Этому очень способствовало то обстоятельство, что дно тарантаса было устлано слоем свежего душистого сена. Не успел парень хорошенько устроиться, как старик громко крикнул:

– Но! – и сухо щёлкнул вожжами.

Услышав знакомый приказ, лошадь мотнула большой головой, переступила ногами и почти без усилий шагнула вперёд. Небольшой экипаж достаточно резво тронулся с места. Слегка колтыхаясь на резиновых шинах, он легко покатился вперёд.

Глеб приподнялся на правом локте, высунул нос над краем деревянного борта и с опаской глянул назад. Парень увидел, что телега отъехала от скромного здания на несколько метров, и облегчённо вздохнул.

В этот момент, в открытую заднюю дверь кто-то шагнул из темноты автостанции. На улицу вышел расхристанный мент в замызганном кителе мышиного цвета. В руках у него оказалась большая дубинка из твёрдой резины. В народе её именуют по разному, но чаще всего, «демократизатором».

Парень быстро юркнул за борт и притаился на дне дощатого кузова. Глаза служителя правопорядка равнодушно скользнули по спине старика, сидящего в древнем рыдване. Взгляд устремился по узенькой улице. Заметил несколько редких прохожих и начал искать среди них, высокого парня с рюкзаком за плечами.

Помертвев от сильного страха, беглец замер в повозке, как мышь, что учуяла приближенье кота. Так он и лежал какое-то время. Потом, Глеб с облегченьем отметил, что не слышит шума погони, ни стука сапог, ни звука мотора полицейского «газика». Никто не кричит пожилому вознице: – Стой, или буду стрелять!

Слегка успокоившись, Глеб чуть приподнялся над бортом телеги и напряжённо глянул по сторонам.

Автостанция давно скрылась из виду. Пустой экипаж свернул в правую сторону и покатился по маленькой улице, засаженной старыми огромными липами. Пригнувшись, парень встал на ноги и, придерживаясь руками за кузов, пошёл, качаясь вперёд.

Возница тотчас обернулся и увидел идущёго к нему пассажира. Он улыбнулся в усы и подвинулся на небольшом облучке. Глеб с удовольствием сел рядом с ним, немного поёрзал и удобно пристроился на широкой доске. За долгие годы работы, штаны седоков отполировали её до зеркального блеска.

Глянув вперёд на дорогу, парень увидел, что перед ним находился внушительный круп крепкой лошади с мерно качающимся длинным хвостом. Как помнил Глеб, красно-рыжая масть называлась каурой.

– Вы едите в город Трёхреченск? – завёл беглец разговор.

– Нет. – ответил старик. Разглядев удивление, возникшее на физиономии парня, он объяснил всё довольно подробно: – В восьми верстах от Подгорска есть поворот с главной трассы. Если немного проехать по лесу, то скоро наткнешься на наше сельцо. В нём мы все и живём. А тебе мил человек, надо до самого города?

– Да мне бы, до поворота «Пекинки» сначала добраться, а там, на попутках в Трёхреченск. Вы скажите мне, когда нужно сходить? – торопливо объяснил пассажир.

– Ехать ещё далеко. Сиди, не волнуйся. – отмахнулся старик.

Телега выехала за границу райцентра и, достаточно ходко, покатилась по трассе. Вдоль неширокой дороги стеною стоял густой мрачный лес, всё больше еловый. Глебу вдруг показалось нечто совершенно другое. Когда он ехал с шофёром в Подгорск, то автобус их двигался совсем по другому пути.

– «Нет,» – подумал он про себя: – «это никак невозможно. Я же смотрел на автостанции схему дорог и всё отлично запомнил. Оттуда идёт всего два шоссе. Одно уходит на северо-запад к развилке, а оттуда в Трёхреченск.

Второе, направляется почти на восток, к райцентру Заборское. Судя по солнцу, висящему слева и сзади, мы едем правильно, прямо к закату. Ещё несколько вёрст и будет тот съезд, от которого можно добраться к деревне возницы. Там я сойду и через три километра уже окажусь на нужном мне перекрёстке.

– Извините, а как мне вас величать? – поинтересовался вдруг парень: – А то неудобно как-то без имён разговаривать. Меня зовут Глеб.

– Латúмир Серкóвич я, а фамилия моя будет Саты́гов. – спокойно ответил древний мужчина.

– Вы исконный вогул? – не удержался Глеб от вопроса, который мог показаться довольно нескромным.

– Да, где ты теперь, отыщешь вогула чистых кровей? – засмеялся дребезжащим смешком старичок: – Сначала монголо-татары прошли через наши исконные земли, словно огромным катком. Потом появились казаки, за ними уже прибыли русские. Теперь мы, не пойми, кто такие? Одни вогульские имена и остались при нас.

Дальше возница углубился в былые предания, что сохранились с давнишних времён. Глеб слушал в пол-уха, но чтобы не обижать человека, он делал вид, что ему весьма интересно. Как говорится, хочешь кому-то понравиться, смотри ему в рот.

Время от времени, он задавал пару каких-то вопросов, на что старик отвечал с большим удовольствием. Боясь пропустить небольшой поворот, парень постоянно следил за дорогой, но съезда в густой тёмный лес он почему-то не видел.

Слабый ветер слегка шелестел в верхушках высоких деревьев. Резиновые лысые шины мерно стучали на трещинах, которые очень причудливо избороздили дорожный асфальт.

Латúмир Серкóвич что-то мерно подробно рассказывал. Убаюканный слабо журчащим голосом деда, Глеб то ли, крепко уснул? То ли, впал в нечто вроде прострации?

Неожиданно всё, что находилось вокруг, будто подёрнулось голубоватою дымкой, очень похожей на редкий полупрозрачный туман. Парень резко встряхнулся и, преодолев какую-то вязкую силу, скинул с себя наваждение сна. Он поднял тяжелую голову и встревожено глянул вперёд.

В этот момент, телега покинула запущенный лес и оказалась на невысоком пригорке. Внизу протянулась большая прогалина, на которой уютно устроилось небольшое сельцо. Как показалось удивлённому парню, в нём находилось дворов десять-двенадцать.

Прямая дорога проходила деревеньку насквозь и упиралась в густой, совершенно нехоженый ельник. В конце узкой улицы висело огромное, багрово-красное, вечернее солнце. Своим сияющим краем оно чуть касалось макушек деревьев.

Недоумевающий Глеб повёл взглядом вправо и влево и с ужасом понял, что не видит асфальтированной шоссейной дороги. Парень почувствовал, как у него перехватило горло от страха, и хрипло спросил самое первое, что пришло ему в голову: – А далеко ещё до вашей развилки?

– Почти тридцать вёрст от этого места. – ласково ответил старик.

– Как тридцать? – испугано вскинулся молодой человек: – Вы же сказали восемь вёрст до поворота по трассе, да ещё немного по лесу. Или же это совершенно другое селение?

– Наша милок деревенька-то, наша, вогульская. Саты́говкой она уже лет сто называется. Только, от того поворота, лесом ещё двадцать семь километров.

– Я же просил вас высадить меня на развилке. – растерянно выдохнул парень.

– Я тебе говорил, что мы братец приехали, а ты буркнул, что-то невнятное. Мол, поедешь и дальше со мной.

– И что же мне делать теперь? – чуть не плача выкрикнул Глеб: – Ни палатки, ни спальника у меня с собой нет. Да и еды, нет ни крошки.

– Переночуешь в моей старой избе. Ну, а утром я тебя довезу до самого города. Всё равно, мне нужно, завтра заехать к своим дальним родичам и передать им кое-что от селян. – устало отмахнулся старик.

Внезапно Глеб успокоился и решил про себя: – «Так даже лучше. Приеду домой на день позже. Глядишь, и синяки на лице слегка подживут и не станут так сильно бросаться в глаза. Всё мама будет меньше кричать о моём «дурном поведении в культурных местах».

Глеб с большим интересом начал рассматривать небольшое селение. Первое, что его поразило, это отсутствие местных людей, животных и птиц. Второе, это странная тишь, словно застывшая над длинной поляной.

Парень не слышал ни громкого лая собак, ни дребезжащего блеянья коз и овец, ни густого мычанья коров, что недавно вернулись с пастбищ домой. Вокруг не было того множества звуков, что соответствуют жизни любой деревеньки. Только ветер шумел в толстых ветвях ближайших деревьев.

Турист не заметил даже тонких струй лёгкого дыма, что поднимались над кирпичными трубами сельских домов. Всё говорило о том, что в поселении нет вообще никого. От таких удивительных выводов у Глеба даже мороз прошёлся по коже. Да, и волосы на голове слегка шевельнулись.

Словно проникнув в его странные мысли, старик пояснил: – У нас в деревеньке люди на зорьке встают, а на закате уже спать отправляются. Телевизор и радио у нас тут волны не ловит. Так что, вечером делать, нам особенно нечего. Вот и ложится народ, как можно раньше в постель.

– А собаки-то где? – с неожиданной злостью съехидничал Глеб: – Тоже спят крепким сном? Не обращают внимания на поздних приезжих?

– Пустобрехов у нас сроду не держат, – отмахнулся старик: – а охотничьи псы привыкли работать молчком. Только громко рычат иногда. А как схватят крупного зверя так и держат, пока к ним не подойдёт человек. Меня все собаки здесь давно уже знают. Вот на меня и брешут. Ну, а ты, вроде, со мной.

Лошадь сама повернула направо и остановилась у самой крайней избы. Дом оказался самый обычный, большой, ладно срубленный из толстых лесин, весьма посеревших от долгого времени.

Забор перед широким двором слегка покосился, но, несмотря на беленные непогодою плахи, оказался достаточно крепким. Ворота были подстать очень прочной ограде, высокие и основательные, словно их изготовили лет сто назад, а может быть и значительно раньше.

Старик бросил вожжи на облучок, ловко спустился с телеги и двинулся прямо к ограде. Он отпер запертую на щеколду калитку, шагнул за ворота и начал там с чем-то возиться. Наверно, с довольно тяжёлым и неудобным затвором?

Глеб помчался на помощь пожилому вознице. Вдвоем они навалились на высокие дощатые створки и распахнули их настежь. Ржавые петли заскрипели протяжно, пронзительно и удивительно громко. Это лишь подчеркнуло, стоящую кругом тишину.

Не дожидаясь команды, лошадь неторопливо тронулась с места, устремилась во двор и направилась прямо к сараю, стоящему слева. Старик двинулся вслед за кобылой, а гость стал возиться с воротами.

Наконец, парень справился с огромными тяжёлыми створками и задвинул на место ржавый железный засов. Тем временем, старик быстро распряг красно-рыжую лошадь, взял её под уздцы и, что-то бурча, увёл в небольшую конюшню.

Отряхнув ладони от пыли, Глеб повернулся. Он внезапно увидел, что возле забора стоит будка для огромной собаки, сколоченная из толстых досок. Из неё нехотя вышел взъерошенный пёс, сильно похожий на большущего волка. Грозный домашний питомец хмуро воззрился на позднего гостя.

От неожиданной встречи парень невольно напрягся. Ведь кто его знает, чего можно ждать от такого крупного зверя? Потом, он заметил ошейник из толстой коричневой кожи и с облегченьем отметил, что тот очень плотно охватывает шею собаки.

Прочная сбруя имела стальную цепочку и надёжно крепилась к металлической проволоке, висевшей на высоте в пару метров. Та в свою очередь, тянулась вдоль большого двора и проходила от стенки сарая до самого дома.

– Какой великан. – выдохнул Глеб и с уваженьем добавил: – Не иначе, как помесь волка с крупной сибирскою лайкой.

– Свой, Тагáй! Свой! – прикрикнул старик на хмурого пса.

Показав белоснежные огромные зубы, кобель лениво зевнул, никуда не спеша, развернулся на месте и, молча, двинулся к будке. Он слегка повозился в просторном жилище, удобно улёгся и скоро затих.

Глеб боязливо направился к старой телеге, стоящей возле сарая. Он взял полупустой синий «сидор» и, ни секунды не мешкая, вернулся к крыльцу. Возле широких ступеней, стояла массивная лавка, изготовленная из нескольких плах. Изделие из внушительной лиственницы, нескоро сгниёт под дождём и под снегом.

Парень поставил рюкзак на плотную землю, утоптанную до каменной твёрдости, и легко опустился на сиденье скамейки. Устраиваясь поудобней, он немного поёрзал на гладкой доске и с интересом повертел головой.

Прямо за домом располагался большой огород, на первый взгляд, довольно ухоженный. Высоких сорняков незаметно. В правом углу обширной площадки виднелась деревенская банька, срубленная из толстых стволов.

За ней высилась огромная тёмная ель, что поднялась над соседними кронами метров на семь или восемь. Глеб обратил вниманье на горизонтальную ветку, росшую возле самой вершины. Она была сломана ветром и, скорее всего, это случилось очень давно.

В левом углу домового участка стояла простая, без особых искусов, уборная, сколоченная из старых досок. В центре потемневшей от времени дверки виднелось небольшое окошко в форме сердечка. Видимо, когда-то давно, дед постарался для любимой жены.

Судя по лёгкому шуму, долетавшему из соседней конюшни, старик всё возился с уставшей гнедою лошадкой. Как-никак пробежала за день, не менее тридцати километров. Нужно её быстро распрячь и хорошо осмотреть, не потёрлась ли где ненароком? Потом, дать свежего сена и, конечно, воды.

Спустя пять минут, возница закончил работу, вышел из сарая во двор и запер ворота на простую щеколду, срубленную из тёмного дерева. Взглянув на праздно сидящего гостя, он направился к дому и, молча, поднялся с земли на крыльцо укрытое узкой двускатною крышей.

Обернувшись назад, старик лёгким кивком позвал Глеба с собой и подошёл к прочной двери, ведущей внутрь крепкого добротного дома. Он потянулся к стальному засову и извлёк из проушины обычную щепочку, что здесь заменяла надёжный замок.

Хозяин толкнул внутрь избы тяжёлую створку, переступил высокий порог и сразу исчез в неосвещенных сенях.

Подхватив свой рюкзак, парень направился следом, вошёл в тёмное со двора помещение и увидел в противоположной стене очень яркий проём, ведущий куда-то ещё. Свет бил оттуда прямо в глаза. Рассмотреть, что там перед ним, парень не смог.

Помня, что в подобных местах, обычно стоят бочки, бадьи и разная крестьянская утварь, Глеб совсем не хотел натолкнуться на незнакомые вещи. С большой осторожностью, он пересёк небольшую прихожую, вошёл в открытую дверь и, с облегчением понял, что находится в кухне.

Слева, возле порога одиноко стояли запылённые сапоги старика. Гость опустил «сидор» на пол, настеленный их широких досок, скинул кроссовки и поставил их рядом с крестьянской обувкой хозяина.

Большую часть помещения занимала огромная русская печь, не очень давно побеленная известью. Всё в ней, как и положено, оказалось на месте. Внизу темнело подпечье, с сухими дровами. Чуть выше, находился подшесток, с двумя чугунками. Над ним, разместился глубокий шесток, в котором виднелась заслонка чёрного цвета. Сверху, уже на кирпичной трубе, устроилась вьюшка с задвижкой.

Боковая стена русской конструкции упиралась в дощатую перегородку и, по всей вероятности, выходила в соседнюю комнату. Слева тянулся продолговатый кухонный стол, покрытый старой клеёнкой со стёртым рисунком. Тут же приткнулись четыре простых табурета, изготовленных ловким народным умельцем.

Несколько деревянных кадушек и разномастные вёдра, стояли вдоль длинной стены, свободной от какой-либо мебели. Почти все они были накрыты разными крышками, как деревянными, так и жестяными с эмалью. Над ними висела широкая полка с разнообразной кухонной посудой.

Небольшое, оконце выходило на пустынную улицу тихой деревни. Филёнчатая синяя дверь вела в жилые горницы дома. Глеб вдруг услышал, что старик возится за перегородкой. Никого не стесняясь, парень прошёл прямо туда и оказался в большой светлой комнате.

Стены из хорошо ошкуренных бревён, были пусты. Только на противоположной от двери поверхности висела простая деревянная рамка. За запылённым, давно не мытым стеклом, виднелись десятки фотографических карточек разных размеров. Все они оказались чёрно-белого колера и весьма пожелтели от долгого времени.

Глянув на древние снимки, Глеб сразу узнал хозяина дома, снятого в разные годы его продолжительной жизни. Почти что везде, рядом с мужчиной стояла какая-то женщина явно вогульского типа. Скорее всего, она и являлась женой старика.

С середины дощатого потолка помещения свисала электролампочка без абажура. «Светильник» крепился к витому серому проводу в оплётке из тоненьких ниток. «Кабель» шёл по стене и крепился к маленьким фарфоровым изоляторам, размером с фалангу среднего пальца руки.

В переднем, «красном» углу, вместо православных икон, темнела большая «тарелка» старинного радиорепродуктора. Нечто похожее, Глеб видел в кино, про далёкие послевоенные годы. В те времена, подобная вещь имелась почти в каждой семье советской страны.

Под чёрным устройством радиосвязи стояло большое и очень высокое двуспальное ложе. Такое «произведенье искусства» Глеб видел один только раз в своей коротенькой жизни.

Это случилось в тот год, когда он впервые приехал к бабушке с дедушкой. Потом, мода на подобные вещи куда-то ушла и все относились к спальному месту значительно проще.

В этом же доме всё осталось в том состоянии, как было принято в пятидесятых годах двадцатого века. То есть, имелась стальная кровать с высокими спинками. Они были украшены блестящими стержнями, бляшками и мелкими шариками.

Сама же постель представляла собою пару ватных матрацев, на которых лежала перина толщиною в полметра. Сверху белело покрывало из ткани с богатым подзором. То есть, с широкой каймой, идущей понизу.

На покрывале лежало несколько маленьких думок, с вышитыми вручную щенками, котятами и разными птичками, неведомых земным орнитологам. В изголовье, к полотку вознеслась пирамида, сложенная из разновеликих подушек и укрытая тонкой накидкой из прозрачного тюля.

Над «шикарным» вычурным ложем висела, поблекшая от долгого времени, большая клеёнка. На ней виднелось горное озеро с тремя лебедями. За небольшим водоёмом темнел очень маленький, похоже, трёхкомнатный, готический замок с зубчатыми башнями и острыми шпилями.

На переднем плане «ковра» устроился внушительный Рыцарь с лихими усами времён позапрошлого века. Он щеголял ярко блестящими латами и красною розой в правой руке.

Воин стоял на левом колене, смотрел на дорогую избранницу, которая находилась поблизости, и протягивал ей крупный цветок. Принцесса была с такой тонкой талией, которая может вам встретиться лишь у игрушечной куклы по имени «Барби».

Неведомый народный художник нарисовал эту картину такими ядовито-кричащими красками, что минувшие десятилетия не смогли с ними что-либо сделать. Их неестественный цвет нельзя было ничем приглушить. Даже серая пыль и та не справлялась с такою задачей.

Почему-то у Глеба создалось впечатление, что эту кровать не разбирали уже очень давно. Он вновь посмотрел на рамку с чёрно-белыми фото. В этот раз, он заметил нечто другое.

Вернее сказать, он разглядел довольно большую, и судя по чёткости линий, сравнительно новую карточку. На ней парень увидел хозяина дома, стоящего возле открытого гроба. В неукрашенной ничем домовине лежала усопшая женщина. Скорее всего, пожилая жена Латимира Серкóвича.

Пока Глеб вертел головой, старик стоял на коленях возле большого ларя, что притулился у фундаментального ложа. Наконец, он закончил возиться в глубине сундука, что-то потянул на себя и вытащил увесистый свёрток, покрытый кусочками ткани разного рисунка и цвета.

Развернув стёганое одеяло из ваты, он бросил на его большой половик, расстеленный вдоль помпезной кровати. Глеб с удивленьем увидел, что коврик был связан из разноцветных лоскутьев, скрученных в небольшие верёвочки.

– Спать будешь здесь, в этой комнате, а я, как всегда, лягу на полатях на кухне. – бросил гостю хозяин. Чуть слышно кряхтя, он тяжёло поднялся с колен. До Глеба донёсся отчётливый хруст изношенных суставов мужчины.

– Спасибо. – откликнулся парень.

– А сейчас, идём ужинать. – старик вышел в сени и тут же вернулся. В руках он держал долгополый овчинный тулуп: – Укроешься, если замёрзнешь. – он бросил потёртую шубу рядом с кроватью, отправился в кухню и загремел там какой-то посудой.

Гость двинулся следом.

– Рукомойник и всё остальное, на улице. – на ходу объяснил Латúмир Серкóвич.