Землянка оказалась погребом, слева и справа от прохода на стеллажах стояли в два ряда те же самые огромные бочки, и где они заканчивались, невозможно было разглядеть, казалось, что погреб бесконечен, тусклые лампочки под потолком мало помогали в определении размеров этого хранилища. Я почувствовал какую-то неловкость – тоже покупатели, явились не запылились с пятилитровым напёрстком, но товарищ Вароши был невозмутим, указав рукой на стоящий при входе длинный стол со скамейками, скрылся в глубинах своей сокровищницы и появился вскоре с неравнобокой фанеркой, на которой стояли три разнокалиберные стеклянные посудины, наполненные белым вином. Поставив свой импровизированный поднос перед нами, он стал внимательно наблюдать за нашими действиями, мы выпили. Это было сухое вино, поскольку я в те годы всем алкогольным напиткам предпочитал водку и яичный ликёр, то что-то вразумительное сказать о предлагаемом не мог, но выпил с видом знатока, сидел, причмокивая, давая понять, что да – хорошее, но-де пивали-то и получше. Реакция моих друзей тоже была неопределённой, товарищ Вароши хладнокровно забрал фанерку с рюмками и опять скрылся в недрах своего хранилища – остановились в итоге на четвёртом варианте, просто стало неудобным морочить голову старику. За залитую под край пятилитровую банку с нас взяли где-то рубля три с копейками.

Покидая после столь удачной для нас сделки усадьбу товарища Вароши, мы обратили внимание на старое огромное абрикосовое дерево, усыпанное осыпающимися плодами. Юрка сунул руку в карман, выгреб оттуда оставшийся полтинник и спросил:

– У нас ещё полтинник остался, можно мы у Вас на полтинничек ещё абрикосиков возьмём?

– Конечно, берите.

– А сколько?

– Да вы кладите, я скажу, когда хватит.

Другой тары, кроме подаренной нам авоськи, у нас не было, поэтому из неё была бережно извлечена и передана мне на ответственное хранение банка с вином, а в авоську Юрка с Надей, так звали нашу спутницу, стали бережно – из-за их переспелости – складывать абрикосы, иногда поглядывая на хозяина, но товарищ Вароши наблюдал за их действиями флегматично и равнодушно. Когда укладываемые абрикосы стали скатываться из раздувшейся бочонком сетки, он сказал:

– Хватит.

Проводил нас до калитки и так же попрощался с каждым, протягивая и бережно пожимая наши цыплячьи лапки своей огромной натруженной крестьянской рукой.

Впоследствии нам объяснили, чем вызвана некоторая нелюбезность к нам людей старшего возраста: «А не хрен по городу в трусах ходить, тоже москвичи, в Москве у себя так расхаживайте, а у нас так не принято». Но мы всё равно перемещались в шортах, справедливости ради надо сказать, что в те годы в Москве мы бы получили точно такую же отповедь от какой-нибудь старушки. В Москве прохожий в шортах в те годы был редкостью. Но мы-то в отпуске.

Мне впоследствии довелось немало поездить по нашей огромной родине, и я подметил, что к москвичам редко относятся индифферентно, как правило, отношение бывает или благожелательным, или недоброжелательным, мне чаще везло.

По дороге вспомнили, что у нас нет хлеба, стали искать булочную и нашли таковую, располагавшуюся в отдельно стоящем здании, но очередь за хлебом заканчивалась на улице. Юрка, рассчитывая на своё обаяние и непреодолимое нахальство, попытался пролезть без очереди, но ему преградил дорогу какой-то мелкий мужичок в шляпе, явно не местный, но жёсткий. Дело чуть не дошло до драки, мужичка держала его жена, Юрку – Надька, а я стерёг железо, банку с вином и абрикосы, народец уже не тот, что-то нынче я никому уж и не верю. Но видел: Юрка петушился для понта, пытался взять на слабо, а мужик-то не прогнулся – крррасава. Поплутав потом немного по городу, мы нашли заветную тропинку и прибыли засветло в свой лагерь, поужинали абрикосами, немного выпили и легли пораньше – завтра ж в турпоход.

Утром, слегка перекусив, мы уже двигались по протопанной тропинке вдоль какого-то густо заросшего холма, вскоре тропинка исчезла, но направление нам подсказывал склон холма, который потихонечку стал подрастать. Я поначалу шёл в лёгких сандалиях, но у тропки был незаметный для глаза, но хорошо ощутимый для ног боковой уклон. Переобулся в туристические ботинки, и мы попёрли дальше, кроме наших неподъёмных рюкзаков, в руках у нас была ещё почти полная банка с вином и авоська с абрикосами, нетрудно догадаться, что у нас было на обед. Перекусив, отдохнули с полчаса и снова ломанулись вдоль склона горы, часов в семь вечера пощады запросила Надя, тропка незаметно уходила вверх, чтобы расположиться на ночлег, пришлось сползти вниз по склону. Спустились. Рухнули на траву, я лежал и глядел вверх на склон Лесистых Карпат, наслаждался их необыкновенной красотой.

Отдохнув, стали располагаться на ночлег, вода была недалеко, но на поляне мы не нашли ни сучка, чтобы развести костёр, чтобы поставить палатку, пришлось ползти опять в гору. Прошло полчаса, пока мы нашли подходящее деревце, казалось бы, все склоны – заросшие очень плотно, но всё попадались или деревья в обхват, или кустарник, или дерево растёт так, что понимаешь – когда оно упадёт, оно застрянет так, что придётся его целиком осучковать (очистить от веток), чтобы стащить вниз. Там, в Карпатах, я заметил: по низу больше всё дубы да бук растут, вот мы и нашли подходящий дубок – он был не шибко толстый. Юрка стал рубить, древесина у деревца была тверда, я, наблюдая за ним, обошел кругом и заметил, что крона у дерева, с одной стороны, сильнее развита и если начать подрубать с противоположной, то оно быстрее упадёт под собственным весом. Смотрю – он уже изнемогает, работает только на характере, пора сменить, но решил ещё и приколоться, говорю:

– Неправильно рубишь, дай я.

Он устал уже изрядно, топор отдал без возражений, но спрашивает:

– А что неправильно?

Начав рубить, с другой стороны, я сказал:

– Главное – становую жилу перерубить, как жилу найдёшь, оно само рухнет.

На этих словах ствол, который был уже ослаблен его стараниями, начал падать. Юрка – парень неглупый и секрет мой разгадал, но сама теория перерубания становой жилы пришлась ему по душе, и он частенько вспоминал этот случай.

Стащили ствол вниз, поставили палатку, разожгли костёр, пока Надька кашеварила, заснули оба у костра. Разбудила, пошамали каши с тушёнкой, выпили напитка товарища Вароши и завалились спать.

Утром, наскоро перекусив, мы отправились дальше и к полудню вышли к удивительному по красоте месту, это была небольшая лощина, окружённая с трёх сторон высоченными елями, посередине неё стекал живописный ручей, лощина спускалась по склону с небольшим уклоном. Чуть ниже середины располагалось небольшое крестьянское хозяйство – дом с постройками. Место и открывающиеся виды на долину так нам понравились, что мы решили задержаться тут на денёк – другой. Сказано – сделано, место для палатки было найти непросто, пришлось ставить её на площадке с уклоном метрах в пятидесяти от сельского подворья. Соорудили костерок, набрали чистейшей водички из ручья, поставили вариться вермишель с последней банкой тушёнки. Сидели у костра, увидели, что к нам от дома идёт парень лет тридцати. Подошёл, поздоровался, представился – Назар – это был сын хозяина усадьбы, осведомился, кто мы, откуда. Рассказали, что мы туристы из Москвы, остановились на денёк – другой, поинтересовались, не доставим ли мы им неудобства. Назар ответил:

– Ваша справа, живить соби, скильки хочете.

Затем посмотрел на нашу готовку и спросил:

– Воду в струмку брали?

Глянул на наши недоумевающие лица и сказал:

– В ручье?

– Да.

– Вона в принципи чиста, але ми в иншому мисци, пишли покажу.

Он двинулся в лес, мы втроём двинулись вслед за ним, шагов через пятнадцать он подвёл нас к вертикальной скальной стенке, в которой была ниша метровой ширины и высоты, подойдя вплотную, увидели, что в нише имеется природная ванна, которая наполнялась водой через трещины в скале. Вода показалась нам удивительно вкусной.

За обедом, переходящим в ужин, обсудили дальнейшие планы, бизнесмену нашему стало ясно, что таскать на своём горбу никому не нужное железо по лесу – затея так себе, решили завтра отбыть в Мукачево, где попытать счастье ещё раз и в случае неудачи распроститься с ним.

Ночью пошёл дождь, который строго указал, что нарушение правил установки палатки чревато – по дну палатки вода лилась потоком. А что сделаешь? Потоки воды со склона были таковы, что хилую канавку по периметру палатки, которую я с трудом расковырял в дернине на скальном грунте, вода попросту перепрыгнула. Хорошо много натаскали много сучьев для костра, переместили их палатку, сложили в три слоя, получился относительно сухой настил, просидели на нём в полудрёме до утра.

Утром зашёл Назар.

– Добрий дощик був, вас не змило?

И, глядя на наши усталые не выспавшиеся лица, произнёс:

– А що ж не постукали, розмистили б вас в синному сараи.

В голосе его звучало неподдельное сочувствие.

Утро было чудесное, Назар нас заверил, что дождя не будет, мы попили чайку, разложили на солнце барахлишко для просушки, подняли дно палатки для тех же целей.

Я прилег в тени на травку, наблюдал, как Юрка ходил к дому и о чём-то беседовал с Назаром, потом они вместе глядели в ручей, потом у Юрки появилась рыболовная снасть, проснулся от громкого разговора – Юрка песочил Надьку, как я понял, он поручил ей сварить уху, а она, не зная тонкостей приготовления, выкинула головы и плавники, и теперь уха безнадёжно испорчена.

Когда я поедал через час вполне приличный рыбный супчик, который сварганила Надежда, мне рассказали, что я проспал море интересных событий: во-первых, поскольку Надька мыла посуду по той же технологии, как и в Ужгороде, остатки нашей лапши на дне ручья спровоцировали наплыв в ручей стаи мелких рыбёшек; во-вторых, Юрка, попросив у Назара снасть, наловил треть здорового котелка этих рыбок, остальное – про то, что Надька сплоховала с ухой, – я уже слышал. Сняться с лагеря мы решили на следующее утро.

На железнодорожной станции Юрка заявил:

– Денег мало, едем до Мукачево, но билеты берём до ближайшей станции.

– Так ссадят же контролёры.

– Во-первых, контролёры не каждую электричку шмонают; во-вторых, не ссадят, я их уболтаю; а в-третьих, если ссадят, сядем на следующую и доедем.

Мы так и поступили – взяли билеты до ближайшей остановки, сели в электричку и доехали на ней до Мукачево. И в самом деле – контролёры шерстили не все электрички.

Сойдя с электрички, первым делом навели справки, где тут торгуют автозапчастями, на нашу удачу, торговали на рынке, который находился относительно недалеко. Увы, и здесь нас ждала неудача, моё предложение выкинуть весь автохлам прямо на рынке Юрка отверг, ему хотелось пафоса, и мы отправились к Латорице, речке, протекающей через город, где Юрка с озверением начал метать запчасти в водную гладь. Наверно, такое же выражение лица было у отца Фёдора из романа Ильфа и Петрова, когда он понял, что бриллиантов в стульях, за которыми он охотился по всей стране, нет. Но на жемчужину своего загашника – генератор – рука у него не поднялась, и самом деле, такая вещь. Да там одной меди на две поллитры, и что ж, её тоже, что ли, в воду? Покрутил в руках и сунул снова к себе в рюкзак.

Вернувшись на вокзал, мы сдали рюкзаки в камеру хранения и отправились осматривать город, где, разглядывая какой-то полуразрушенный замок, столкнулись нос к носу с тем самым мужиком, с которым у Юры возникли тёрки в очереди за хлебом в Ужгороде. Мы вежливо поздоровались, мужик ответил не менее корректно, но выражения счастья от нашей встречи я на его лице не увидел.

Набродившись, чтобы не заморачиваться с готовкой, перекусили в какой-то недорогой столовке, забрали рюкзаки, дошлёпали до полянки около Латорицы, поставили палатку и завалились спать.

Утором нас разбудил шум проезжающих машин и разговоры проходящих людей, выбравшись из палатки, мы с удивлением обнаружили, что расположились в парке в черте города недалеко от какой-то довольно оживлённой дороги.

Собрались по-скорому и, не мудрствуя лукаво, отправились на вокзал, по апробированной схеме сели в электричку и укатили, если мне не изменяет память, в Хуст.

Нам немного не повезло, ссадили нас где-то на предпоследней остановке, мы, признаться, не шибко огорчились, немного размять кости тоже неплохо, двинули пешком в направлении города. По дороге, перейдя по мосту через какую-то речонку, спросил старушку на противоположной стороне:

– Как река называется?

– Река.

– Да я понимаю, что это река, а как она называется?

Старуха мне со смехом:

– Река.

Вот, думаю, до чего же тупой народ, то ли все хохлы такие тупые, то ли это бабка от старости совсем с глузду съехала, и ржёт как сивая кобыла.

– Бабуленька, это я понимаю, вот это река, – и указал рукой на реку, – а название у неё какое? Как речка-то называется?

Бабке уже плохо стало от хохота, стоит, согнулась и опять за своё:

– Река.

Я понял, старушка не в себе, добавил ходу, чтобы своих догнать, оглянулся на бабку, жива ли, а то так ржала, а не молоденькая уже, далеко ли до греха? Глянул, а на бережке указатель с надписью: река «Рiка», шкандыбаю и размышляю: бабка, наверно, думает: до чего тупые эти русские туристы – эта самая «Рiка» по-русски звучит «река». Жизнь.

Местечко для бивака выбрали отличное – на холме, вблизи деревьев, внизу река. Поставили палатку, с костерком решили повременить, очень хотелось окунуться – с этими электричками, походами немного запсивели, решили помыться, постираться, искупаться, проветриться, отдохнуть у воды. Пошли в шортах, всё своё барахло мы всегда оставляли в палатке – кому оно нужно? Походные треники, какие-то запасные майки, рубашонки – не о чём говорить. А ходить везде с рюкзаком за плечами – это удовольствие не из приятных, и выглядеть будешь странновато. Но бумажник свой с документами и деньгами я, даже когда он был не нужен, в палатке не оставлял – или брал с собой, или прятал где-то рядом, вот и в этот раз взял, и засунул его под палатку с противоположной стороны поглубже. Подальше положишь – поближе возьмёшь. Юрка, глядя на мои действия, произнёс, поморщившись:

– Да тут не воруют, – однако остановился, почесал кончик носа и добавил: – А хрен её знает, – и тоже сунул свой кошелёк сбоку под палатку.

Наблюдавшая за нашими действиями Надежда безапелляционно произнесла:

– А я кошелёк всегда с собой ношу, – но, поглядев на нас, пошла и приховала свой кошелёк где-то в кустах

Накупались мы на славу, недалеко местная малышня лет десяти-двенадцати каталась в Тиссе как с горы. Технология была простая: заходили на мелководье, там, где воды было примерно по колено, ложились спиной вниз и ногами вперёд в воду, подкладывая себе под зад, для страховки от удара об камни, руки ладошками вниз, – вода тащила их по камням, как с горы на санках, когда они, пролетев мелководье, попадали на глубину, то просто переворачивались, подплывали к берегу, вылезали и возвращались к исходной точке. Мы отметили для себя участок, где плавали пацаны, было очевидно, что они его хорошо изучили и шанс пораниться об острые камни был невелик, и тоже пошли кататься. Надя благоразумно отказалась, а мы в компании, можно сказать, ровесников, если иметь в виду уровень интеллектуального развития, с дикими воплями носились по руслу Тиссы, вызывая радостный смех наших новообретённых друзей.

Вернувшись к палатке, увидели, что она распахнута, это показалось странным, мне представлялось, что мы, уходя, застегнули её на все застёжки, подошли, заглянув внутрь, я увидел, что в палатке всего два рюкзака. Быстро разобрались, что нет моего рюкзака, потом не обнаружили гитары и транзисторного приёмника, тут все как по команде метнулись за своими кошельками, слава богу, они были на месте, Надежда только в панике забыла, где спрятала свой, искали втроём – нашли.

В итоге из одежды у меня остались туристические ботинки, пара носков, рубашка с короткими рукавами – тогда такие называли теннисками, двое трусов, когда пошли купаться, взял чистые переодеться, шорты и один носовой платок. Не скажу, чтобы я сильно огорчился, жаль было гитары, с ней в походе, даже таком импровизированном, как у нас, как-то веселее, и приёмника – его Людмиле подарили родители на день рождения. Пропажа тряпья меня не расстроила, хотя понятно было, что это внесёт определённый дискомфорт в быт, котелки наши походные и кружки никому не понадобились – лежали у костра.

Было ещё светло, поэтому решили дойти до ближайшего отделения милиции и подать заявление, городок невелик, вдруг они всю свою шпану знают наперечёт.

Нас гоняли часа два по кругу, в каждом отделении утверждали, что место происшествия не их подведомственная территория, в итоге с боем в одном все согласились нас выслушать. Внимали нам трое звездоносных стража порядка, прослушав, велели составить список похищенного, точно указав размеры, цвета, фасоны, торговые марки, характерные детали и приметы всего украденного. Я пытался отбояриться, сказав «мне б только гитарку и приёмничек», но блюстители порядка замахали руками и велели писать всё, что так, мол, похитителей им будет найти проще. Пока я корпел над списком, служители закона витийствовали, первый задумчиво произнёс:

– Приёмник у нас не всплывёт, не дураки, отвезут в Ужгород или во Львов, так толкнут на рынке, тряпьё – матери, на огороде будет ковыряться, а гитара недели через две заиграет, может, и зацепимся.

Я отвлёкся от своей писанины.

– Так я через две недели в Москве буду.

– А мы на твоё отделение милиции описание вышлем или приедешь сам, опознаешь.

Идея ехать через полстраны опознавать старенькую покоцанную семирублёвую шиховскую гитару показалась мне малопродуктивной, но я спорить не стал – детективы, они-то уж понимают, что и как.

Старший по званию нервно барражировал вокруг стола, периодически нагибался, облокачивался о стол, разворачивался грудью к слушателю, которым становился то я, то Юрка, и, отчаянно жестикулируя другой рукой, говорил горячо, на нерве: