Гелла с ужасом посмотрела на женщину, которая, собрав все кости, направилась к выходу встречать гостей.

– Так вот, мой «момент истины» настал.

44. – Как сентиментально! – расхохотавшись, икнул Арчибальд, – прости.

– Это уже не имеет никакого значения, – покачала головой Гелла.

– Ну, как же… – развёл руками собеседник, – неужели ты прошла весь этот путь только для того, чтобы признать, что он не имел в конечном итоге никакого смысла?

Девушка подняла голову и столкнулась с пронзительным взглядом Хопа.

– Как вы?.. То есть это же было так давно. Когда я встретила вас… И я слышала, что вас убили, как и остальных шаманов!

– Ха! Ты воспринимаешь всё в рамках узкой географии линейного времени. А если взять допущение, что оно нелинейно и вообще отсутствует как категория, то… Наш разговор с тобой покажется тебе не таким уж и невероятным.

– Нет, подождите! Хотите сказать, что… Я всё ещё под воздействием вашего снадобья?! Но я ведь тут прожила целую жизнь! Я встретилась с новыми людьми! С Майклом… Где он, что с ним стало?!

– Так, ты, главное, успокойся, – спокойно помахал рукой Хоп.

Гелла не слушала его. Соскочив со своего места, девушка бросилась в сторону, куда угодно, лишь бы подальше от этого видения. Принять смерть, оказывается, было гораздо проще, чем осознать все самые важные моменты своей жизни просто имитацией, сном, рассказанным Золотым Утконосом.

Ум Геллы бился в агонии, в надежде убедить самого себя в реальности прожитой жизни. И в представлении смерти чем-то чуждым и, самое главное, конечным. Перед лицом девушки возникла дверь, которую она с разбега снесла и, повалившись кубарем, оказалась в центре комнаты. Размер её журналистка никак определить не могла, то она казалась бесконечной равниной с мнимыми стенами, то умещалась в маленькой коробочке, которую сжимала в руках. Заинтересовавшись её содержимым, Гелла наклонилась и увидела себя, а точнее, более маленькую копию себя. Крошечная девочка прыгала по комнате, в то время как человек побольше и постарше что-то записывал на свой маленький компьютер.

– Папа, а когда ты познакомишь меня с этим Хопом?

Грэг оторвался от своего лэптопа и тепло взглянул на свою дочку: «Когда придёт время».

– Да? Значит оно пришло! Собираемся! Мы едем в… не знаю ещё куда, но мы встретимся с этим шаманом и тогда!..

– Чудесно, – вскочив с дивана, продекларировал отец, схватил дочку и ловким движением усадил себе на шею, – полетели!

– Папа! – смущённо захихикала девочка.

– Ничего не бойся! Ты сможешь! Ты долетишь туда за секунду! – главное, поверь в это! Закрой глаза и представь себе это! Тогда оно неизбежно сбудется! Это твой мир, дорогая!

Девочка кивнула, закрыв глаза, она раскинула руки, чувствуя, как из-за спины вырастают гигантские светящиеся пурпурным и зеленоватым оттенком крылья. На них образовались чудесные рисунки, трансформировавшиеся в гигантские глаза, создававшие, а возможно обнажившие всю реальность. Паутина из фиолетовых сот предстала перед богиней-бабочкой, и она легко и непринуждённо стала лавировать между паттернами информации, которую предоставляла каждая ячейка. Создатель же паутины, древний паук-перевёртыш пока не решился показаться на глаза матери-богине и пока отсиживался в далёких уголках мира, которые Гелла готова была достичь.

Гигантская проекция женщины, чьё обнажённое тело превратилось в космическую материю, усеянную звёздами, держала переливающуюся голограмму одного из миров, из которого, преодолев несколько уровней реальности, вырвалась горящая точка, оставляющая за собой две спирали из фиолетового и зелёного цветов, расправив свои светоносные крылья перед богиней вселенной.

– Привет! – радостно улыбнулась бабочка своей титанической подруге.

– Привет! – отозвалась та.

– Оказывается, всё, что говорил мне папа, оказалось реальностью, – помахав своими чудесными крыльями, проговорила маленькая, но очень смышленая фея.

– Пожалуй, что так, – произнесла богиня мира, протянув открытую ладонь. Бабочка осторожно вспорхнула, приземлившись на нее и найдя свое место между звёзд. – Когда папа говорил, что вселенная заботится обо мне, я действительно верила в это, но я и представить не могла, что она окажется мной самой! – девочка хихикнула, – мне кажется, мы станем хорошими подругами!

– Я тоже так думаю, – кивнула вселенная в ответ.

– Но почему ты такая грустная?

– Я не грустная, скорее, грустишь ты, поэтому и я кажусь тебе такой.

– А вот и нет! – высунула язык бабочка и, подняв руку, сформировала из геометрического пространства сверкающую вещь.

– Ты создала звезду? – улыбнулась вселенная.

– Точнее – то, что может создавать не только звёзды, но и целые миры! Или смотреть за уже созданными, как угодно, – с этими словами девочка-фея поднесла трубку-калейдоскоп к своему лицу.

– Погоди! – закричала вселенная, но было уже поздно. Глаза на крыльях тоже увидели то, что существовало в пространстве трубки, и маленькая девочка исчезла, после чего пришло понимание Геллы-вселенной, что у неё есть только одна жизнь бабочки, и убежать от неё она сейчас не может. Она вновь оказалась в расписном храме, наблюдая за процессией погребения своего отца. Миновав тени иллюзорных людей, она приблизилась к трупу человека, который когда-то подарил ей жизнь.

– Лжец, – стиснув зубы, выдавила девушка, – ты обещал, что мы вместе встретимся с создателем калейдоскопа.

– А разве этого уже не произошло? – отозвался отец.

Гелла дёрнулась, увидев, как глаза мертвеца распахнулись и уставились на неё.

– Папа! – чувствуя готовность впасть в истерику, проговорила девушка, но тут же замерла, заметив, что глаза отца принадлежат совершенно другому существу.

Хоп хитро улыбался, глядя на неё снизу вверх.

Девушка поднялась, чувствуя необычайную силу во всем своем теле: «Но я только что была в храме и видела…».

– Да, – Хоп развёл руками, ты видела свой труп, ну, и что с того?

– Нет, – вспыхнув, крикнула девушка, – там был мой отец, который…

– Не раз говорил тебе, что стоит относиться к окружающим так, как ты хочешь, чтобы они относились к тебе, разве не знакомая фразочка? – закончил за нее старец.

– Я! Ой… – упав обратно, впала в задумчивость Гелла. Эти простые слова перевернули её разум, весь мусор тут же выпал из её головы, и знание, такое же древнее, как мир, предстало без прикрас во всём своём великолепии и простоте. – Мы ведь все – один человек.

– Только не человек, – качнул головой Хоп. – И это значит, что ты ничего не поняла.

– Но ведь отец говорил про это! Я… – Гелла набралась мужества, чтобы сказать это, – я сама боюсь смерти! Потому что уже умирала, и не хочу, чтобы это повторялось раз за разом, раз за…

– Ты слишком зациклилась на этом видении, да так, что даже уже забыла свой страх насчет того, что твоя жизнь пронеслась в этих стенах всего за пару минут, а не добивалась тяжёлым трудом годами лишений и мучений. Я всё правильно сформулировал?

– Вы не можете так просто … – Тут девушка замолчала, первый раз в жизни поймав за лапу того, кто всю жизнь строил козни богине внутри неё, – да, вы правы, и отец был прав, сейчас действительно то время, когда я встретила вас. – С этими словами она расправила свои крылья вселенной, сдув ту реальность, что окружала шамана и молодую ученицу. – Времени действительно нет, и, о, Богиня, – улыбнулась Гелла, – папа, мы действительно вместе, встретились.

Хоп вскинул бровь и увидел маленькую девочку-бабочку, ручку которой сжимала большая мужская рука.

– Что ж, – вздохнул старик – если ты так хочешь вечно шататься без дела с ним, то тогда, пожалуй, всё действительно было зря.

– Почему вы так говорите? Неужели успели забыть моего отца?! Вы же сами говорили, что давно знаете его и… Папа, да что с этим старикашкой? Он разве не рад нас видеть?

– Конечно, рад, – раздался оглушительный гул сверху, журналистка вскинула голову вверх и замерла от ужаса, лицо её отца, которого она держала за руку, превратилось в водоворот, по краям которого выросли тысячи длинных когтистых лап, манящих девочку нырнуть в него.

– Боюсь, бабочка снова угодила в сети паука, – Хоп грустно постучал трубкой, высыпая из неё пепел, о деревянную поверхность пола.

– Помогите! – прокричала Гелла, хватая его за одежду. Но тело Хопа, откинувшись назад, испарилось в лохмотьях одежды, за которые отчаянно хваталась девочка, проваливаясь в круговерть жизни.

45. В любой даже самой странной ситуации необходимо помнить о том, кем являешься ты сам, и о том, что тебя окружает, однако неизбежно наступает момент, когда эти два понятия уступают место друг другу или вообще сливаются. Именно в такой ситуации и оказалась Гелла, расплывшись своим сознанием до размеров вселенной, в тот же миг осознав, насколько мало́ было все, о чём она только могла подумать. Это ощущение пересекалось вместе с радостным чувством возвращения домой. Когда эта мысль появилась, возник дисбаланс, вытеснивший позитивный опыт, и снёс его в разряд негативного. Мир тут же распахнулся в огромную чёрную дыру, стенки, воронки которой были покрыты миллиардами лапок, которые, быстро двигаясь, создавали узор, паутину жизни с запутавшимися в ней частями сознания Богини. Они отделялись от неё, и она видела, как энергетические волокна, создавая для каждой её части голографический мирок, дают пищу каждой из частей и те, в свою очередь, начинают размножаться сами внутри себя. Но как бы они ни старались выйти за пределы своей ограниченности и раздельности острейших нитей, которые порезали крылья богини-бабочки и приклеили к себе её маленькие чешуйки, они не могли преодолеть свою зацикленность и, вместо того, чтобы собраться вновь в единую материю, продолжали развиваться внутри своих собственных вселенных. Гелла не видела в этом ничего плохого, тем более крылья в этом пространстве ей и не были нужны, однако всё происходящее вокруг неё несколько озадачило. Решив разобраться в феномене разделения, она, сжавшись в крохотную точку, прыгнула в один из воображаемых миров своих чешуек и к удивлению обнаружила себя в том же пространстве сети, из которого вынырнула ранее.

– Нет, нет, – ласково шепнул ей голос – пока ты остаёшься в полном раскрытии себя, ты не сможешь пережить опыт частности, а значит, ты…

– Знаю, знаю, – прервала его Богиня, не желая слышать очевидные вещи. С этими словами она испарилась, не оставив ничего после себя, после чего одна из ближайших зелёных чешуек, в которую она превратилась, закрутилась в спираль, а затем, начав сильно вибрировать, пустила волну, которая разрушила паутину. На самом же деле она просто исказила пространство вокруг себя и перестала замечать узор, сковавший её и неизмеримое количество соседних миров. В этот момент вселенский глаз распахнулся и смог увидеть нечто за своими пределами, поверив, что он и является конечной истиной и местом сосредоточения всего знания. Постепенно создавая в себе всё новые отделы, он спускался все ниже и ниже через фрактальные пространства, которые уже формировались в его, а точнее – в её теле. Этот новый организм теперь плыл через вязкую чёрную жидкость, которая отдавала фиолетовым оттенком. В этом потоке тело путешественницы трогали тысячи лапок, напоминающих паучьи, трансформировавшиеся затем в чёрные как смоль руки существ, умоляющих её спасти их. Но чем дальше она неслась по этому потоку, тем яснее понимала, что ничего не могла с этим поделать. Через какое-то время в мозгу сформировавшегося тела возникла формула, описывающая пространство, в котором она находилась. Это было жидкое состояние эфира, покоящегося в толщах подземной коры планеты. Тут до Геллы, которой стала пустая оболочка, дошло, что то, что она видела и чувствовала вокруг, было энергией этого элемента. Это были судьбы людей, стёртые этим элементом, точнее – отношением к нему. В конце тоннеля, который теперь проходил далеко наверху, оказался золотой трон, к которому вели трубки, по ним струилась фиолетовая жижа. Вместе с ней по ним перемалывались люди, молодые и старые, умные и глупые, различной расы, судьбы и вероисповеданий, которых вместе сплело воронкой войны и ненависти, закрутившей их в спирали чёрной массы, чьи волны омывали кровью золотой трон повелителей планеты. Гелла, сумев на секунду отстраниться от ужаса, который творился вокруг неё, вдруг осознала одну простую истину – если бы ни эти люди были в водовороте страдания, то в нём тут же оказались бы те невидимые судьбы, что парили возле трона. И она сама не делала ничего, абсолютно ничего, чтобы это изменить. В сущности, она была такой же, как и те, кто сейчас восседал на троне. Единственные, кто хоть что-то пытался изменить в мироустройстве, были отважные смельчаки, изучавшие мир вокруг себя, не боясь плевать в лицо парадигмам и изучать всё новые и всё более совершенные способы улучшения жизни человечества как вида. Остальные же были паразитами, которые в различные столетия либо восседали на троне, либо же валялись у него. И те, и другие не пытались создать что-то новое, а лишь пытались присосаться к уже созданным открытиям, чтобы разжиреть до размеров всей планеты. А так как жадность людей всегда перегоняет открытия, то людям всегда было мало, поэтому между ними произошел разлом на тех, кто был умнее и сильнее, и тех, кто не успевал за жизнь направить поток густой крови эфира на себя. Гелла же чувствовала себя виноватой, она была журналисткой и ничего не создавала. По сути, она была тем же ничтожным большинством, что паразитировал на открытиях бесстрашных исследователей внутреннего и внешнего пространства, создающих новые приспособления и открывающих ранее неизведанные грани Вселенной и разума человека. Ещё противнее девушке казалось то, что она была в лагере аутсайдеров и своими писульками пыталась скинуть с трона тех, кто боролся, как и все остальные, за своё счастье. Но стоп. Что такое это самое мистическое счастье? Тут журналистка призадумалась насчет правомерности их желания. А также как оно коррелирует с чаяниями тех, кто «внизу». Возможно, что она сама создала эту черту, ведь если бы она отправилась в путешествие по свету, то однозначно сказать, что вот этот победитель – проигравший, не представлялось возможным, ибо слишком сложны были обстоятельства жизни каждого индивида, и каждая секунда существования любого человека несла совершенно отличный от других заряд энергии, который мог быть либо губительным, либо целительным только в контексте конкретных событий и допущения времени-пространства как категории, которая приравнивала всех участников гонки за счастье. Но может оно заключалось в чем-то совсем ином? Разве вечная погоня за удовольствием и возможностями, что давал эфир, было единственным, что имело значение? Нет, пожалуй, самым важным были дети. Но тут девушка одёрнула себя, да, она была матерью, но понимала, что это было безумным оправданием тех людей, которые говорили, что живут своими детьми. Такие личности становились чрезвычайно опасными, в первую очередь, по отношению к себе, забывая, что, несмотря на то, что их дети и смогут превзойти их, как все надеялись, и смогут пронести их кровь и волю через столетия, тем не менее, жизнь у каждого человека своя, и глупо думать, что кто-то реализует за тебя то, что ты можешь и должен сделать сам в отпущенное время на планете. С этим утвердившимся чувством Гелла устремилась к золотому трону в надежде разбить его на части и перестать надеяться на случай, на сына, на любовника, на кого бы то ни было, кто мог бы что-то изменить в её жизни или мире вокруг. Она сама была творцом, и выражение её воли как художника самой Вселенной имело самую, да и, пожалуй, единственно важную роль во всем мироздании. С этим пылающим чувством, которое наполнило её до краев восторгом, она превратилась в пурпурную стрелу, пронзившую трон, являющийся ложным светом для большей части населения планеты.