Цитаты из книги «В поисках настоящего. Беседы о христианстве»

обращается к Богу: «Боже, спаси нас в этот ужасный миг. Не дай умереть детям моим, друзьям моим, жене моей и Виктору. Всем, кто любит тебя, верит в тебя. Всем, кто не верит в тебя, ибо они слепы, слепы и не успели посвятить Тебе помыслы свои, потому что еще не были по настоящему несчастливы. Всем, кто в это мгновение теряет надежду, будущее, жизнь и возможность следовать Твоим заповедям. Тем, кто исполнен страха и ощущает приближение конца и боится не за себя, но за ближних своих. Тем, кого никто кроме Тебя не сможет защитить, ибо эта война последняя, ужасная, и после нее не будет ни победителей, ни побежденных, ни городов, ни деревень, ни травы, ни деревьев, ни воды в колодцах, ни птиц в небе. Я отдаю тебе все, что есть у меня. Я отдаю свою семью, которую люблю. Я уничтожу мой дом, откажусь от сына. Я стану немым. Я больше никогда ни с кем не буду говорить. Я отказываюсь от всего, что связывает меня с жизнью. Только сделай, чтобы всё было, как прежде, как сегодня утром, как вчера. И чтобы я избавился от этого смертоносного, душащего животного страха. Всё… Господи, помоги мне. Я всё исполню, что обещал». Сгущаются сумерки. Александр засыпает и видит сон, в котором люди в страхе и ужасе, огибая перевернутые и искореженные машины, бегут

Завещание русского гения Если бы не «перестройка», вряд ли уже в конце 1980-х годов к нам вернулись фильмы Андрея Тарковского, в том числе фильм «Жертвоприношение» – последний в творческой судьбе мастера, который, фактически, завещанием, итогом долгих размышлений русского гения над загадкой человека, его способностью или неспособностью жить настоящим, принимать решения и отвечать за свои поступки, быть последовательным и цельным. Сюжет фильма, вкратце, таков. В Швеции на острове Готланд живет бывший актер, а ныне писатель Александр с женой Аделаидой, взрослой дочерью Мартой и маленьким сыном, который после операции на связках не разговаривает. Действие фильма происходит в день рождения главного героя. В первых кадрах фильма мы видим, как Александр вместе с сыном сажает дерево и рассказывает, как они с супругой были счастливы найти этот дом, и как он дорог им. Постепенно в доме собираются гости, и среди них друг семьи врач Виктор и почтальон Отто, увлеченный тем, что собирает необъяснимые и загадочные истории. Гости приносят в подарок хозяину книги и дорогие подарки, и среди них старинную карту Европы. Звучат шутки, разговоры, за которыми зритель понимает, что в доме и семье Александра, в действительности, не все так хорошо. Супруга раздражена тем, что муж на пике карьеры оставил театр. При этом она не прочь завести роман с врачом Виктором, к которому неравнодушна не только Аделаида, но и ее дочь Марта. Но привычка «жить на двое» заставляет скрывать истинное положение дел. Гости уже собираются сесть за стол. Как, вдруг, по телевидению объявляют, что началась война и, поскольку на острове, на котором расположен дом, есть шахты с ракетами, по нему в любой момент может быть нанесен ядерный удар. Вслед за шоком приходит животный страх и растерянность, паралич воли. В доме гаснет свет, отключаются радио и телефон. Аделаида в истерике высказывает мужу все свои обиды. Не желая спорить с ней в столь трагическую минуту Александр поднимается на второй этаж дома, в рабочий кабинет, на стене которого уже много лет висит репродукция картины «Поклонение волхвов» Леонардо да Винчи, в полумраке и бессилии опускается перед ней на пол и, быть может, впервые в жизни

начальника ФСБ Е. В. Сметанина и «главного милиционера области» А. М. Розувана, которые вместе со священниками встречали тело владыки в аэропорту, а теперь плечо к плечу толкали машину по заснеженному склону. И тут меня пронзила мысль – вот он, результат служения владыки! Вот как надо прожить жизнь, чтобы своей смертью объединить всех, кого ты встретил на своем пути, кого послал тебе Бог, чтобы, хотя бы в эти скорбные минуты, все они стали ближе друг другу и Богу. Спасибо, владыка!

одну операцию за другой, но его состояние оставалась, как говорили врачи, «стабильно тяжелым». Спустя месяц было решено прибегнуть к помощи московских врачей, и владыка особым бортом, лежа на носилках, под пледом, с аппаратом искусственного дыхания в ногах полетел в Москву. Помню, как холодной и темной, ветреной ночью, поднявшись за носилками с владыкой в самолет, мы по очереди подходили к нему, сильно похудевшему и изможденному, и просили благословения, которое оказалось последним. Спустя еще один месяц поздним вечером 5 января 2011 году в аэропорту «Победилово» мы встретили гроб с телом почившего архипастыря и, погрузив его в машину «скорой помощи», скорбной колонной отправились к архиерейскому дому, где предстояло подготовить тело владыки к погребению. Было темно и холодно. Не только на улице, но и на сердце. Когда колонна въехала на территорию резиденции, произошла непредвиденная заминка – машина с телом владыки не смогла подняться в гору к дверям архиерейского дома. Сначала мы стояли рядом и какое-то время смотрели, как она лысыми покрышками шлифует укатанный снег, а затем, не сговариваясь, бросились к ней, уперлись, кто руками, кто плечом, и буквально на руках занесли машину с владыкой на верх склона. Помню, я оглянулся и увидел справа от себя – вятского губернатора Н. Ю. Белых, известного либерала и лидера «Союза правых сил», а слева –

недоумевая, с улыбкой спросил: «Ума не приложу, о чем он может так долго говорить? Да и было бы кому. Всех бабушек, наверное, уже своими речами замучил». О таких он говорил: «Есть люди, которые сами не живут и не дают жить другим, а ты живи сам и дай жить другим». Не в том смысле, что позволь человеку творить, что попало, а в смысле – не требуй от него невозможного, а требуй только то, что делаешь сам, а чего сам не делаешь – не требуй. Ещё владыка Хрисанф говорил, что «лучше ошибиться в любви, чем в ненависти». В том смысле, что лучше доверять человеку и быть обманутым, чем изначально не доверять, ждать, когда он оступится, а затем, когда это случится, радоваться чужому падению и всем говорить: «Вот видите! А ведь я вас предупреждал!». Почему же люди, в том числе начальствующие над другими людьми, так часто выбирают именно такую манеру поведения? Потому что доверять и быть обманутым – больно. Когда кто-то обманывал, подводил митрополита Хрисанфа, ему также было больно, и, порой, он до глубины души расстраивался, но, тем не менее, по своему смирению владыка не изменял этому принципу и по-прежнему старался каждого нового человека «принять в свое сердце». В другой раз митрополит Хрисанф поразил меня признанием, что уже давно не делит людей на верующих и неверующих. «Как же так, владыка? – переспросил я его. – Ведь вы – из верующей семьи и в церкви с самого детства!». «Вот именно поэтому и не делю», – кротко, но серьезно ответил владыка и улыбнулся, словно намекая, – «И ты когда-нибудь это также поймешь». Думаю, что в основе этого мнения пожилого и многое повидавшего архипастыря лежало смиренное преклонение перед тайной жизни, понимание того, что жизнь нельзя заменить или подменить никакой деятельностью, в том числе культовой, религиозной. Поэтому важно не то, как ты называешься – «верующим» или «неверующим», а кем являешься, что знает только Бог, и ты однажды это также узнаешь. От Бога. Когда придет твое время. А пока оно не пришло, «живи сам и дай жить другим». Последние месяцы своей жизни митрополит Хрисанф тяжело и скромно болел, не привлекая особого внимания ни к своей болезни, ни к себе. Он стойко переносил

всего, не стоял перед вами, а сидел кварталом ниже – в СИЗО, в одной камере с директором школы, так неосмотрительно позволившим священнику переступить ее порог. Если бы не «перестройка», вряд ли на своем жизненном пути я встретил бы митрополита Хрисанфа, рядом с которым, в должности секретаря Вятской епархии, мне посчастливилось работать и служить в течение десяти лет и не раз быть свидетелем его зрелого отношения к жизни, в основе которого лежало смиренное понимание того, что ни он сам, ни окружающие его люди не совершенны. Поэтому, как говорил владыка, «кто хочет иметь друга, должен научиться ему многое прощать». По этой же причине митрополит Хрисанф всегда с настороженностью относился к разного рода умникам, отличникам, медалистам и прочим перфекционистам, убежденным, что люди должны всё делать идеально, и не понимающим, что люди на это не способны, а целью и смыслом жизни является не успех, а любовь. Каждый раз, когда кто-то из молодых священников начинал «изображать из себя старца» – отращивал длинную бороду, начинал строить прихожан в храме рядами, ставить на колени, накладывать епитимии, говорить слишком длинные проповеди и заставлять людей даже в магазин ходить крестными ходами – владыка брал этого пастыря на заметку, вызывал в епархию, беседовал с ним, а, если это не помогало, переводил на другой приход. Помню, как однажды, узнав, что проповеди одного из настоятелей сельских храмов продолжаются час и более, владыка развел руками и, искреннее

«Живи сам и дай жить другим» Сегодня многие ругают «перестройку» и Горбачева. Хотя, может быть, стоит ругать не «перестройку», которая для миллионов людей открыла новые возможности, а себя – за то, как и для чего мы их использовали. Ведь, если бы не «перестройка», то вряд ли наша страна в 1988 году так широко отметила 1000-летие Крещения Руси – юбилей, благодаря которому миллионы людей впервые переступили порог храма, приняли Крещение, впервые прочитали Евангелие и Жития святых. Как, помнится, я прочитал Житие преподобного Сергия Радонежского, впервые изданное массовым тиражом именно в годы «перестройки», и был поражен подлинной зрелостью мыслей, поступков и жизни этого святого, рядом с которым разом поблекли, потускнели многие идолы советской эпохи. Если бы не «перестройка», вряд ли к нам вернулись «Поющее сердце» И. Ильина и «Постижение истории» А. Тойнби; «Доктор Живаго» Б. Пастернака и «Котлован» А. Платонова, «Хроники Нарнии» К. С. Льюиса и «Властелин колец» Д. Д. Толкиена, «Парадоксы христианства» Г. К. Честертона и «Сын человеческий» прот. А. Меня, беседы митрополита Антония Сурожского и прот. А. Шмемана, имена и судьбы сотен Новомучеников и исповедников Российских, которым было суждено свидетельствовать о Христе в годы гонений. Если бы не «перестройка», мы так и не спели бы вместе с Б. Гребенщиковым про «Серебро Господа» и Ю. Шевчуком про «Последнюю осень», не увидели бы «положенные на полку» фильмы, по-прежнему называли бы Ленина «дедушкой», а царя Николая II – «кровавым» и не знали бы о том, что произошло в Доме инженера Ипатьева в ночь на 17 июля 1918 года. Конечно, кто-то не знает об этом и сегодня. Но «перестройка», хотя бы, дала шанс об этом узнать. И даже эти посильные размышления о жизни и зрелости – также родом из «перестройки». Будь на дворе – советская эпоха, я бы сейчас, скорее

с любимым человеком не только постель, но всю жизнь. Этому учил не только здравый смысл, но, прежде всего, Христос и христианство, с которым наши бабушки и дедушки были связаны тысячами невидимых нитей, в том числе через своих бабушек и дедушек. С которым советское государство, на протяжении всей его истории, настойчиво, последовательно и упорно боролось, и по мере этой борьбы в стране сокращалось не только количество храмов и монастырей – не только «бревен», но и «ребер», в которых живет Бог. По мере того, как уходили от нас «те» старики, истончалась связь с «той» жизнью, где люди старались жить настоящим, целостно, совестливо, очестливо, не для себя, и мы, в результате, также становились другими – нецелостными, неочестливыми, ненастоящими. Многие из нас, школьников семидесятых – восьмидесятых помнят, как это было. В школе мы проводили политинформации о том, «как хорошо в стране советской жить», а дома ловили на коротких волнах и слушали «Голос Америки». На уроках пения до хрипоты пели о Ленине и Великом Октябре, а после них тащились на другой конец города с тяжелым катушечным магнитофоном, чтобы записать песни, которых не услышишь по советскому радио. Днем, стараясь выполнить «Ленинский зачет», собирали металлолом и макулатуру, а вечером обменивались жевательной резинкой, которой было не достать» в обычном магазине, спешили на просмотр очередного «боевика» или «ужастика» в видеосалон, организованный ушлыми ребятами из райкома комсомола, что Павке Корчагину и не снилось. Отстояв в почетном карауле у памятника Ленину, травили анекдоты про «Вовочку», понимая, о ком они на самом деле, а после комсомольского собрания, не раз помянув в докладе имя «генерального секретаря ЦК КПСС, председателя Президиума Верховного совета СССР товарища Леонида Ильича Брежнева», рассказывали байки про «Леню», передразнивая манеру речи старого и больного человека. Не понимая, что подобное поведение не только не достойно, но является классическим примером раздвоения личности и не доведет до добра ни нас, ни страну. Потому что, как сказано, «всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит» (Мф. 12, 25). Так и произошло. Утратив в годы «застоя» целостность мировоззрения, характера, личности, в «перестроечные» 90-е годы мы чуть было не уничтожили целую страну, не потеряли самих себя и не опустились на самое дно истории, культуры, жизни. Но, когда, казалось, темные воды уже были готовы сомкнуться над нашей головой, Кто-то, пока еще неведомый нам, но большой и сильный протянул нам руку помощи, извлек из глубины и помог обрести почву под ногами.

делать, было положено представление о настоящей жизни, как о жизни максимально целостной, непротиворечивой. Исходя из него, они, как и миллионы советских людей, считали, что «счастье не в деньгах», «худой мир лучше доброй ссоры», а «с милым рай в шалаше». Стремились всячески стараться сохранить семью, чтобы у детей были мама и папа, а лучше – также братья и сестры, двоюродным и троюродные, дяди и тети, племянники и племянницы. Ни за что не стали бы кормить малыша не грудным, а искусственной смесью из бутылочки, потому что никакая бутылочка не заменит родную, теплую, нежную, материнскую грудь, к которой мама ласково прижимает малыша, напевая ему колыбельную. Были убеждены, что школа должна учить не только считать, но и не обсчитывать, не только писать, но не писать в подъезде, не строчить анонимки и доносы. Старались избегать излишнего эротизма, подчеркнутой сексуальности в одежде и поведении, чтобы не возносить телесность на не принадлежащую ей высоту и не придавать ей значения, которое, на самом деле, приличествует другим составляющим личности – душе и духу. Считали сожительство не «гражданским браком», а блудом, то есть заблуждением, уклонением от подлинной любви и не разрешали сыну или дочери сожительствовать с кем-то вне брака да еще называть это семьей, потому что смысл брака в том, чтобы разделить

разу не слышал от них ни одного злого слова. Несмотря на то, что их семьи были вынуждены тесниться в двух угловых комнатах большого двухэтажного дома, который их отец построил в начале XX века, так круто изменившего их жизнь. Уже после смерти мамы, разбирая семейный архив, я нашел снимок, сделанный полвека назад. На нем члены этой большой и дружной семьи запечатлены вместе во дворе того самого дома по ул. Советской, 52, и все они – счастливы. Хочется верить, что также дружны и счастливы они и сегодня, в Царстве Небесном. Были ли мои родные верующими? В те годы спрашивать об этом было не принято, потому что отвечать на подобные вопросы было не безопасно – в годы моего детства на Вятке еще жива была память о «хрущевских» гонениях. Были ли в их доме иконы, не помню. Как и о том, чтобы кто-то из них рассказывал мне о церкви и вере. Но знаю, что все дети в этих семьях были крещены, и все взрослые, как только удавка государственного атеизма ослабла, стали посещать храмы и, когда пришел час смерти, были отпеты. Поэтому, хотя лично при мне бабушки и дедушки своей религиозности никак не проявляли, но назвать их неверующими я не могу и уверен, что пример жизни по совести или, как говорила бабушка Катя, «очестливой» жизни, который они преподали детям и внукам, был примером жизни во Христе. Хотя, возможно, они об этом не думали. Подобно тому, как сказано об этом в Притче о Страшном Суде, когда праведники, услышав от Бога, что они проявили к Нему милость и участие, смиренно спросят: «Господи! когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили? когда мы видели Тебя странником, и приняли? или нагим, и одели? когда мы видели Тебя больным, или в темнице, и пришли к Тебе? И Царь скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне» (Мф. 25, 37—40). Почему не устояло советское «царство»? Вспоминая своих родных, сегодня я понимаю, что в основе их представлений о том, что хорошо или плохо, как поступить, что можно или что не следует