"Кто ведает, кто таперича, свои?! Нонче одни лихие люди, да хранцуз окаянный по дорогам рыщет"
Лихой люд живет в лихие времена. Лихой и изобретательный. Тот, кто с госпожой удачей исключительно на "ты". Иные очень скоро исчезают из этого мира, стираются их имена со страниц истории. Не им вдохновлять на подвиги потомков. Да что уж там, не им растить собственных детей. Ибо только любимчики Фортуны могут рассчитывать пережить злоключения, о которых станут слагать легенды и писать романы в далеком будущем. В полыхающие огнями великих пожаров годы Наполеоновских войн переносит своего читателя автор книги "Из хроники времен 1812 года. Любовь и тайны ротмистра Овчарова" Алекс Монт.
Предлагает он современникам прогуляться по пепелищу городов прошлого, посмотреть, что творилось в генеральских палатках и в царских покоях, познакомиться с простым людом, на долю которого выпали жестокие испытания, и, конечно, проследить за судьбой авантюриста, которому и выпала особая честь стать главным героем этой истории ("Подобно покойному батюшке, он почувствовал вкус к карточной игре и с лёгкостью необычайной усвоил привычки и образ жизни богатых сослуживцев, без колебаний принявших его в своё общество. Ночные кутежи, волокитство, цыгане, дамы полусвета и, конечно, игра больно ударили по карману Овчарова. Ему пришлось влезть в долги, отказаться от выгодной женитьбы и заложить виленское имение, но вырученных денег для продолжения прежней разгульной жизни решительно не хватало. Прослужив ещё с год и совершив в составе полка поход в Галицию, он вышел в отставку и, в надежде поправить дела имения, удалился в деревню.")
Говоря о новой книге, прежде всего хочется отметить ее атмосферу. Во время чтения создается отчетливое ощущение, что написана она вовсе не авторов циничного, равнодушного двадцать первого века, где балом правят технологии, а приключения встречаются разве что в романах, да и то преимущественно фентезийных, а человеком, лично жившим в девятнадцатом столетии, дышавшим одним воздухом с Наполеоном и Александром Первым, Кутузовым и Багратионом. Алекс Монт ставит своей целью не просто рассказать о конкретных приключениях конкретного человека. Он стремится сделать эти приключения настолько убедительными и достоверными, насколько это только возможно, учитывая художественный жанр его произведения и туманность истории как науки в целом.
Автор пытается показать характеры исторических личностей в диалогах и поступках, показать ход событий, отмеченных учебниках ("Наполеон переправился на левый берег Днепра и форсированным маршем двинулся на Смоленск. Конница Мюрата атаковала передовые части дивизии Неверовского, но была им задержана на подходе к городу. Построив дивизию на большаке и прикрываясь придорожным лесом, Неверовский отступал шаг за шагом, препятствуя неприятелю зайти в тыл двум русским армиям. Барклай, расположившись на господствующих высотах близ Смоленска, настаивал на дальнейшем отступлении, чем вызвал крайнее неудовольствие рвавшегося в бой Багратиона."), отразить быт и особенности времени такими, какими дошли до нас сведения о них в различных хрониках, используя для этого стилистику, присущую эпохе ("Дворецкий Казимир, поджарый седовласый мужчина, напоминавший хорошо выезженного племенного рысака, с учтивым достоинством принял поводья и, отдав беспокойно фыркающего Бурана на поруки конюха и кликнутого Ефима, провёл ротмистра в сени. Войдя в освещённую тысячами свечей, заполненную шумной толпой залу, Овчаров тотчас принялся искать глазами Кшиштофского, как кто-то потрепал его по плечу"), перемежая с иностранными словечками и фразами, что было принято в дворянском сословии ("Le resultat depassera les attentes !", "Last but not Least", "Дзень добрый, панове") и предпочитая старинную речь ("убийственный огонь его артиллерии зачнёт мозжить город", "аки презренного простолюдина"), в том числе и народную ("Вот те Крест, ваше высокоблагородие, неприятель суръёзно взрывать Арсенал задумал").
Иногда его желание преподнести дух эпохи нетронутым, не запачканным современностью вызывает сладостное томление и рождает светлые иллюзии, желание оказаться в прошлом и насладиться куртуазностью, мечтательностью тех дней, когда чувства были острее, образы казались ярче и насыщеннее даже в самых, казалось бы, пошлых и примитивных ситуациях ("Бася, принимаясь раздеваться. Рубашка, лиф, и юбки, одна за другой, бесшумно устлали пол кабинета. Он подошёл к камину и, сняв с полки тяжёлый бронзовый канделябр со снопом горевших свечей, разом задул их. В отсвете жарко полыхавшего в камине огня скульптурное великолепие Басиного тела стало ещё желанней. Просторные балахоны простой селянки, дотоле скрадывавшие её красоту, исчезли, и его взору предстала обнажённая нимфа, настоящая наяда. Он отказывался понимать, что перед ним его крепостная девка Бася, а не богиня, сошедшая с небес. Не мраморная в своей холодной, недосягаемой недоступности, а живая, дышащая скроенная из плоти и крови, жаждущая раз познанной любви женщина"), а иногда становится поистине убийственным, пугающим своей натуралистичностью, заставляющим содрогнуться от ужаса и даже отвращения.
("Тучи ос, слепней и комаров кружились над повозкой; их мерному жужжанию вторили мириады отвратительных, доводивших до исступления мух. Облепив густо покрытые конским навозом, застывшими лужами кровавого поноса и зеленоватыми кучками человеческих фекалий тракт, они роились над самой землей, сгоняя друг друга с усеявших обочины трупов издохших лошадей и погибших от жары и жажды воинов. Слетевшиеся на падаль вороны алчно клевали разлагавшееся мясо, опуская головы в миазмы мертвечины и зарываясь в гниющую плоть по самые хвосты. Брошенные повозки и фуры затрудняли движение, приходилось часто останавливаться и вручную высвобождать дорогу").
Читатель так и мечется между романтичными картинами, достойными глаза юных экзальтированных девиц, грезящих о прекрасном и мечтающих стать для кого-нибудь музой-вдохновительницей ("Прелестная Эльжбета не выходила из головы. Её нежная лебединая шея, чудесные светло-русые волосы, обрамлённые блиставшей бриллиантами искусной работы диадемой, открытая, глубоко декольтированная грудь и влекущий дурманящий запах духов, исходивший особенно сильно во время танца, будоражил не одно лишь воображение) и суровыми военными реалиями, вызывающими оторопь у их отцов ("Палатки полевых госпиталей были переполнены, а людей всё несли и несли. Обрызганные кровью лекари, в белых фартуках, вооружённые длинными ножами, широкими пилами и тонкими клещами от изнеможения падали с ног, пользуя раненых. Из-за переполненности палаток, операции делались в открытом поле. С каким-то механическим ожесточением полковые хирурги обрезали куски мяса, пилили кости, вытаскивали клещами из глубин, сочившихся кровью и почерневших ран, картечь и пули, после чего, сшивали их иглами, а рубленые раны стягивали липкими пластырями, укрепляя их бинтами. Хуже всего дело обстояло с ранеными в живот. После перевязки, заключавшейся в промывке и элементарном вправлении в брюшную полость вывалившихся внутренностей, несчастным давали изрядную дозу спирта и оставляли умирать, складируя на сырую землю. Лужи стекшейся крови меняли цвет почвы, казалось, сама земля захлёбывается ею. Пробитые картечью головы, помертвелые лица, окровавленные и исколотые штыками тела, оторванные ядрами и державшиеся на одной лишь коже раздробленные конечности, берущие за душу крики несчастных, подвергнувшихся ампутациям, и, наконец, груды сваленных человеческих членов с неснятыми ботфортами и лосинами, облепленных несметным числом гудящих жирных мух производило невообразимо тягостное впечатление").
И, как бы закрепляя произведенный эффект, писатель раз за разом дает ссылки с пояснениями, снова и снова уверяя своего читателя в подлинности всех изложенных им фактов ("Из дневника Александра Рязанова «Воспоминания очевидца о пребывании французов в Москве в 1812 году» М. 1862 г), показывая, что каждый персонаж его произведения не просто жил когда-то на этом свете, но и творил, созидал нечто, дошедшее до нас сквозь века ("Спустя много лет «бедняжка Софи» уедет с отцом в Париж, выйдет замуж за графа де Сегюра и станет знаменитой французской детской писательницей Софией де Сегюр"), и обращая наше внимание, что слова, поступки, действия, едва заметные движения и казалось бы случайные особенности, попавшие на страницы, столь же реальны, как снег идущий за окном сегодня или гул телевизора за стенкой ("В минуты гнева или сильного возбуждения у Наполеона случалось непроизвольное дрожание икроножной мышцы левой ноги.")
Но, если разобраться, книга Алекса Монта вовсе не о войне как таковой, не о политике или дипломатии, не о героизме в высоком смысле этого слова, и не о предательстве. Нельзя назвать ее и простым пересказом исторических событий. По своему жанру она ближе всего к приключенческому роману, персонажам которого предстоит на собственном опыте убедиться в истинности народной мудрости: не было бы счастья да несчастье помогло. Как и Александр Дюма, основоположник этого литературного направления, писатель оставляет сюжет на волю случая и помогает авантюристу, угодившему за решетку за подделку денежных средств да еще и по плану врага, превратиться в настоящего героя, которому отдают честь знаменитые генералы: "Ротмистр проявил недюжинную смекалку и личную храбрость и, полагаю, достоин награды". Он постепенно, шаг за шагов, легкомысленного повесу превращает в достойного уважения воина, который, согласно классическим канонам русского фольклора, вдруг открывает в себе недюжинную смекалку и огромную силу духу, позволяющую выстоять там, где другим суждено склонить голову. И где-то посреди головокружительного калейдоскопа безумств, вообразить которые сегодня можно разве что во сне, где-то в самом центре черного омута, утаскивающего на дно тысячи жизней и парочку империй, Алекс Монт помогает обрести пропащему, казалось бы, пареньку ту любовь, о которой раньше и не мечталось: "— Моё сердце не занято, и вы можете надеяться, господин ротмистр! — просто произнесла она. Услышав ответ Анны, он бросился на колени и принялся жадно целовать её руку. Анна неподвижно стояла, не отнимая руки. "
Очень непросто передать дух эпохи. Невероятно сложно быть достаточно убедительным, чтобы читатель поверил в истинность разворачивающихся событий. Немало нужно изучить материалов, сопоставить фактов, посмотреть картин, дабы проникнуться атмосферой и словно раствориться в колорите выбранного времени. А ведь нужно еще научиться говорить на языке предков, что, возможно, даже труднее, чем освоить современный китайский, понять саму психологию людей, определяющую их поступки. Автор, который сумел добиться хотя бы частичного сходства с творениями, написанными людьми, жившими в той эпохе, заслуживают уважение. Но если это сходство столь велико, что можно реально поверить, будто перед нами не книга современника, а рукопись кого-то из его предшественников, остается лишь восхищаться. Именно такие чувства вызывает роман Алекса Монта.