Но все же самое трудное, причем, трудное именно в физическом смысле в детстве я перенес в Румынии, в Трансильванской Темишоре, где мы с мамой оказались с лета 1947 года. После того, как отца отправили на Волго-Дон, мама (как называли ее румыны, «русойка») начала зарабатывать на жизнь тем, что продавала на рынке подсолнечное масло. Его привозили с маслобойни из деревни утром, и передо мной, семилетним мальчиком, стояла забота отнести пустой бидон, тяжелый бидон, назад в деревню, и уже утром на машине хозяин маслобойни вместе с полным бидоном привозил меня к маме на рынок. Скорее всего, эта деревня была от рынка не очень далеко, не более двух-трех километров. Но даже пустой бидон, как я помню, он был из жести, был для меня, ребенка, безумно тяжелым. И я обычно с обеда до вечера, с перерывами тащил его по шпалам в деревню. И тут, благодаря этим мукам, и произошла моя первая встреча один на один с Богом. Я мог сократить дорогу в деревню, но для этого мне надо было уже перед ней, деревней, сойти с железной дороги и пойти напрямую, через кладбище. Но я, ребенок, очень боялся кладбища и предпочитал длинную дорогу по шпалам. И в тот раз я, измученный, дотащил эту канистру до развилки и никак не мог решить, как идти дальше. И вдруг что-то заставило меня посмотреть на небо, и я увидел на нем того бога на облаке, который был нарисован на стене в церкви в Темишоре, куда мы с мамой ходили молиться каждое воскресенье. И этот бог начал мне улыбаться и показывать рукой, чтобы я шел за ним именно вдоль железной дороги по шпалам. Бог с неба скоро исчез, но я совершенно спокойно и даже с какой-то радостью дотащил свою тяжелую ношу до деревни. Наверное, выбор Бога, его совет не идти в деревню через кладбище, был еще знаком того, что мне дано в жизни обходить стороной дороги, ведущие на кладбище. И все-таки, на мой взгляд, чудо в жизни существует, чудо возможно. Оно дает о себе знать крайне редко, но оно напоминает нам о какой-то сверхъестественной, назовем это «божественной», сути нашего бытия.

Зачем я обо всем этом вспоминаю? Только для того, чтобы показать, что все-таки понимание смысла жизни, погружение в нее во многом зависит от того, какова была твоя судьба и жизнь как человеческого существа. И, наверное, многое в моей публицистике, в моем мировоззрении, в моей борьбе против изуверства марксизма, изуверства «русской идеи» идет, конечно, от моего совсем непростого детства. Не забывайте, как было трудно мальчику, а потом молодому человеку, который не такой, как все, который все-таки был сыном осужденного по 58 статье, который был, по сути, реэмигрантом, у которого в метрике вместо фамилии и имени отца стоял прочерк. А в ЦК ВЛКСМ близкий мне тогда Гена Гусев по пьяни, полушутя говорил мне: «А как ты, Саша, мне докажешь, что ты родился именно в 1941 году, а не в 1942, и что твой отец не был румынским офицером?» Уже в 1970-е недавно покинувший нас философ Вадим Межуев, когда мы были с ним на какой-то конференции в Таллине, во время застолья признался мне, что в Институте философии все считали, что я родился от немца, ибо у меня от рождения «философские мозги». Но я вспомнил обо всем этом, чтобы на своем личном опыте показать, что в жизни есть все-таки какая-то мистика. У меня была трудная биография, но меня никто никогда не обижал и не унижал, ни в Румынии, ни тогда, когда я вернулся с мамой в СССР. Спасла мне жизнь немка, мадам Цандер, которая забрала меня от мамы к себе в дом в начале осени 1948 года, когда я заболел туберкулезом. Первый подарок в жизни я получил от молодой венгерки, это была книга с красивыми картинками. И, самое главное, я случайно остался живым. Плоешты, куда румыны вывезли инженерно-технический состав завода КИНАП, на котором до войны и во время защиты Одессы работал мой отец, американцы бомбили в апреле 1944 года. Я, кстати, стал человеком и стал помнить о том, что происходило со мной в жизни, именно благодаря взрыву бомб, который падали внизу, где был порт и доки для немецких подводных лодок. Но американцы не бомбили ни завод, на котором работали вывезенные из Одессы специалисты, в том числе и мой отец, ни, тем более, они не бомбили поселок, где все мы жили. А второй раз меня спас от пули уже случай. Мой отец, как и все одесситы, которые оказались в Румынии и которые совсем не хотели ехать в СССР, ибо знали, что их ждет Гулаг, пошли на демонстрацию в поддержку короля Михаила. И он, сумасшедший, взял меня, шестилетнего ребенка, на эту демонстрацию. Я в 1994 году по приглашению президента Илиеску приехал в Бухарест специально, чтобы посмотреть, где происходила демонстрация, на которой я мог быть убит. И я особенно хотел посмотреть на колонну у королевского дворца, которая заслонила меня и отца от пуль во время обстрела демонстрантов пришедшими к власти в Румынии коммунистами. Сицилийскую колонну у дворца короля Михая, которая спасла мне жизнь, еще в 1970-е срезал брат Чаушеску и отправил ее в Национальный музей Румынии. Но у меня на всю жизнь осталось ощущение холода от колонны, к которой я плотно прижался, спасаясь от пуль. Отец остался жив, я тоже, но рядом те, кто не успел спрятаться, были убиты. Теперь жертвам расстрела демонстрации у королевского дворца в 1946 году воздвигнут памятник.

Я хочу на своем примере показать, что какая бы жизнь не была, при всем своем трагизме и драматизме она несет в себе много интересного, обладает ценностью сама по себе. И есть что-то противоестественное, античеловеческое во всех наших русских попытках принизить значение обычной человеческой жизни со всеми ее горестями и радостями. Я, упаси бог, не хотел, чтобы мои дети прошли через те испытания, через которые прошел я. Но, с другой стороны, и они могут мне позавидовать: я испытал то, что не каждому дано. И вся эта история с богом на небе, который, когда я совсем сник, помог мне прийти в себя; и вся эта история с тем, что я много раз совершенно случайно спасался от неминуемой смерти, говорит об особой красоте нашего существования в мире. Я не знаю, я не мистик, но есть все-таки в жизни каждого из нас какое-то предназначение. Я бы никогда, наверное, не поступил бы на философский факультет МГУ, никогда бы не стал публицистом, которого все-таки многие читают, если бы опять ни случай. Было уже принято решение разрешить мне в связи с окончанием третьего года службы в армии поехать в Москву сдавать экзамены для поступления на философский факультет. Но вдруг, уже перед самым выездом из части, меня вечером вызывает майор Близнюк, командир нашего батальона, который меня не любил, и говорит мне, что в силу моей провинности (я уже забыл, какой) он категорически против моего отъезда в Москву и завтра он доложит о своем решении командиру полка Игнатьеву. Можете себе представить, что я пережил в эту ночь?!! Но майор Близнюк утром пошел, как обычно, делать зарядку, поднял штангу, сломал руку и его вывезли в госпиталь. А я после завтрака навсегда покинул в/ч 43032. Вот такая история. И все-таки я настаиваю, что жизнь сама по себе, жизнь каждого из нас имеет свою красоту. Я думаю, нам, русским, пора научиться не просто защищать себя, свои интересы и права, но надо всерьез подумать о том, чтобы уже не было угрозы этой жизни, чтобы русский человек уже больше не был средством реализации фантазии наших правителей, каким он был всегда. И поэтому вы поймете, почему в этой книге я решил собрать все свои статьи последних лет, посвященные доказательству этой простой идеи – что человек, русский человек, не может быть «средством». В этой книге я собрал все свои статьи, где я специально, целенаправленно пытался доказать, что в нашей русской недооценке ценности человеческой жизни есть что-то ущербное, что нам пора научиться обходить стороной соблазны невозможного, желание совершать то, чего никто никогда не совершал. Ведь всегда, разрушив то, что есть, во имя прекрасного, мы ничего не получаем взамен, а теряем очень много, и прежде всего человеческие жизни. И все потому, что мы не умеем ценить то, что есть, что нам дано Богом и что обладает ценностью само по себе. Мы забыли об уроках 1917 года, мы забыли об уроках 1991 года, а «Крым – наш» был повторением большевистского «Землю – крестьянам». Мы никак не можем понять, что невозможное, как «халява», никогда, кроме беды, никому ничего не приносило. История повторяется. В 1917 году мы, Россия большевиков, на 70 лет превратились в осажденную крепость. После 1917 года назад дороги не было, ибо для большевистской власти ленинский Октябрь был святым. А в 2014 году мы снова превратили сами себя в осажденную крепость, и причиной тому стали победы «зеленых человечков», причиной тому стал «Крымнаш», и сегодня мы вынуждены неизвестно сколько десятилетий оставаться осажденной крепостью и мучить людей своей непреодолимой отсталостью и нищетой, ибо ни один руководитель России, ни Путин, ни тот, кто придет в Кремль после него, не в состоянии отказаться от побед «русской весны» 2014 года. И трагедия действительно состоит в том, что это невозможно. Мне кажется, что Горбачеву отказаться от наследства ленинского Октября было куда проще, чем Путину отказаться от побед «русской весны» 2014 года. И что в этой ситуации делать? По крайней мере, на мой взгляд, пора перестать играть в эти державнические игры и позаботиться о той России, которая все же существует сегодня.