Глава 1. Чтение мыслей, воплощение желаний

«Чтение мыслей, воплащение жиланий».

Если броская надпись и поражала воображение, то лишь грубым исполнением, хотя найти настолько же неказистую вывеску в округе было нетрудно: рынок и прилегающая к нему территория буквально пестрели крикливыми воззваниями: на дереве, на бумаге, на ткани и даже на живой плоти: среди публики расхаживала пара полуголых силачей, на спинах которых были начертаны надписи, предлагавшие любому желающему померяться силами в борьбе на руках, пальцах или в состязании пощечин.

У любого, кто подходил к вывеске и читал написанное, желание испытывать на себе обещанное «воплащение жиланий» тут же пропадало. Как пропадало оно у всякого, кто видел самого автора заявления. Тот сидел на голой земле, в центре круга, что сам же и начертил концом своего посоха.

Ни внешность, ни лицо человека – темное и сморщенное, не вызывали доверия, и посетители рынка проходили мимо. Многие даже не смотрели в его сторону… А вывеска тем временем покачивалась и скрипела на ветру: «Чтение мыслей, воплащение жиланий»…

– Что, и в самом деле читаешь мысли?

Папст поднял голову. За последние несколько часов это был первый человек, осмелившийся подойти достаточно близко.

Дервиш разглядывал посетителя. Тот был определенно неместным – как и сам Папст. Что-то в нем выдавало далеко не провинциального жителя, возможно, обитателя столицы. Только вот он не был ни фатом, ни неженкой, как часто говорили о заворашцах здесь, на окраине. Суровое лицо обрамляла давнишняя щетина, а внимательные глаза глубоко запали в темные провалы над орлиным носом.

– Так что по поводу чтения мыслей?

Папст кивнул.

– Понемногу. Всего понемногу, мой господин.

– И исполнение желаний?

– И это тоже.

– Во-о-о-о-т оно что, – человек придвинулся к Папсту.

Движение вышло незаметным, словно в поединке подступил опытный фехтовальщик. И вот уже мгновение спустя острие шпаги тычется Папсту под кадык… Конечно, никакой шпаги не существовало, а единственное, что Папст ощутил – это исходящий от незнакомца запах алкоголя.

– Желания! Похоже, у тебя что-то не очень получается исполнить свои собственные, так? Иначе ты имел бы собственную лавку, а не сидел в пыли на улице.

Папст пожал плечами.

– Возможно.

Человек достал из кармана крохотную бутылочку. Внутри под стеклом колебалась и переливалась полупрозрачная жидкость, на стекле не было надписей, а горлышко закрывала деревянная пробка, для верности облитая воском.

– Знаешь, что это?

Папст покачал головой, хотя на самом деле однажды он уже видел такие бутылочки – очень давно и не в здешних краях.

Эссенция памяти. Та, что кураторы добывают из тел мертвецов.

Годится любая телесная жидкость, но лучше всего подойдет кровь. Сначала практики выкачивают оную из тела несчастного, затем алхимики крови – кураторы – осуществляют превращение. Это называется Процессом. Эссенция становится хранилищем воспоминаний усопшего…

Человек спрятал бутылочку в карман.

– Можешь заглядывать в разум, как они?

Папст покачал головой.

– Тогда от этого никакой пользы. Вот, купи себе выпить.

Он достал из кармана мелкую монетку и швырнул ее на землю перед Папстом. Серебристый кругляш сверкнул на солнце, прежде чем шлепнуться в грязь. Даже с такого расстояния было видно: монета оказалась заворашская, самого низкого номинала. На такую не купишь даже кусок черствого хлеба… Жаль, а ведь Папст надеялся на ахеронский полулунник или даже лунник…

– Я ведь не милостыней промышляю, господин…, – пробормотал Папст, но человек был уже далеко, шагал чуть нетвердой походкой мимо торговых рядов. Глядя ему в спину, Папст думал, что ему до смерти хочется добраться до заветной бутылочки и ощутить, каково это: быть кем-то другим.

***

В конце концов вывеска («Чтение мыслей, воплащение жиланий»), отправилась в мешок, который дервиш закинул за плечи. На город опускались сумерки, рынок пустел. Его последней добычей стало несколько монет, вырученных с пары пьяных матросов, поспоривших о том, можно ли угадать будущее человека… по его прошлому. Папст не совсем понял, но, кажется, смысл заключался в том, что чем больше ты знаешь о человеке, тем более предсказуемыми становятся его поступки, а значит и он сам. Что ж, что-то в этом было. Надо признаться, он и сам прибегал к подобному методу, когда его дар, к слову сказать, очень слабый, отказывался работать.

В результате около получаса он занимался тем, что угадывал подробности жизни обоих моряков. Угадывал довольно точно, к бурной радости обоих.

В итоге заработанных денег хватило на ужин и сухой угол в месте, гордо именуемом постоялым двором, где торговцы останавливались на время ярмарки.

***

Там на глаза ему вновь попался тот человек, что недавно демонстрировал бутылочку с эссенцией. Он мирно спал в противоположном углу.

Некоторое время Папст лежал без сна, не в силах уснуть под храп множества голосов. Здесь собрались купцы, ремесленники и мастеровые, приехавшие в город на несколько дней для участия в ярмарке, а также те, кто по разным причинам не захотел (или не смог) отправиться домой.

Раз или два Папст видел, как посетители, едва сдерживая позывы к рвоте, судорожно проталкивались к выходу (все же это было приличное заведение, в других не стеснялись и блевали друг на друга), попутно топча своих соседей. Поэтому, когда очередной «сосед» принялся перебираться через него, пытаясь добраться до выхода на улицу, он даже не пошевелился.

Позже какой-то пьянчуга с кряхтением и стонами пытался точно так же перелезть через тело владельца бутылочки. Несколько мгновений дервишу казалось, что человек вот-вот проснется, но этого не произошло. Возможно, подумал Папст, после их разговора на рынке, и так будучи изрядно выпившим, он направился куда-нибудь, чтобы продолжить веселье…

В этот момент Папст понял, что все это время его не покидали мысли о предмете, которым владел тот человек. О таинственной бутылочке, вмещающей чьи-то воспоминания, а возможно, и чью-то жизнь целиком.

Наконец нарушитель спокойствия преодолел всевозможные препятствия в виде спящих людей, вещей, колонн и прочего, и выбрался наружу. Из-за двери донеслись характерные звуки.

Папст привстал на своем импровизированном ложе. До противоположного конца зала было несколько десятков саженей, и это расстояние еще нужно было преодолеть. Пока в голове у него не было четкого плана действий, разве что…

Он оглянулся, ожидая увидеть, как тот тип возвращается, но в дверном проеме было пусто.

Хорошо.

Папст поднялся в полный рост. Посох он прислонил к стене, убедившись, что тот не соскользнет и не упадет спящему соседу на голову.

Невзирая на то, что в воздухе витал неповторимый аромат смеси разных алкогольных напитков, пьяны в округе были далеко не все. А это значило, что передвигаться нужно было чрезвычайно осторожно, стараясь не разбудить тех, кто спал особенно чутко.

Люди в подобных заведениях лежали на собственных вещах. И этот двор не был исключением. Кроме того, не существовало строго отведенных спальных мест, каждый устраивался, где ему удобно. Наилучшие места, разумеется, были у стен, где из постеленной на пол соломы можно было соорудить что-то наподобие подушки. Тропок между спальными местами и вовсе не существовало: спящих людей приходилось переступать, каждую минуту рискуя наступить кому-нибудь на вытянутую ногу, руку или еще что-нибудь.

Преодолев таким образом половину пути, Папст остановился и прислушался.

Звуков снаружи больше не доносилось. Однако несколько мгновений назад раздался шум, который вполне можно было принять за грохот падения. Не нужно было обладать особой фантазией, чтобы представить, как несчастный пьяница рухнул прямо у входа, не выстояв в борьбе с похмельем. В любом случае он больше не являлся помехой для того, что Папст планировал совершить.

Кражу. Он планировал кражу.

Осознание этого не смутило его, а наоборот, придало сил. В конце концов незнакомец наверняка и сам завладел бутылочкой далеко не честным путем.

Один из спящих людей неожиданно застонал во сне и попытался перевернуться на другой бок. Папст так и застыл над ним с поднятой ногой и бешено колотящимся сердцем. Человек что-то пробормотал с закрытыми глазами, довольно причмокнул и вновь погрузился в сон. Папст осторожно поставил ногу по другую сторону.

Когда ему оставалось сделать пять-шесть шагов, то есть преодолеть три сажени, снаружи пьяный голос затянул песню. Папст даже зажмурился, представив, как орущий по чем зря пьянчужка вваливается в зал и будит всех…

Однако удача все-таки была на его стороне. Спустя несколько ударов сердца он сумел добраться до человека в углу.

Только сейчас Папст понял, что самое трудное впереди. А именно – вытащить бутылочку так, чтобы человек ничего не почувствовал. И он принялся обшаривать одежду спящего. Сам он положил бы настолько ценную вещь в один из внутренних карманов, однако у незнакомца они отсутствовали. Оставался один из нагрудных карманов или тех крохотных вместилищ по обеим сторонам жилета, куда обычно кладут всякую всячину. Помнится, из одного из таких карманов незнакомец доставал мелкую монетку, которую бросил Папсту.

Папст обыскал их все, стараясь действовать как можно осторожнее, но кроме пары спичек и скрученной полоски серы ничего не обнаружил.

Оставались немногочисленные пожитки незнакомца.

На них он вполне мог бы спать, просто подложив особенно ценные вещи под голову, как это делали все в подобных заведениях. Тогда Папсту ни за что не удалось бы достать пузырек, не потревожив сон человека…

Но похоже, сегодня удача решила оставаться на его стороне до самого конца, поскольку оказалось, что человек спал не на вещах, а прямо на полу. Очевидно, выпитый алкоголь свалил его с ног раньше, чем он успел как следует устроиться.

И тут Папст испугался второй раз за вечер: а вдруг его уже обчистили? Вдруг все, что было у незнакомца, включая бутылочку с чудесной эссенцией, давно перекочевало в чей-то карман? В таком случае Папст никогда не узнает, в чей именно… Даже если вор будет рядом, в одном с ним зале. С тем же успехом склянка могла бы находиться за морем или на одном из небесных островов.

Папст быстро осмотрел вещи незнакомца. Большинство из них были грязными, старыми и потрепанными, как и сумка, в которой он носил свои пожитки. Та выглядела не просто видавшей виды, а буквально сшитой из лоскутов, столько на ней было прорех и закрывающих их заплат. Если человек положил склянку в эту сумку, он был куда большим глупцом, чем казался на первый взгляд. Или нет?

Внезапно пальцы Папста наткнулись на вожделенный пузырек.

Он выдернул руку из сумки и не разжимая пальцев, сунул находку за пазуху. Теперь предстояло вернуться назад, на этот раз за собственными вещами. Папст не собирался задерживаться здесь на остаток ночи.

Обратный путь занял у него гораздо меньше времени.

Пара ударов сердца на то, чтобы подхватить мешок с вещами и табличкой («Чтение мыслей, воплащение жиланий»), взять посох – и в путь. Перешагнув последнего постояльца, Папст обернулся: зал был погружен в сон. Спал и ни о чем не подозревающий незнакомец.

Выходя за порог, дервиш обернулся. Говорят, плохая примета. Как будто тащишь за собой прошлое со всеми его ошибками и неудачами.

Отойдя от постоялого двора на пятьдесят шагов и предварительно убедившись, что его никто не видит, Папст зашвырнул табличку в один из переулков, где она шлепнулась в грязную лужу среди мусора и крысиного помета. Дальше он шел уже налегке, бодро переставляя посох и улыбаясь самому себе и миру вокруг.