переодевания ему понадобилось зеркало.

Это объясняло, почему было необходимо идти в спальню принципала вместо того, чтобы избавиться от одеяния где угодно. Значит, внешний вид в маскировке все же имел значение. Кем куратор обернулся на этот раз? Клириком, как сам Ноктавидант?

Он вновь взглянул на себя в зеркало. Его одеяние не представляло собой ничего особенного, за исключением перевязи на поясе – белого кушака, расшитого золотыми нитями. Такие носили все клирики, и в гардеробе самого Ноктавиданта их было несколько.

Значит, куратор мог переодеться кем угодно, например, использовать что-то из гардероба принципала. Разумеется, ни Ноктавидант, ни кто-либо еще никогда не узнает, что именно это было, поэтому не было никакого смысла в том, чтобы обыскивать вещи в спальне. Однако Ноктавидант все же подошел к шкафу.

Некоторое время он медлил, прежде чем взяться за ручку и распахнуть дверь. Что-то останавливало его. Все это было неправильно: ведь он стоял в спальне принципала, и, кажется, был готов заглянуть в шкаф с его личными вещами. Никогда еще он не позволял себе настолько грубого вторжения в чью-то жизнь. Даже на рынке, среди корзин с рыбой, где он вынужден был проводить ночи, имелись занавески, отделявшие одну своеобразную комнатушку от других. Да и вещей ни у него, ни у других мальчишек особенно не было. Сейчас же он, по всей видимости, собирался изучить содержимое гардероба важнейшего духовного лица в городе. Что он там найдет? Пару шелковых панталон?

Однако не это останавливало его. Вернее, не только это.

Было что-то еще, не дававшее Ноктавиданту потянуть за ручку шкафа. Как тогда, в крипте – он на мгновение почувствовал рядом чье-то присутствие. В комнате он явно был не один.

Клирик быстро оглянулся: дверной проем за его спиной был пуст. Да и вряд ли что-то могло передвигаться бесшумно по мусору, устилавшему пол в коридоре. Затем он бросил взгляд на кровать. Мог ли кто-то прятаться под нею? И наконец, шкаф…

Почему-то он привлек внимание Ноктавиданта в последнюю очередь.

Его рука все еще тянулась к дверной ручке…

И вдруг дверь распахнулась, больно ударив его. Ноктавиданта отбросило назад, и он растянулся на кровати. Ножки подломились, и клирик вместе с остатками дерева рухнул на пол. При этом он умудрился запутаться в перинах, щедро укрывавших ложе принципала. Часть из них опутала его руку, не давая возможности защититься, другая оказалась сверху. Ноктавидант ощутил, как на лицо падает тонкая, но прочная шелковая материя.

Некая тень метнулась к нему из шкафа. Ноктавиданту не требовалось много времени, чтобы понять, кто перед ним, а вид капюшона, все еще надвинутого низко на голову куратора, только подтвердил это предположение.

Ноктавиданта словно ударило в грудь стальным тараном. Ребра затрещали, желудок рванулся вверх, самому к горлу. Дыхание перехватило. Мысли улетучились из головы, словно никогда и не было, а их место заняли инстинкты: защититься, выжить любой ценой.

Ноктавидант нечасто дрался. Даже в детстве, до того, как стать послушником. Он чаще получал тумаки от Бабалона и ему подобных, но никогда не отвечал на них. Да и пробовать не стоило. Обычно все заканчивалось в том самом ящике, где Бабалон держал провинившихся детей. Было неслыханным делом, чтобы кто-нибудь дал старому извергу сдачи.

Он попытался вырваться, но не тут-то было. Противник прижал его к полу, и остатки кровати больно впились клирику в спину. К тому же намотанная на лицо простынь не только мешала разглядеть недруга, но и не давала как следует втянуть воздух. Воспользовавшись этим преимуществом, противник схватил край материи и обернул голову Ноктавиданта повторно.

Теперь он видел лишь смутный силуэт, тень тени, темное пятно на фоне абсолютно чернильной пустоты.

Внезапно Ноктавидант ощутил не разбитое дерево кровати и не скомканные простыни, а сырость и холодную, податливую землю. Противник больше не сопел ему в лицо. Вместо этого клирик услыхал басовитый рокот, словно кто-то скреб камнем о камень. Темного силуэта перед собой он тоже не видел. Вместо него над головой висело небо без малейших признаков светила. На самом деле даже не было понятно, какое сейчас время дня. Возможно, подумал Ноктавидант, из-за застилающих небо темных облаков…. Нет, не облаков. Это были клубы дыма, настолько темного, что он напоминал разбросанные в вышине куски грязной ветоши. Изредка их озаряли вспышки света: красные, зеленые. Зрелище было зловещим. Неужели все это происходило на самом деле? А затем вдруг окружающий рокот многократно усилился, и небо заслонило нечто большое. Ноктавидант видел над собой ровную металлическую поверхность, покрытую грязью и исцарапанную так, словно по ней прошлись когти гигантского зверя. Лишь спустя мгновение он понял, что все еще лежит, а сверху над ним нависает гигантский механизм.

Ноктавидант увидел лязгающие гусеницы, ощутил смрад выхлопных газов; а еще почувствовал запах разгоряченного металла, грязи и крови, ведь последнее время эти гусеницы только и делали, что перемалывали разбросанные тут и там части человеческих тел.

Ноктавидант попытался бежать, спрятаться, но не мог этого сделать. Не мог даже пошевелиться. А монстр сверху все грохотал и грохотал…

Ноктавидант чувствовал, как сверху что-то давит и постепенно это давление становится все ощутимее. А может, это ослабевало его собственное сопротивление?

Удар, который он нанес коленом, может и был несильным, однако пришелся куда надо. Противник взвыл, и хватка его пальцев мгновенно ослабла. Ноктавидант воспользовался шансом, поддел его скрещенные руки и вывернул наружу, тем самым освобождаясь от захвата.

Да, он совсем не умел драться. Но и нападавший, похоже, тоже. Иначе зачем ему прибегать к иллюзиям?

Ноктавидант не знал, каким именно образом кураторы посылают видения, но испытал их действие на собственном опыте некоторое время назад. Это произошло в покоях принципала недалеко отсюда, в той самой комнате, от которой сейчас ничего не осталось. Теперь Ноктавидант догадывался, что принципал стал жертвой одного из таких видений. Наверняка в какой-то момент ему показалось, что позади него комната объята огнем и единственный способ спастись – бежать через окно. Ноктавидант вспоминал, как сам еще недавно взбирался на злосчастный подоконник.

Нападающий ударил его в лицо, затем нанес быстрый и резкий тычок обутой ступней в колено. От этого удара внутри колена что-то хрустнуло. Нога подломилась, и Ноктавидант вновь оказался на полу. Боль была нестерпимой. В это время за дверью послышались голоса. Недолго думая, куратор пнул его еще раз, распахнул дверь и выбежал из комнаты.

«Эй, куда?». «Стой!»

Ноктавидант слышал крики словно сквозь толщу воды. Казалось, они доносились откуда-то издалека.

А затем чьи-то руки подняли его, поставили на ноги, отряхнули.

Перед глазами замелькали незнакомые лица. В части из них Ноктавидант смутно опознал слуг. Почти все они путались в том, куда бежал незваный гость, а двое после того, как Ноктавидант схватил одного за воротник и хорошенько встряхнул, принялись сбивчиво лепетать, что нападавший якобы растворился в воздухе.

Разумеется, ничего другого услышать он и не ожидал. Наверняка кто-то из батраков распустил слух, что поблизости бродит куратор.

Кураторов боялись. Одно их имя вызывало ужас у тех, кто толком не знал, чем именно занимаются алхимики крови. Некоторые считали их кем-то вроде вампиров, а всех ахеронцев – выродками. В большинстве своем никто из жителей Завораша никогда не встречал живого куратора. Воображение простого люда рисовало их с крыльями за спиной, способными растворяться в воздухе, ходить по стенам словно ящерица-геккон, и никто не удосуживался задать себе вопрос, как вообще занятие алхимиков крови соотносится с подобными «умениями». Ведь в конце концов даже кровь для них собирали практики.