Задолго до окончательного распада Османской империи он чувствовал, что именно здесь – опасный узел напряженности и конфронтации, чреватый непредсказуемыми последствиями. Император письменно и устно старался убедить западноевропейских лидеров, что необходимо мирным путем решить эту проблему «больного человека», и готов был взять торжественное обязательство отказаться от каких-либо территориальных приращений для Российской империи.

Ему не верили, чистоту и искренность помыслов Царя не хотели признавать ни в Лондоне, ни в Париже, ни в Вене, ни в Берлине. В своем русофобском ослеплении правительствам западноевропейских стран везде виделась только «агрессивная экспансия» России. Прошли десятилетия, и прозорливость Николая Павловича получила признание даже в традиционном мировом центре антирусских настроений – Лондоне^[9].

Несомненные государственные заслуги Монарха, конечно же, не избавляли его от ошибок и заблуждений, являвшихся как бы следствием великих нравственных добродетелей.

Он не понимал и не принимал двуличие и лицемерие не только в обычном человеческом обиходе, но и в мире высокой политики, а потому оказывался единственным бескорыстным рыцарем среди мировых правителей, для которых имели значение только узкие земные выгоды и интересы. Николай Павлович являл совершенно иной пример.

Будучи честным и открытым, был убежден, что и другие монархи «милостью Божией» столь же откровенны и нелукавы, как и он. Никогда не бросая слов на ветер о дружбе и любви, Царь полагал, что это – необходимое правило для всех и вся. Ему были непредставимы глубины и масштабы нравственной деградации; те приемы цинизма, ханжества, двурушничества, ставшие давно обыденными в европейской политической игре. Оттого и проистекали в его жизни личные разочарования и политические неудачи…

Конечно, он не был политическим слепцом. Его скорее можно назвать Царем-идеалистом, но не оттого, что увлекался какими-то несуществующими и невероятными философскими или социальными «идеями», а потому, что всегда оставался преданным лишь одному, вечному и бесспорному Идеалу – Иисусу Христу.

Фрейлина А. Ф. Тютчева (в замужестве Аксакова, 1829–1889) – дочь поэта Ф. И. Тютчева (1803–1873) – назвала Николая Павловича «Дон Кихотом Самодержавия». Это определение в данном случае вполне уместно, если само нарицательное имя «Дон Кихот» воспринимать в первичном его значении, как обозначение человека, беспрекословно преданного чести и долгу.

Беззаветно преданный Богу, он не мог принять положение – это просто не укладывалось в голове, – что среди европейских правителей он оставался единственным стражем-христианином, выполнявшим свой долг перед Всевышним не только в образе частного лица, но и в качестве Монарха.

Когда Король Пруссии или Император Австрии уверяли Российского Императора письменно и устно в своей «неизменной дружбе», то он верил в это потому, что не мог не верить. Ведь подобные слова и заверения давались перед Лицом Божиим; это не просто «дипломатия», а незыблемый канон, обязательный для каждого христианина. Потому он так последовательно и целенаправленно поддерживал Священный союз, созданный в 1815 году после разгрома Наполеона для защиты христианских принципов в мировой политике.

Никаких политических, экономических или стратегических преимуществ и преференций Россия от этого не извлекала и не преследовала. В то же время такие страны, как Пруссия и Австрия, опираясь на братскую поддержку России, вели свою политическую своекорыстную игру, извлекая вполне очевидные текущие выгоды из нравственно-бескомпромиссной позиции Царя.

Николай Павлович был последним в европейской истории стражем легитимизма, базирующегося на нераздельных христианских принципах иерархии и патернализма. Потому в 1849 году он наперекор рациональным выкладкам и расчетам бросил Русскую армию на подавление венгерского восстания, угрожавшего целостности Австрийской империи и существованию Дома Габсбургов.

Взойдя на престол в 1848 году, молодой Австрийский Император Франц-Иосиф (1830–1916) называл Николая Павловича «отцом-благодетелем». Как признавался Русский Царь графу П. Д. Киселеву (1788–1872), «мое сердце приняло его с бесконечным доверием, как пятого сына».

Однако прошло всего несколько лет, и Австрия заняла резко враждебную позицию по отношению к России. Подобное развитие событий стало крушением не только легитимистской политики Николая I, но и предательством исходных христианских принципов Священного союза. Однако Николай Павлович в том крушении повинен не был, исполнив роль благочестивого и благородного правителя до конца.

Замечательно точно психологический строй личности Императора охарактеризовала в своих мемуарах его дочь Ольга Николаевна (1822–1892, в замужестве Королева Вюртембергская):

«Когда он узнал, что существуют границы даже для самодержавного монарха и что результаты тридцатилетних трудов и жертвенных усилий принесли только очень посредственные плоды, его восторг и рвение уступили место безграничной грусти. Но мужество никогда не оставляло его, он был слишком верующим, чтобы предаваться унынию; но он понял, как ничтожен человек».

* * *

При Николае Павловиче Россия стала возвращать себе то, что было отброшено и предано забвению со времени Петровской «голландизации» страны, – национально-государственное самосознание. Это не было, как иногда утверждается, только «имперской идеологией»; идея о «величии империи» осеняла весь XVIII век. Но петровско-екатерининское «величие» отражало только внешний абрис страны, ее размеры и государственную мощь.

При Николае I приходит осознание, что Россия не просто великая мировая держава, но и то, что она – уникальна, неповторима, что не только не стала за сто лет «Голландией», но и никогда не сможет ею стать, потому что она – обитель Православия. Возникало понимание нового содержания, иного смысла русского исторического бытия, совсем не сводящегося теперь только к калькированию, копированию европейских форм, норм и приемов. Складывается русское национально-государственное самосознание, явленное великими творцами и подвижниками.

Достаточно привести только ряд религиозных и художественных имен-явлений, чтобы понять грандиозный масштаб культурного фона Николаевской эпохи.

Святые: Серафим Саровский (1759–1833), Митрополит Московский Филарет (Дроздов; 1783–1867), оптинский старец Амвросий (Гренков; 1823–1891). Писатели и поэты: С. Т. Аксаков (1791–1859), Е. А. Баратынский (1800–1844), П. А. Вяземский (1792–1878), Н. В. Гоголь (1809–1852), В. А. Жуковский (1783–1852), И. А. Крылов (1769–1844), М. Ю. Лермонтов (1814–1841), А. С. Пушкин (1799–1837), Ф. И. Тютчев (1803–1873), А. С. Хомяков (1804–1861), Н. М. Языков (1803–1845).

В этот же период жили и творили замечательные скульпторы, архитекторы, художники, композиторы: А. А. Алябьев (1787–1851), А. П. Брюллов (1798–1877) и К. П. Брюллов (1799–1877), А. Е. Варламов (1801–1848), А. Н. Верстовский (1799–1862), А. Г. Венецианов (1780–1847), И. П. Витали (1794–1855), М. И. Глинка (1804–1857), А. А. Иванов (1806–1858), О. А. Кипренский (1782–1836), В. А. Тропинин (1776–1867).

С бесспорной очевидностью ясно одно: именно при Николае Павловиче необычайным многоцветием является миру самобытная русская культура. Венчают этот «золотой век» два гения: религиозный – Серафим Саровский и художественный – Александр Пушкин.

Конечно, Николай Павлович специально не созидал этот самый «фон»; во многом он проистекал из другого времени. Однако процесс национально-культурной самоидентификации, наблюдавшийся во второй четверти XIX века, побудительные импульсы которого исходили с вершины властной пирамиды, не могли не сказаться благотворно на культурном расцвете России.

Император оставил заметный след в творческой биографии и судьбе многих творцов, по отношению к которым выступал покровителем-попечителем. Достаточно назвать Н. М. Карамзина, А. С. Пушкина, Н. В. Гоголя, М. И. Глинку, А. А. Иванова.

Он умел ценить то, что талантливо, светло, значимо, и по праву иерархического старшинства играл роль не только наставника, но, так сказать, «прокормителя». Вопреки тенденциозным домыслам нет ни одного свидетельства того, чтобы в этот период некое дарование было творчески «задушено» рукой «властелина-тирана».

Николай I был властелином, но никогда не был «тираном», т. е. правителем, упивавшимся своей безраздельной властной прерогативой, руководствовавшийся своими настроениями, прихотями, сиюминутными желаниями. Подобное ему было совершенно чуждо. Он являлся не только верховным стражем закона, но и первым и самым ревностным его исполнителем. В истории Империи^[10] он оказался первым, так сказать, «законопослушным самодержцем». Неукоснительно старался исполнять не только Закон Сакральный, но и закон формальный, написанный его коронованными предшественниками.

Как Монарх он принимал даже то, что как человек принимать не хотел. В политике собственным желаниям, симпатиям и антипатиям никогда не позволял господствовать над собой, а уж тем более придавать им форму государственного действия.

Наверное, самый яркий и показательный пример – отношение к части Польши, входившей в состав Российской империи и носившей название «Царства Польского». Старший брат Николая Павловича, Император Александр I, даровал в 1815 году Польше конституцию.

Когда Николай Павлович вступил на Престол, он получил в управление не только Российскую империю, но и два конституционных автономных района – «Царство Польское» и «Великое княжество Финляндское». Фактически это были автономные государства, имевшие свои армии, внутреннее управление, независимые финансы и даже собственное подданство. Главой этих полусуверенных образований являлся Русский Царь.

Конституция Польши предусматривала, что Император Всероссийский коронуется на «Польское Царство» в Варшаве. Несмотря на свое личное нерасположение, Николай Павлович неукоснительно следовал законодательному нормативу и в мае 1829 года короновался в Варшаве.

Это была несуразная ситуация: он уже короновался на царство в августе 1826 года в Успенском соборе Московского Кремля. Теперь же приходилось короноваться как бы второй раз, хотя «Царство Польское» признавалось и российским, и международным правом неотъемлемой частью России. Однако Николай I, как беспрекословно почитающий традицию, принял то, что казалось алогичным, но что было внедрено в жизнь его братом-предшественником Александром I.

Нет никаких оснований сомневаться в том, что Николай Павлович и дальше бы оставался «конституционным монархом» Польши^[11], если бы поляки не разрушили эту историческую коллизию. Они сами изменили конституционной клятве, восстали против власти Царя и провозгласили «независимость». Подобное предательство привело к ликвидации особого статуса этой части Российской империи.

…Император умер еще совсем не старым человеком, не дожив до 59 лет. И с первых, еще неясных детских своих лет и буквально до последнего земного вздоха он думал о России, он «дышал ею» и старался сделать все для ее благополучия. Многое ему удалось, но еще больше осталось нереализованным. Неудачная Крымская кампания, завершающая его царствование, набросила как бы мрачную вуаль над всем этим примечательным периодом Русской Истории. «Публицисты-прогрессисты» и «историки-инквизиторы» немало потрудились, чтобы представить эту эпоху в самых мрачных красках.

Вся эта тенденциозная и несправедливая ретушь затемняет и подменяет красочное многообразие русской жизни, а из Императора Николая Павловича делает какого-то демонического истукана. Новые времена требуют и иных подходов, свободных от разнузданных идеологических манипуляций.

Образ Николая Павловича не стал лишь тенью далеко ушедшего времени. Он важен и для всех «новых» времен. Замечательно выразительно о том в год столетия со дня смерти Николая I написал архимандрит Константин (Зайцев)^[12]:

«Будущее закрыто от нас. Но, чтобы быть строителями его, а не мечтательными последышами невозвратного прошлого, надо в опыте пережитого наново уметь видеть это прошлое, преемственно воспринимая жизненные его силы. И тут мало кто так многому способен нас научить – разумею под словом „нас“ тех, кто под сенью Церкви мыслит будущую Россию, – как Император Николай I, как вся его эпоха – в их величественной простоте, определяемой жертвенностью служения России и Богу. Предметно-историческая Россия Николая I есть высшее обнаружение Третьего Рима».

Настоящая книга посвящена личности истинного сына России – Царя Николая Павловича, оставившего неизгладимый след в истории Отечества своим делом служения Родине.