Глава четвёртая

Вернувшись в свой кабинет, Старков открыл сейф и забросил папку на нижнюю полку, куда традиционно определял «наследство потомкам» дополнительно к «глухарям» двадцатилетней давности, перешедшим ему – и тоже по наследству – от прежних обитателей кабинета. Папку он туда определил не потому, что ей не нашлось бы места среди «живых» дел полкой чуть повыше. Старший следователь «печёнкой» чувствовал, что дело об этой… мертвеце – само из категории «неживых». Конечно, всю необходимую макулатуру он соберёт – но и только…

Минут десять «печёнка» давала о себе знать, пока, наконец, Старков не докурил вторую за эту «декаду» «беломорину» и не извлёк из недр сейфа подвергнутое опале дело. Это было явным свидетельством «реабилитации» и «возвращения к жизни» красной худосочной папки.

Не открывая её – «плавали – знаем, чай, не роман!» – Алексей Семёнович покрутил диск громоздкого допотопного телефона, вероятно, ещё «сталинского розлива».

– Прокуратура Кировского района? Мне бы старшего следователя Юна.

– Да будет тебе, Семёныч, – виноватым голосом и очень громким басом – одно из немногочисленных достоинств сталинского аппарата – отозвалась трубка. – Я бы и сам «поблагодарил» любого за такой «подарок»… Но, честное слово – это всё Зарубин! Я уже принял дело к производству, когда он решил заделаться этим… землепроходцем!

– Да я не за тем звоню, Володя, – подобрел голосом Старков, – чтобы «выразить тебе благодарность».

– Слушаю тебя, Семёныч!

Голос на том конце провода мгновенно исполнился оптимизма и даже радости. Так всегда бывает, когда «чует кошка, чьё мясо съела», пусть даже ситуация и отличалась от классической.

– Володя, те две убиенные на вашей «подшефной» территории… ну, с вырезанным «хозяйством» – твоё «достояние»?

– Моё…

Энтузиазм в голосе Юна исчез так же быстро, как и появился. Чувствовалось, что «достояние» уже изрядно «достало» «удостоенного».

– Не поделишься?

– Хочешь объединить в одном производстве?! – повторно ожил Юн.

– Нет, – рассмеялся Старков, – всего лишь прошу тебя «исповедаться».

– А-а-а…

И кировский «старшой» опять «умер». На разговор «наступила» короткая пауза, за которой наследовал протяжный горестный вздох.

– Ну, что тебе сказать, Лёша… «Висяк» и «глухарь» – самые подходящие слова для определения текущего состояния на текущий же момент.

– Неужели – ничего? – тоже «обрадовался» Старков.

Предваряя ответ, Юн дополнительно «обнадёжил» контрагента вторичным горестным вздохом. Этот момент «тризны» по себе и по делу завершился звуком, даже по телефону идентифицируемым как громкая совместная работа носа и носового платка.

– Ну, как тебе сказать…

– Говори, как есть!

– Ничего, кроме трупов, Семёныч. Мы даже не нашли вырезанное… э…э…э… «хозяйство».

– А что вырезали?

– Как сказано в заключении судмедэкспертизы, удалены большие и малые половые губы. Хирургическим путём.

– Хирургическим?

Лицо Старкова немедленно обзавелось «потусторонним» выражением. Он даже на несколько секунд отнял трубку от уха.

– Это интересно.

– Ничего интересного, Семёныч!

Даже по телефону было «видно», как визави на том конце провода «раздражённо махнул рукой».

– Мы сначала тоже ухватились за эту «мульку». Ну, думаем – след, какой-никакой: маньяк имеет отношение к медицине.

– Ну, и?

– Ну и ни хрена!

Злость Юна на безнадёгу уже «выходила из берегов».

– В городе – четыре клинических больницы, восемь поликлиник, чёртова уйма травмпунктов – и везде работают хирурги! И везде – не в количестве одной штуки! А ещё – медицинский институт с хирургическим факультетом, институт пластической хирургии, четыре морга с патологоанатомами, судебно-медицинский морг, бюро судмедэкспертиз…

– Ты и бюро включил?!

Старков не столько удивился, сколько насторожился: что-то чего-то в этом «чём-то» было.

– «На радостях», – усмехнулся в трубку Юн. – А потом «один знакомый дяденька» сказал мне, что список-то – неполный. Оказалось, что сюда надо включить ещё и работников мясокомбината, работающих на разделке туш, и мясников из магазинов, и их коллег из «Рыбохолодильника», и уголовный элемент, отметившийся и не отметившийся «художествами» по этой линии, и мастеров художественных промыслов: резчиков по кости, по дереву – даже по металлу! И всё это – не только по городу, но и по области!

Трубка устало вздохнула.

– Хорошо ещё, что сразу отвергли версию гастролёра, а то сколько бы ещё «счастья привалило»… Но и так, Семёныч – больше тысячи рыл! Больше тысячи – и ни на кого ровным счётом ничего! А ведь «насобачиться» так резать письки может и любой обыватель – было бы желание… в том числе, и половое.

Старков хмыкнул в трубку: хорошо закруглился визави. Но этим «радости жизни» и заканчивались.

– Но макулатуру-то собираете?

– А как же, Семёныч! – тут же ожила трубка. – Как говорится, «план по валу – вал по плану»! Работаем на объём, не щадя ни чернил, ни бумаги! Уже на третий том замахнулись! Начальство очень довольно всем… кроме результата.

Старков коротко хохотнул: даже унывая, Юн не унывал, а если и унывал, то как-то жизнерадостно, «неунывающим макаром».

– Ладно, Володя, считай, что я тебя исповедал… На дорожку – парочка махоньких вопросов: что-нибудь при осмотре нашли?

– Ничего. Ни единой бумажки, ни единой какашки. Я уже скромно молчу о следах. Никто ничего не видел, ничего не слышал. Так что с твоим… теперь уже твоим делом – полная нестыковка. Это у тебя – чёртова уйма разношерстных вещдоков, а у нас – «хрен ночевал – рано вышел». Да и работа с трупом не стыкуется: палка в дырке, передислокация из района в район…

Трубка на мгновение «задумалась».

– Мне кажется, Семёныч, что это – разные дела, и делали их разные люди… в смысле: нелюди. Никакой связи. Ну, кроме того, что и наши трупы и твой найдены в депрессивных районах, на значительном удалении от жилья.

– На маньяка не грешишь, Вова? – дополнительно «обрадовал» коллегу Старков.

– Типун тебе на язык, Лёша! – тут же «перекрестилась» трубка. – Только этого удовольствия нам и не хватало… Да и в убийствах – никакой хронологии, никакой «луны»… На всякий случай – для макулатуры – мы, конечно, сделали запросы и по месту, и в республику, и в Москву.

– Уже получили отписки? – «восторгнулся» собеседником Старков.

– А то!

Некоторое время оба молчали. Наконец, Старков первым – и не слишком оптимистично – вздохнул в трубку.

– Ладно, Володя, спасибо за информацию.

– Да, какая, там, информация! – опять «махнул рукой» Юн.

– К размышлению, – на удивление серьёзно парировал Старков. – Я пока ещё «не въехал», но чувствую, что мы топчемся… хм… на правильном пути.

«Оттуда» коротко хохотнули.

– В точку, Семёныч: топчемся на правильном пути!

– Тогда пожелаем друг другу побыстрее дотоптаться до точки… но не «до ручки». Будь здоров, Владимир Петрович.

Старков положил трубку. В этот момент лицо его не носило на себе ничего «шерлокхолмсовского»: наличие дедуктивных способностей парировалось отсутствием «точки приложения». Не было её, этой «точки». Но курево было – и Старков запалил «беломорину» из почти добитой за ночь пачки. Погрузившись в облако дыма, он, в отличие от героя Конан Дойла, теперь уже окончательно не рассчитывал на то, что «вверенное» ему дело окажется «делом на одну трубку». Поэтому оставалось не морочить себе голову и так не спешащими в неё досужими мыслями, а просто наслаждаться привычным с армии «смертельным ядом» от ленинградской табачной фабрики имени Урицкого…

Глава пятая

Убийство отнесли к Октябрьскому району, но отнести туда же место обнаружения вещественных доказательств и место жительства действующих и потенциальных фигурантов «доброжелатеям» из Кировского района не представлялось возможным. Именно поэтому Старков немедленно запросил кировских сыскарей по поводу их «улова» и «прочих земляных работ, исполненных носом и рогом».

Ребятки честно – и даже с превеликим удовольствием: сбывали с рук! – передали Старкову всё своё небогатое «богатство». Состав «наследства» не поражал ни ценностью, ни количеством: узнав о том, что дело передано соседям, «кировчане» весело «проводили его в последний путь». Никто – даже проформы ради – уже не «взрыхлял почву» ни «носом», ни, тем более, «рогом». И за это их тоже никто – даже «октябрята» РОВД – не пытался «заманить в колхоз» безнадёжным обращением к совести, «корпоративному братству» и прочей «пролетарской солидарности». У кировских соседей и без этого дела было, за что «получать по полной программе» от вышестоящего начальства, и совсем даже не пряники.

Но до благословенной сдачи полномочий кое-что соседи, всё же, успели «открыть миру». Так, кировские «опера» «в темпе вальса» обежали всю округу, подключили население – и выяснили, что расчёска в форме голой девицы была неоднократно замечена наполовину торчащей – выпендрёжа ради – из кармана пиджака десятиклассника местной школы по фамилии Петухов.

Оказалось, что и кроссовки с редким «рисунком протектора» и фабричным клеймом «Made in…», поучаствовавшие в сборе вещественных доказательств на месте происшествия, тоже были не чужими этому персонажу. Более того: на протяжении уже нескольких месяцев они составляли с его ногами единое целое. Опять же – для произведения неизгладимо-благоприятного впечатления на контингент, особенно, женского пола. Ничем иным, судя по приложенной к материалу «кировчан» фотографии, этот «малщик» привлечь внимание девиц не мог. Ну, разве, что немереным количеством прыщей на лице, длинным носом, огромными оттопыренными ушами и кривыми зубами – но лишь девиц с извращённым вкусом.

Кое-что соседи «натрудили» и по линии окружения мальца. Выяснилось, что мальца «окружал» дважды судимый папаша – субъект весьма экзальтированный по причине отягчённого сроками прошлого и склонности к злоупотреблению алкоголем в настоящем.

По обнаруженной в руке убитой пуговице соседи обещали прислать информацию «с минуты на минуту»: в течении трёх-четырёх суток. Этим жиденький «урожай» «кировчан» исчерпывался: пожинать было больше нечего, да они не собирались: «поля уже переданы соседнему колхозу в порядке размежевания».

Старков решил не мудрствовать и воспользоваться советом незабвенного Остапа Бендера: «Из двух зайцев выбирают того, который пожирнее». Поэтому он «постановил» начать с семейного дуэта Петуховых. Первым в очереди «на проведение разъяснительной работы среди себя» был определён Петухов-младший – как наиболее «благоприятный для работы материал».

Октябрьские сыскари уже знали об обрушившемся на них «счастье»: начальник ОУР майор Гапеев убитым донельзя голосом успел «поделиться радостью» со Старковым. Но в бой «опера» пока не рвались: инициатива традиционно наказуема, да и на других «участка фронта» хватало «боёв местного значения». Вот и ждали «руководящих указаний» «главного потерпевшего» от переброски дела: Старкова.

И Алексей Семёнович не стал испытывать терпения «пообвыкшихся в окопах» родных «оперов». Через полчаса от «бычкования» последнего окурка он уже звонил первому заместителю начальника Октябрьского РОВД (по оперативной работе) подполковнику Трофименко.

– Василий Николаевич, приветствую тебя: Старков.

– Лёша, подходи: все – в сборе.

Вот, за что особенно ценил Старков подполковника Трофименко – а у того было немало оперативных достоинств – так это за его немногословность и всегдашний приоритет делу. Трофименко не любил говорить много, предпочитая работать головой, руками и ногами – в том числе, и по «объектам работы».

Через десять минут пешего хода – «Москвич», хоть и значился за прокуратурой, немедленно был «приватизирован» прокурором и его женой – Старков уже входил в здание Октябрьского РОВД. На ходу здороваясь с каждым встречным – незнакомые ещё не значились в штате – Старков поднялся на третий этаж. (Начальство почему-то всегда любит забираться на самую «верхотуру»: «Мне сверху видно всё – ты так и знай»)?

Подполковник Трофименко не являлся исключением из правил, хотя в отличие от начальника РОВД, с которым соседствовал кабинетами друг напротив друга, не был замечен в склонности к начальственному выпендрёжу и прочим «составляющим реноме босса». Мебель в его кабинете была, как определил бы всё тот же Остап Бендер, стиля и эпохи «Гей, славяне», двухтумбовый стол и приставка к нему были «не две пары в сапоге» и «не от одних родителей», а обшарпанные венские и прочие стулья явно не состояли друг с другом в близком родстве.

Старков без стука вошёл в кабинет: Трофименко терпеть не мог робкого штатского «Можно?». «Есть дело – заходи, нет – не хрен тебе тут делать!». Подполковник немедленно встал и вышел из-за стола с протянутой для приветствия рукой.

– Здорово, Семёныч. Рад тебя видеть… «без петли на шее».

Шутки у подполковника были той же эпохи, что и мебель, но подчинённые, как и «предписывались уставом», дружно хохотали, несмотря на то, что по частоте заслушивания эти шутки могли соперничать с легендарным «тысячекитайским предупреждением». Старков же в знак «постижения» шутника и его шутки ограничился лёгкой деформацией щеки.

– И я рад тебя видеть, Василий Николаевич. Конечно, я бы ещё больше обрадовался, увидев тебя «в мирное время», с бутылкой коньяка в руках и парой стаканов.

Лаконично отсмеялись. По завершению процесса Трофименко указал рукой на стул и сам сел напротив.

– Ну, начнём, что ли, Семёныч?

Старков слегка приподнял бровь.

– То есть?

Подполковник недовольно сдвинул брови, даже огромная его лысина, занимавшая девяносто процентов площади головы, и та покраснела от неудовольствия.

– Лёш, ты нас за дураков держишь – или за гадов?

Старков рассмеялся, и, словно сдаваясь в плен, шутливо приподнял руки.

– Ни за тех, ни за других, Василий Николаевич! Ты мне – друг, товарищ и даже брат!

– То-то же, – смягчился подполковник. – Мы с тобой столько вместе хлебнули… всякого дерьма – и ты решил, что мы тебя одного «под танк сунем»?! Ты, Лёш, ни разу не ссучился, и мы тебе, по-моему, ни в карман, ни в чайник ни разу не писали. Поэтому «сядем усе»!

– Идёт! – рассмеялся Старков, и тут же посерьёзнел, словно сам себе скомандовал в манере Остапа Бендера: «А, ну, оставить смех!». – «Объект работы»… хм… готов к работе?

Трофименко через голову Старкова тут же махнул прислонившемуся к подоконнику оперуполномоченному капитану Андрееву.

– Давай его сюда!

Долго ждать не пришлось: уже через две минуты Андреев вталкивал в кабинет Трофименко дрожащего, словно классический банный лист, долговязового, рыжеволосого и донельзя прыщавого подростка.

– Здесь сидеть! – скомандовал Андреев, определяя новоприбывшего на стул. Стул был определён ещё раньше – и тоже в строгом соответствии с классикой: строго по центру. «Определив товарища на временное жительство», Андреев встал у него за спиной: тоже – классика.

Трофименко медленно – несмотря на живой характер, уже обзавёлся брюшком, ещё более «выдающимся» в контексте его «метр с кепкой» – выбрался из-за стола и подошёл к подследственному.

– Ты убил девчонку?

И это было характерной чертой подполковника: максимально спрямлять дорогу к истине. Он никогда «не страдал всеми этими подходами, заходами», а работал сразу в лоб – когда словом, а когда и делом.

Юнец затрясся всем телом, хотя можно было ограничиться головой.

– Н-нет…

Трофименко сделал маленький круг возле стула и сидящего на нём «объекта работы» и опять «вышел на траверз».

– А палку зачем в дыру засунул?

«Объект» затрясся ещё энергичней.

– К-к-какую п-п-палку?

– Какую палку? – начал багроветь лысиной подполковник. – Сейчас узнаешь, какую!

Он вернулся к столу, несколько секунд копался в ящике, и вынул оттуда резиной шланг диаметров сантиметров восемь. Похлопывая шлангом по ладони, он подошёл к «объекту» и широко расставил ноги, так, словно укреплял точку опоры.

– Ты видишь эту штуку у меня в руках?

Юнец, откуда-то снизу, с опаской покосился на «странный предмет».

– Вижу.

– А знаешь, что это такое?

Вместо ответа юнец отрицательно затряс головой.

– А хочешь узнать? – продолжал надвигаться на него подполковник.

На этот раз ответом ему было молчание: «объект» ещё не решил, какой ответ окажется менее болезненным для него.

– А я всё же скажу, – нехорошо, так, улыбнулся Трофименко. – Это – резиновый шланг. Но не простой, а набитый песком. А знаешь, для чего? А для того, чтобы вот такие, как ты, потом не бегали «снимать побои». Потому что нечего будет снимать! Потому что эта штука не оставляет следов! Но какие «незабываемые ощущения» она доставляет, ты себе и представить не можешь!

Состояние «объекта» можно уже было определить словами «ни жив, ни мёртв». Но подполковнику этого «промежуточного состояния» было явно недостаточно.

– Ты мне не веришь?

Вопрос – «на засыпку»: «Не верю. – Тогда получай!», «Верю – тогда «колись!». Юнец дал ответ головой – по вертикали: отважился «поверить». Подполковнику слегка «сдал назад»: и в смысле натиска, и просто отодвинулся на шаг.

– Тогда отвечай: твоя расчёска?

– К-какая расчёска?

Не оглядываясь на Старкова, Трофименко переправил через плечо раскрытую ладонь, в которую Алексей Семёнович расторопно вложил искомую расчёску для «предъявления лицом». Петухов-младший взглянул на расчёску и уронил голову.

– Моя…

– А кеды?

– Кроссовки, Василий Николаевич, – отважился влезть с поправкой Андреев.

– Не один ли хрен! – отмахнулся подполковник. – Твои?

Вниманию «объекта» были немедленно предложены кроссовки чехословацкого производства. Старков удивлённо приподнял бровь: неважно, кто раздобыл их: свои или кировские – но ребята не всё время теряли даром.

Петухов боязливо покосился на кроссовки.

– Мои… наверно…

– А вот эта хрень – тоже твоя?

Трофименко сунул прямо под нос юнцу гипсовый слепок со следа.

– Что это? – вздрогнул Петухов.

– Твоя кеда, которая отметилась на месте убийства! Экспертиза уже доказала, что она – твоя! Отвечай, сучонок: ты убил?

Петухов судорожно замотал головой, но завершить процесс ему помешал резиновый шланг, внушительно прошедшийся по его спине.

– Ай!

– Не «ай!», а только самое начало!

– Дяденька милиционер, я не убивал! – захныкал Петухов.

– Я тебе не дяденька! – взревел подполковник. – Ещё врёт, сволочь! Если не ты убивал, как твоя расчёска и следы от твоих кроссовок оказались на месте убийства? Отвечать!

Стимулирующим ответ средством вновь оказался шланг. Но ответ оказался прежним, правда, «в двойном объеме»:

– Ай, ай!

Трофименко повернулся к Старкову.

– Лёш, ты не хочешь… как бы это сказать?

– Осмотреть достопримечательности РОВД? – с усмешкой пришёл на помощь Старков.

– Да!

Старков пожал плечами.

– Ну, что ж… Я думаю, полчаса мне хватит… дам и вам – тоже… и ему…

Едва за Алексеем Семёновичем закрылась дверь, как из кабинета донеслось уже троекратное… нет, не «ура!»: «Ай, ай, ай!». Старков, уже задавший стопам направление в столовую, внезапно остановился, несколько мгновений молча шевелил губами с задумчивым взглядом – и, круто развернувшись, направился в противоположную сторону.

В противоположной стороне находился кабинет начальника ОУР майора Гапеева. Майор, как и все настоящие «опера» не терпевший канцелярщины, скрежеща зубами, корпел над бумагами.

– Ну, что, Семёныч, – моментально и даже с готовностью оторвался он от бумаг, – этот сучонок раскололся?

– Пока нет. Да и сомнение меня берёт…