Цитаты из книги «Путь волхвов. Беседы о христианстве»

Да и может ли быть иначе, если ресурсы мiра ограничены, а потребности людей постоянно растут и то, что еще вчера казалось верхом совершенства, сегодня – «вчерашний день и только». Как результат – неудовлетворенность жизнью, которая не только написана на лицах людей, но также фиксируется статистикой. Так, по данным ВЦИОМ, большинство россиян ощущают себя сегодня «не в своей тарелке»192, а по данным международных центров изучения общественного мнения Россия стабильно входит в число «наименее счастливых» стран. В 2012 г. во «Всемирном индексе счастья», составленном британским исследовательским центром New Economic Foundation; в «Всемирном рейтинге счастья» и «Глобальном барометре надежды и отчаяния», составленных американским Институтом Гэллапа ей было отведено 122 место из 151, 121 место из 148 и 40 место из 58 стран соответственно193. Конечно, данные этих рейтингов относительны и в значительной степени зависят от того, что вкладывает человек в понятие «счастье». Однако, показателен сам факт обращения к этой теме, а результаты исследований говорят о том, что современное общество потребления не принесло человеку «полного и невозмутимого счастья»194. Поэтому во всем мире миллионы людей чувствуют притяжение личности Христа, прислушиваются к Его Нагорной проповеди, вглядываются в Его образ и стараются учиться у Него подлинному пониманию счастья, свободы, любви – учиться новой жизни в приблизившемся Царстве Небесном, чем, по своей сути, и является христианство.

Никто не явил свободы большей, чем Христос, свободно принявший предательство, поругания и смерть. И никто не явил любви большей, чем Христос, молившийся на кресте за распинавших Его: «Отче! Прости им, ибо не знают, что делают» (Лк. 23:34). Своей жизнью Христос не просто связал любовь и свободу, но показал, что только в этой взаимосвязи они обретают свой подлинный смысл и, напротив, вне ее – обессмысливаются. Это актуально не только христиан, религию которых Н.А.Бердяев назвал «религией свободной любви и любящей свободы»191. Но для всего мiра, многие проблемы которого связаны не с тем, что в нем много или мало свободы, а с тем, что в нем мало любви.

Возможно, с этими словами русского философа согласятся не все. Особенно те, кто скучает по «твердой руке» и не просто любит «ходить строем», а считает, что так должны ходить все. Помнится, митрополит Хрисанф187 говорил о таких людях, что «они сами не живут и другим не дают». Встречаются они и среди верующих. И все же их меньшинство. Куда больше тех, кто свободно пришел к Христу, именно во Христе обрел подлинную свободу188, дорожит ей и понимает, что она не имеет ничего общего с произволом, вседозволенностью или анархией. Потому что подлинная свобода не безгранична, а всегда ограничена. Не только законами, но, прежде всего, любовью189. Как была ограничена свобода Христа Его любовью к Отцу Небесному, о которой пишут все евангелисты, а Иоанн упоминает о божественном Отцовстве Иисуса 120 раз. При этом, по замечанию Б. Мецгера, поражает не только частота, с которой Иисус называл Бога Отцом, но также «степень нежности и теплоты, которые Он в это слово вкладывал», используя арамейское слово «Авва», которое, «означает, скорее, даже не «отец», а «папа»190. Эту верность Богу Отцу Иисус пронес до последнего вздоха: «Отче! В Руки Твои предаю дух Мой» (Лк. 23:46).

и Он исцелил их всех и запретил им объявлять о Нем» (Мф. 12:15—16). Марк пишет, что, исцелив слепого, Иисус «послал его домой, сказав: не заходи в селение и не рассказывай никому в селении» (Мк. 8:26). По свидетельству Луки, воскресив из мертвых дочь начальника синагоги Иаира, Иисус повелел родителям «не сказывать никому о происшедшем» (Лк. 8:56). Иоанн писал, что, исцелив слепого у Овчей купели, Иисус сразу «скрылся в народе бывшем на том месте» и лишь потом наедине подошел к исцеленному, чтобы сказать: «Вот, ты выздоровел; не греши больше, чтобы не случилось с тобою чего хуже» (Ин. 5:13—14). Еще в начале служения Иисус решил, что творимые Им чудеса, как писал Б. Мецгер, «не будут ошеломлять умы тех, кто не сочувствует ни Ему, ни Его целям». «Он не стал искать славы, превращая камни в хлеба или творя другие эффектные трюки. Стратегия Его мессианского служения была иной – учить словом и примером, чтобы люди увидели и приняли божественный дар милости и силы, предлагаемый всем, кто покается и примет зов Царства. Иисус рассматривал веру, как свободное решение, а не как вынужденное мнение»185. «Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же» (Евр. 13:8). Он и сегодня никому Себя не навязывает, никого не принуждает силой поститься и молиться, не заставляет ходить в Церковь или крестный ход «всем классом». Он говорил, что хочет милости, а не жертвы (ср. Мф. 9:13), а милости «из-под палки» не бывает. Поэтому, как утверждал Н. А. Бердяев, христианство, как «религия распятой правды», может быть только свободно принято людьми, и «каждое слово Христа есть слово освобождающее»186.

Еще в пустыне, перед выходом на общественное служение, диавол пытался удержать Иисуса от проповеди Царства Небесного тем, что обещал дать Ему «все царства мира», но был посрамлен. Известно, что впоследствии в окружении Иисуса были люди, мечтавшие использовать Его силу, авторитет и даже чудеса в политических целях. Иисус никого не отталкивал, но никогда не шел на поводу у таких людей. Поэтому и в конце Своего общественного служения Он предпочел въехать в Иерусалим не «на боевом коне», а на скромном и смиренном ослике (Зах.9:9) и не стал предъявлять политических притязаний. После чего часть последователей отвернулась от Него. Не их ли голоса до сих пор слышатся в криках: «Возьми, возьми, распни Его! … Нет у нас царя, кроме кесаря» (Ин. 19:15)? Но Иисус не стал разменивать правду Царства Небесного на миражи мiра сего. Иисус творил удивительные чудеса и, казалось бы, мог легко увеличить ими Свою популярность, но делать этого не стал. Напротив, как сообщают евангелисты, Христос, как правило, запрещал людям говорить о том, Кто их исцелил. У Матфея читаем: «И последовало за Ним множество народа

«В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков» (Ин. 1:4) – спустя годы, скажет Иоанн Богослов в первых строках своего Евангелия, подчеркнув, что подлинным «светом» была сама жизнь Сына Божия, причастниками которой Он сделал Своих учеников. Именно эту новую жизнь Спасителя, а не только Его притчи и крылатые выражения, постарались сохранить и донести до нас евангелисты Матфей, Марк и Лука, составившие свой «синопсис» – обозрение жизни Спасителя. Именно Христу и Его жизни стремились подражать святые. Именно она вдохновляет тысячи людей и сегодня жить, «яко на небеси и на земли». Когда в годы гонений власти мiра сего запрещали издавать и распространять Библию и Евангелие, они прятали от людей не только книги, но, прежде всего, Самого Христа. Также было, когда разрушали храмы и монастыри, ссылали и убивали монашествующих, священнослужителей и прихожан, способных явить Христа мiру. Когда запрещали исполнять церковные песнопения, проводить выставки икон, паломничать по святым местам. Все это было гонимо, потому что свидетельствовало о Христе и Его Царстве, которому Он был верен до последнего дня.

Притяжение новой жизни (Таинство Крещения) Вряд ли мы можем представить и тем более ощутить, как сильно чувствовали притяжение личности Христа апостолы, которым был дан уникальный дар – быть рядом со Спасителем, когда, обходя Святую Землю, Он благовествовал приблизившееся Царство Небесное183. Рассказывая о нем, Иисус использовал притчи, образную речь, пословицы, поэзию и даже игру слов. Б. Мецгер приводит такой пример: на арамейском языке слово «комар» звучит «калма», а «верблюд» – «гамла», поэтому известное выражение Христа о фарисеях звучало так, что они отцеживают калма (комара) и проглатывают гамла (верблюда) (ср. Мф. 23:24)184. И все же не это было главным. Потрясали, притягивали и назидали не столько мудрые слова, яркие образы или меткие и остроумные сравнения, сколько сама жизнь Христа, который, пребывая среди учеников, уже на земле жил как на небе. Он не только учил быть нищими духом и милостивыми, но Сам постоянно являл ученикам смирение, кротость и чистоту сердца, алкал и жаждал правды, творил мир и милость и, в итоге, претерпев «правды ради» предательство, гонения, злословие и смерть, воскрес из мертвых и явил ученикам торжество той новой жизни, которой жил среди них еще на земле.

детства притяжение подлинного таланта, притяжение всего подлинного, вообще, – это притяжение Христа. И лишь когда встреча с Христом состоялась, и человек готов произнести «верую Ему яко и Царю и Богу», то есть назвать Христа Царем, а себя подданным Его Царства, только тогда священник может приступить к крещению и первым возгласом прославить Царство Отца и Сына и Святого Духа.

Конечно, дело не только в Тарковском. Думаю, и сам режиссер понимал, что его «Рублев» состоялся не только благодаря глубокому сценарию, талантливой операторской работе и прекрасному актерскому ансамблю. Но, прежде всего, благодаря двум дивным святым русского средневековья – преподобным Андрею Рублеву и Сергию Радонежскому, без которых не только не было бы этого фильма, но и сама Россия была бы другой. Но и это – лишь приближение к истине. Потому что и сами эти люди состоялись как святые, подражая и внимая Христу, Который является нам и в служении преп. Сергия, и в иконах Рублева, и в фильме Тарковского. Потому что притяжение святости, притяжение доброго и счастливого

Когда-то и я впервые услышал удивительные слова апостола Павла о любви не в храме, а в кинотеатре «Мир» на улице Ленина в городе Кирове, стерильно-советские названия которых ничего такого не обещали. Услышал их не из уст православного священника или заезжего проповедника, а от героев фильма «Андрей Рублев» режиссера Андрея Тарковского. Слова, как и фильм, запали в душу. Не зная, откуда они взяты, я первое время считал эти слова частью сценария и при каждом следующем просмотре фильма с замиранием ожидал, когда они снова зазвучат, слушал и впитывал их. Пока, наконец, добрый знакомый не подсказал, что эти строки взяты из Первого послания Апостола Павла к коринфянам. И сразу закрутились вопросы: «Кто такие коринфяне? Кто такой Павел и почему его называют апостолом? А что он еще написал? Кому и зачем? Что хотел ими сказать? О какой любви писал апостол? Умею ли я любить этой любовью? Нет, не умею. Может ли кто-нибудь меня научить этой любви?». Так постепенно, шаг за шагом, вопросы привели меня к крещенской купели. Не знаю, могу ли я назвать своим «крестным» А. А. Тарковского или И. С. Баха, чьи «Страсти по Матфею», исполняемые на незнакомом немецком языке, каким-то непостижимым образом достучались до моего «комсомольского» сердца. Но, думаю, что тысячи людей могли бы также сказать, что их произведения помогли им встретиться с Богом.