За человеком мчатся четыре вертолета, машина его разбита. У истины тоже четыре лика:

1) жизнь – говно; 2) на то есть веские основания;

3) можно просто сидеть под деревом;

4) у кино нет конца, оно тянется вечно.

Майкл Роббинс. Собака мордой вниз^[1]

Без этого бедолаги я не справлюсь! Он единственный знает нужные частоты!

Морган Фримен в роли доктора Шеннона в фильме «Цепная реакция»

Alex Pappademas

Keanu Reeves: Most Triumphant: The Movies and Meaning of an Irrepressible Icon

* * *

Text copyright © 2022 Alex Pappademas

Illustrations copyright © 2022 Eoin Coveney

First published in the English language in 2022 by Abrams Image, an imprint of ABRAMS, New York

All rights reserved in all countries by Harry N. Abrams, Inc.

© П. А. Жерновская, перевод, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2022

Издательство АЗБУКА®

* * *

Пролог
Свободное радио Альбумина

1. Лже-Киану

Лица лже-Киану не видно за хирургической маской, глаза прищурены. Все понимали, что лже-Киану – не настоящий Киану, но какой же захватывающей казалась жизнь, где это все же мог быть он, – пока все не прояснилось.

Это происходило в последние майские выходные 2020 года, спустя пять дней после того, как в Миннеаполисе полицейские убили Джорджа Флойда и миллионы людей по всей стране и по всему миру вышли на улицы, несмотря на глобальную пандемию, в знак солидарности с движением Black Lives Matter и жертвами полицейского насилия.

Среди них были и звезды. На лондонские демонстрации вышли Джон Бойега и Мадонна – не надевшая маску. Ариана Гранде и Фиона Эппл участвовали в лос-анджелесском шествии. В Санта-Монике Тимоти Шаламе нес табличку с нацарапанным на ней именем Калифа Браудера^[2], а в Холзи попали резиновыми пулями.

30 мая на какие-то часы – с 14:54 до 16:47 по восточному времени – многие люди в социальных сетях поверили, что среди участников автозабастовки в Балтиморе был Киану Чарльз Ривз, 55-летний басист, издатель книг об искусстве, человек, который выжил после нескольких аварий на мотоцикле, не получил университетского диплома и зарабатывает на жизнь актерским ремеслом.

Весь сыр-бор начался из-за твита: «Мой пацан сегодня участвует в протестах в Балтиморе»^[3] с фотографией темноволосого мужчины в маске, с ежиком на голове; человек высунулся из люка своего автомобиля и держит в руках табличку с надписью: «Нет справедливости – нет мира».

Это был не Киану. Ничего общего с Киану. В мае 2020 года у Киану были длинные волосы, полноценная борода, и, как видно по фотографиям, сделанным летом того же года, и то и другое было все еще при нем. А тут какой-то парень, отдаленно напоминавший Киану линией роста волос и стрижкой, которой тот не носил со времен «Константина». Но как бы то ни было, фото в мгновение ока набрало десятки тысяч лайков и ретвитов с радостными подписями: «КИАНУ РИВЗ УЧАСТВУЕТ В ПРОТЕСТАХ В БАЛТИМОРЕ!!!!!! ПОГНААААЛИ» и «ну все, теперь уж вы окончательно достали Джона Уика».

За всю долгую публичную жизнь Киану редко заявлял о своих политических взглядах, воздерживаясь даже от участия в инициативах вроде Rock the Vote^[4]. Но в пору тех весенних протестов казалось, что возможно все, – они стали выражением всеобщей веры, что мир еще можно изменить, что небывалое становится явью. Воображалось все, что угодно, – даже то, что Киану Ривз воспользовался этим моментом и поддержал демонстрантов, присоединившись к автопротесту в Балтиморе, городе, где он даже не живет.

Наконец автор того самого твита добавил уточнение:

«Ребят, это МОЙ ПАЦАН, в смысле, мой СЫН. Он живет в Балтиморе. Это не Киану. Жаль вас расстраивать!»

Эта история служит неплохой иллюстрацией того, как мир относится к Киану. Даже после тридцати пяти лет существования под пристальным вниманием общественности он окружен ореолом загадочности, дающей нам повод проецировать на него любые собственные представления. Мы видим не самого Киану, а Киану, порожденного нашим воображением.

Мы считаем, будто Киану лучше нас, будто ему доступнее дзен, будто он порядочнее и храбрее. Мы полагаем, будто Киану разделяет наши политические взгляды. (Ниже в дискуссии топик-стартер размышляет: «Я считаю, теперь Киану мне должен за то, что я нечаянно перед всеми выставил его антифашистом, хаха».) Мы представляем, что он всегда занят каким-то праведным делом, вне зависимости от того, чем он на самом деле занимается. Воображение рисует нам целую жизнь Киану, которая наверняка не имеет ничего общего с действительностью.

«Вообще не представляю себе, чем он живет^[5], – сказала мне как-то моя подруга Молли, – поэтому он просто прирожденный идеальный актер».

2. Настоящий Киану

Эта книга – не о настоящем Киану Ривзе, хотя с настоящим Киану Ривзом я встречался. Я два часа брал у него интервью, а на следующий день вновь встретился с ним и снова два часа брал у него интервью, а потом написал об этом опыте заглавную статью в журнал GQ^[6].

В день нашей первой встречи у меня в спальне случился потоп. Об этом в статье не упоминалось.

Мы с семьей снимаем дом, который медленно сползает с холма на востоке Лос-Анджелеса. Верхний этаж расположен на уровне улицы, а спальня – внизу, на уровне сада. Ночью накануне моей встречи с Киану Ривзом шел дождь, мокрые листья забили сток за дверью постирочной. К утру вода поднялась выше порога и стала заливать пол постирочной.

А она у нас аккурат над спальней.

Когда мы проснулись, дождевая вода капала со швов потолка нашей спальни, из вентиляции, с люстры. Краска растрескалась и пошла пузырями. Когда я уходил из дому на встречу с Киану Ривзом, в нашей комнате в ведра и тазы струилось не меньше четырех ручьев.

Сейчас текущие события того дня кажутся мне вполне незамысловатыми, но тогда я сидел на подмокшем диване у отеля «Шато Мармон» в Западном Голливуде, тщетно пытаясь объяснить потоп Киану Ривзу, с которым всего пять минут как познакомился.

Я застал его на улице у отеля, где он хотел по-тихому быстренько перекурить в безлюдной зоне ожидания рядом с постом швейцара, а я помешал ему, от волнения приехав на встречу заранее. Он обронил что-то о погоде, и я рассказал ему о потопе у нас в доме.

История повергла его в смятение и легкое замешательство. Его озадачило, как этаж на уровне улицы и этаж на уровне сада могут, каждый по-своему, считаться «первым» и одновременно «вторым» этажом; он также не вполне понимал, зачем я вообще завел об этом разговор, и тут я был с ним солидарен.

Все это происходило в феврале 2019 года, когда Киану вел рекламную кампанию «Джона Уика 3»^[7], где главный герой убивает почти всех на марокканском базаре, заручившись поддержкой Холли Берри и парочки идеально выдрессированных бельгийских овчарок малинуа. «Шато Мармон» в качестве места для первого интервью предложил сам Киану. Обычно, когда знаменитый человек или его команда предлагают взять портретное интервью звезды в «Шато», важно спросить, не готовы ли они перенести встречу буквально куда угодно. Во всем мире нет более избитого антуража для портретного интервью, чем «Шато». Брать интервью у знаменитости там – все равно что брать интервью у обычного человека в кафе «Старбакс» при книжном магазине Barnes & Noble: из этого следует единственное откровение – незнакомцев в доме они не жалуют.

Но когда помощники Киану предложили «Шато», я сказал: «Без проблем».

Я согласился, поскольку знал, что в биографии Киану это место очень значимо. В начале 1990-х, когда он проводил на съемках столько времени, что покупать собственный дом не имело смысла, он буквально жил там. Он уезжал на съемки, а его книги и бас-гитару сотрудники отеля берегли до самого его возвращения.

Когда ему задавали вопросы о жизни в отеле – никто не мог отказать себе в этом удовольствии, – он говорил о постоянных разъездах, о потребности в комфорте после дороги, шутил, что не может отказаться от удобств вроде обслуживания номеров и отличных канцелярских принадлежностей «Шато» с надписью «ПОСТОЯЛЕЦ – КИАНУ РИВЗ».

Ну и потом, «Шато» – это дворец^[8], построенный в 1920-е годы с намеком на подражание французскому шато д’Амбуаз в долине Луары и возвышающийся над бульваром Сансет в конце узкой длинной подъездной аллеи. Киану появился в эпоху, как сейчас представляется, более светскую и менее доступную для вторжения папарацци, но жизнь в крепости над Сансет-стрип не могла ему не нравиться.

Многие годы «Шато» был элементом не только обороны Киану, но и продаваемого им образа. Как и аварии, в которые он постоянно попадал на мотоциклах, – а среди них были опасные и серьезные, – его роскошная бездомность служила единицей информации более глобального образа Киану как неукротимого кочевника с тягой к неистовству, хотя он все больше встраивался в систему производства крупных студийных кинопроектов.

С тех пор у Киану появился по меньшей мере один дом. Он расположен в той части Голливудских холмов, которые называют «Птичьими улицами». Это примерно в восьми минутах от того места, где жил Джордж Харрисон, когда написал «Blue Jay Way», песню о том, как друзья Джорджа Харрисона разыскивают его дом среди холмов и сбиваются с пути в тумане; в досмартфонную эпоху Харрисону хватило времени сесть за орган и написать неплохую песню The Beatles, пусть и не ставшую громким хитом. Предположительно, ближайший сосед Киану – Леонардо ДиКаприо, а тот, предположительно, живет в доме, до этого принадлежавшем Мадонне; надеюсь, и то и другое – правда. Дом Киану, по некоторым слухам, стоил свыше 8 миллионов долларов, но среди роскошных домов знаменитостей он выделяется наличием (опять же по слухам) всего двух спален, где, надо думать, никогда не случается по топов.

Материала, который я получил от Киану в тот и на следующий день, сполна хватило на сюжет, и публике статья вроде бы понравилась, как и фотографии, где Киану, в наброшенном на плечи длинном плаще, напоминает мафиозного босса, который в свободное время пописывает стихи. Мне же эта встреча с Киану запомнилась тем, что первый день не задался. Не задался он не из-за «Шато», не из-за моего неловкого зачина о потопе. И не по причинам, из-за которых проваливались прежние интервью Киану. Особенно в прошлом, когда труднее всего – ну, не считая роли «человека с британским акцентом» – Киану давалась роль «приятного и легкого в общении парня, дающего интервью». Что-то в этой искусственной фамильярности выбивало его из колеи.

Из всех интервью с Киану больше всего мне нравятся те, где он выпускает пар, выходя из себя и впадая в безудержное самобичевание. Это неизменно превращает интервью в маленький театр абсурда, но ни разу не возникает впечатления, будто Киану делает это нарочно. Его неловкость на интервью объяснялась лишь тем, что в такой обстановке ему неловко.

В 1991 году Киану сыграл главные роли в трех крупных картинах: «На гребне волны», «Новые приключения Билла и Теда» и «Мой личный штат Айдахо»^[9]. Между съемками «На гребне волны» и «Айдахо» в 1990 году почти не было перерыва: первый снимался с июля до конца октября, второй – в ноябре и декабре, а к «Новым приключениям» Киану приступил уже в январе 1991-го.

Тот факт, что, едва закончив съемки своего первого крупномасштабного боевика, Киану тут же отправился на площадку сюрреалистичного авторского квир-фильма, красноречиво свидетельствовал о спектре возможностей, которые актер хотел исследовать, а вот «Новые приключения» были просто работой. Фильм стал продолжением нежданно успешных «Невероятных приключений Билла и Теда», но из-за проблем с бюджетом фильм в итоге оказался не тем, на что Киану подписывался. При общении с прессой во время рекламной кампании он был едва ли не готов швыряться козявками.

Несколько лет спустя один журналист, в ходе рекламной кампании фильма «Скорость»^[10] столкнувшись с «более серьезным, более рефлексирующим Ривзом»^[11], одетым в «прекрасно скроенный черный костюм», вспомнит, как тот появился на пресс-конференции во время рекламного тура «Невероятных приключений» «неопрятный, небритый, с сальными нечесаными волосами, в за ляпанных грязью джинсах, с длинными нечищеными ногтями – и поприветствовал собравшихся журналистов, рыгнув прямо в микрофон». Если более серьезному, более рефлексирующему Киану напоминают об этом, он признает: «Я был недоволен тем фильмом и, наверное, по неопытности не справлялся с эмоциями».

В другой раз во время пресс-тура «Новых приключений» в 1991 году Киану встретился с Крисом Уиллманом из Los Angeles Times в люксе отеля Four Seasons в Беверли-Хиллз. Сначала перед журналистом предстал забавный, неуклюжий Киану. Тот упомянул Аид, произнеся его при этом в один слог, почти как «ад». Но, по словам Уиллмана, спустя минут сорок пять дело приняло совсем иной оборот:

Ривз – который вместо ответов на многочисленные вопросы об актерской игре^[12] стучал кулаками по ляжкам и сыпал в свой адрес проклятиями, не на ходя или не желая находить слова, чтобы выразить свои мысли, – внезапно в необъяснимом паническом порыве выходит из номера. Теперь он стоит на крохотном балкончике своего люкса на десятом этаже, нервно размахивая руками, и, не стесняясь в выражениях, обрушивает громкие проклятия на, вероятно, удивленных прохожих, оказавшихся в тот момент на Беверли-Хиллз.

Со стороны силуэт за колышущейся белой шторой напоминает героя, который в эффектном освещении и драматических декорациях выдает монолог из сплошного потока колоритной самокритики. Наконец он приходит в себя, возвращается в номер и берет диктофон вашего корреспондента, чтобы перемотать пленку и сделать новую запись поверх пяти предыдущих минут разговора, в которых не содержалось никаких особенных откровений.

Киану говорит Уиллману, что не любит рассуждать о своей профессии: «Думаю, что мой путь и все, что я могу сказать о нем публично… Мне просто нечего сказать».

Позже очередной вопрос об актерской игре затрагивает все тот же нерв, и Киану вновь впадает в истерику «а-ля Сэм Кинисон»^[13]. Он признается Уиллману, что у него выдался неудачный день: «Да ты взгляни на меня. Нервы ни к черту». В этом сюжете Киану ни разу не хамит и не винит Уиллмана в своей взвинченности. Отель подготовил для Киану и его собеседников воду «Эвиан» и чипсы, и в конце разговора актер предлагает Уиллману разделить угощение поровну и прихватить домой.

Спустя несколько лет в другом интервью Киану говорит о возможности спонтанного самовозгорания человека^[14]. Мол, порой человеческое тело просто воспламеняется без причин. По его словам, ему рассказывал друг, который столкнулся с этим феноменом, «исследуя огонь». Киану завел разговор ни с того ни с сего – или, может, хотел сообщить, что интервью доводят его до белого каления. Иногда, по его словам, «люди сидели на деревянных стульях и стул не сгорал, а от человека не оставалось и следа. Разве что зубы только – иногда. Или сердце. Никто об этом не говорит, а между тем это правда».

На моих глазах Киану не психовал и не самовоспламенялся. Мы сидели и ели сэндвичи. Он был доброжелателен и скромен. Я задавал ему вопросы о его фильмах и развитии его карьеры, он отвечал так, словно был настроен выдать как можно меньше новых сведений сверх набора и без того известных фактов о Киа ну Ривзе.

В какой-то момент мы покинули укромный угловой столик, куда нас посадили, и прошли вдоль патио к огороженному шторкой закутку за баром, где Киану мог преступить закон штата и нарушить правила «Шато», выкурив очередную сигарету. Он расположился на сухом стуле, я уселся на сухой край изрядно промокшего, Киану уточнил, не против ли я, и я сказал, что не против, и прибавил, что мой девиз – «Я заслуживаю худшего». Вообще-то, это совсем не мой девиз. Я однажды слышал, как кто-то признавался, что это его девиз, и порой вставляю это в разговор, как будто это мой девиз, – например, когда беру интервью у Киану Ривза и мне никак не лезет в голову, что же, блин, говорить дальше.

Я решил, что он рассмеется или пропустит мимо ушей. Но когда я сказал, что мой девиз – «Я заслуживаю худшего», Киану это зацепило. Он, кажется, искренне сопереживал и волновался за меня, интересовался, почему это мой девиз, почему кто-то может так думать о себе, а поскольку это вовсе не был мой девиз, я не знал, что ответить, и промямлил что-то вроде: «Не знаю, Киану… А у вас никогда в жизни не возникало ощущения, что вы причинили кому-то боль?» – но я же говорил это не кому-то, а Киану Ривзу, и, разумеется, в ответ услышал озадаченное «нет».

Это была кульминация нашего сближения. Объяснить, что значит быть Киану Ривзом или что значило быть Киану Ривзом когда-то в прошлом, ему удавалось не лучше, чем мне – рассказать о том, как вода в моем доме проникла на первый этаж и протекла на второй. Если у него в доме случались потопы, они были не такие, как мой.

Если бы мне пришлось переделывать это интервью, я бы не спрашивал о фильмах. В какой-то момент он упомянул период, когда стал чаще задумываться о смерти, и я, если бы брал интервью заново, задавал бы ему вопросы исключительно про смерть: как он себе ее представляет, напоминает ли она падение во тьму без конца и края, подобно тому как падали они с Алексом Уинтером в «Новых приключениях», а времени падения хватило бы на пару туров игры «Двадцать вопросов».

Из того, что он рассказал в тот день, мне почти ничего не запомнилось. Еще меньше мне запомнилась наша вторая встреча, когда он водил меня по калифорнийскому Готорну, где расположена штаб-квартира компании ARCH, основанной им в 2011 году и занимающейся производством и продажей запредельно дорогих, сделанных по индивидуальному заказу мотоциклов. Такую экскурсию он уже проводил для журналистов британского Esquire и Vanity Fair, но эти мотоциклы настолько прекрасны, что, если однажды мне захочется выбросить 85 000 долларов на то, что меня, скорее всего, убьет, я знаю, к кому обращаться.

Мы немного поговорили о фантасте Филипе К. Дике, авторе книги, по которой снят фильм «Помутнение»^[15]; я еще упомянул поздний роман Дика «Свободное радио Альбемута»^[16], а Киану извлек из кармана телефон и попытался загуглить определение изобретенного Диком слова «альбемут» (этим выдуманным словом писатель назвал звезду, откуда, как он считал, ему приходили послания), а нашел лишь «альбумин», яичный белок.