Цитаты из книги «Солдат до последнего дня. Воспоминания фельдмаршала Третьего рейха. 1933-1947»

Разногласия между Верховным командованием вермахта и командованием сухопутных сил, существовавшие уже много лет, в то время становились все более и более очевидными. Неистребимое недоверие между ставкой и армейским руководством оказывало парализующее, а во многих случаях разрушительное действие на наши войска. Следствием этого было то, что армейское командование считало, что его не понимают и подрезают ему крылья. Тот факт, что Гитлер объяснял наши поражения упрямством и своенравием командования сухопутных войск, а также его частое вмешательство в действия армейского генералитета даже по самым незначительным тактическим поводам вызывали насмешки и рассматривались как попытки введения кабинетного стиля руководства; стратегические приказы фюрера и его попытки предвидения расценивались как дилетантские. Подобная скрытая враждебность была могилой для всех проявлений инициативы, наносила ущерб единству нашего командования и приводила к бесполезной трате времени и сил. Невероятно тяжелые потери последних шести месяцев боев, постоянное отступление и поражения – все это крайне измотало наших солдат и офицеров, и в этом тоже таилась опасность. Многие офицеры находились на грани нервного истощения, у других появились проблемы со здоровьем, третьи были просто некомпетентными. Плюс ко всему у нас ощущался явный дефицит младшего офицерского состава. Нам вообще не хватало людей, а подкрепления прибывали на фронт плохо обученными, без боевого опыта, небольшими порциями и к тому же почти всегда с опозданием. Соответственно, толку от них было мало. Прочно спаянными и боеспособными были только те части, во главе которых

стояли умные командиры, имеющие в своем распоряжении опытных младших офицеров и здоровое ядро опытных солдат. Наличие в тылу слишком большого числа отставших от своих подразделений военнослужащих говорило о том, что таких частей осталось не так много. Эти отставшие также представляли собой определенную угрозу, так как способствовали распространению инфекций и создавали помехи движению транспорта; в то же время они могли быть источником пополнения боевых частей. Многие из них в самом деле отстали от своих во время боя либо возвращались к месту прохождения службы из госпиталей или учебных батальонов. Эти люди подчас действительно не могли разыскать свою часть. Другие (таких было большинство) просто пытались уклониться от отправки на фронт и делали все, чтобы оставаться как можно дальше от передовой. Встревоженный своими первыми впечатлениями о положении в тылу, я принял ряд решительных мер. Были созданы заградительные рубежи для отлова дезертиров. Однако в них все же оставались значительные лазейки, а потому в дополнение к ним был сформирован так называемый Полевой заградительный отряд. Заградительные рубежи поначалу отстояли далеко друг от друга. Однако в конце марта, после прорыва противником нашей обороны, они почти вплотную приблизились к линии фронта и стали постепенно отодвигаться назад вместе с ней. Для того чтобы предупредить участников кордонов об изменениях в обстановке, требовалось время, да и разыскать сами кордоны военной полиции было не так уж легко; положение еще больше усугублялось из-за проблем со связью. Единственным возможным решением проблемы было передать всю эту деятельность под контроль генерала Шпейделя, командира Полевого заградительного отряда, который в прошлом, когда я занимал должность командующего 1-ми 2-м воздушным флотом, был у меня начальником штаба. Он отнес кордоны подальше в тыл. Благодаря этому пропускные пункты получили возможность дольше оставаться на одном месте и стали работать более эффективно.

воздухе. Нашим пятидесяти пяти ослабленным, неполного состава дивизиям, не получающим пополнения и лишенным нормального снабжения, противостояли восемьдесят пять полностью укомплектованных американских, британских и французских дивизий. Численный состав наших пехотных дивизий упал до среднего уровня в 5000 военнослужащих вместо положенных 12 000. Численный состав наших немногочисленных танковых дивизий колебался между 10 000 и 11 000 военнослужащих. В целом это означало в лучшем случае сотню военнослужащих на каждый километр фронта. О том, чтобы вывести с передовой в тыл хотя бы некоторые части и создать небольшой резерв, а также укомплектовать личным составом многочисленные долговременные огневые точки Западной стены, не могло быть и речи. События на русском фронте развивались так, что Рундштедту пришлось передать туда десять танковых дивизий, шесть почти полностью укомплектованных пехотных дивизий, десять артиллерийских корпусов и целый ряд других частей и соединений. Ему, правда, была обещана компенсация, но пока ее не было и в помине. Вестфаль сообщил мне, что, судя по данным докладов и его собственным личным наблюдениям, боевой дух наших войск в целом все еще оставался высоким.

Гитлер как лидер немецкого народа родился во время Первой мировой войны и полного тревог послевоенного периода. С 1921-го по 1945 год он чувствовал себя солдатом и находился в расцвете политических сил. Именно поэтому его политические организации были одеты в униформу, и именно поэтому он создал вермахт, столь внушительный внешне и столь эффективный по своим практическим качествам. При поддержке блестяще организованной пропаганды он действительно стал идолом масс. Неудивительно, что со временем он поверил в собственную уникальность и незаменимость, в то, что по воле судьбы он должен посвятить всего себя созданию великой Германии и обеспечению ее безопасности на все обозримое будущее. Эту миссию надо было успеть выполнить в отмеренные ему годы – Гитлер никогда не верил, что проживет долго. При этом нельзя не отметить, что тот самый человек, который на раннем этапе своего восхождения доверял своим соратникам и приближенным и предоставлял им огромную свободу действий, в годы войны буквально преобразился. У него все чаще стали появляться мысли о том, что его советники не служат ему так, как нужно. Позже, когда большинство из них перестали его понимать, у него возникло чувство, что они предали и покинули его. Интересным с точки зрения психологии моментом является то, что Гитлер, чье превосходство во многих областях было бесспорным, страдал комплексом неполноценности, из-за которого любое свободное выражение чьего-либо мнения приводило его в возмущение и который заставлял его безжалостно преследовать любого реального или мнимого оппонента. Сконцентрировав в своих руках все полномочия и всю ответственность, Гитлер взял на себя слишком много, и вызванное этим перенапряжение стало причиной его знаменитых вспышек ярости и поспешных решений, которые зачастую имели

ужасные, недопустимые с точки зрения гуманности последствия. Столь похожие и в то же время столь глубоко различные, Муссолини и Гитлер были жертвами своей жажды власти и не поддающейся контролю склонности к диктаторству. В свое время Гитлер намеревался создать сенат – контролирующий орган, который стоял бы над фюрером. Этого было бы недостаточно. Контроль даже за такими великими деятелями должен существовать с самого начала, и они сами должны создавать его для собственного блага и для блага своих народов. Диктатура, под какой бы личиной она ни скрывалась, не может существовать долго. Если правящий режим не подчиняется внешним или внутренним законам, он неизбежно разрушает сам себя.

понаблюдать за процедурой смены часовых, чтобы понять, что итальянские солдаты относились к своей профессии без энтузиазма. Возможно, что я, как человек иного, северного склада, подходил к этому вопросу с неверными критериями, но думаю, что события доказали мою правоту. Все это неудовлетворительное положение вещей я прежде всего относил на счет недостаточно тесного контакта между офицерами и солдатами в армии союзников. Итальянский офицер вел жизнь, совершенно отдельную от жизни рядового состава; не зная нужд и потребностей своих подчиненных, он не мог удовлетворить эти нужды и потребности, когда возникала такая необходимость, а потому в критических ситуациях терял контроль над своим подразделением. Итальянский рядовой даже в полевых условиях получал совершенно иной рацион питания, нежели офицер. Чем выше было звание, тем больше был получаемый паек; естественно, что при такой системе все лакомые кусочки уходили наверх. Офицеры питались отдельно и зачастую даже не знали, чем и в каких количествах кормят их подчиненных. Все это подрывало чувство товарищества, которое должно существовать между людьми, которым предопределено судьбой вместе жить, сражаться и умирать. Система полевых кухонь, которая помогала сглаживать упомянутые различия, в итальянской армии была не в фаворе. Я часто указывал на это Кавальеро, говоря, что существующее положение может очень плохо повлиять на боевой дух войск, но мне так и не удалось окончательно убедить его в моей правоте. Кстати, я обнаружил, что при том, что немецкие полевые кухни едва ли не в буквальном смысле подвергались осаде со стороны итальянских солдат, в итальянской офицерской столовой, где меня угощали, кормили лучше, чем в столовой при моем штабе. В 1944 году маршалу Грациани приходилось предпринимать решительные действия для того, чтобы итальянские военнослужащие вовремя и в полном объеме получали денежное довольствие.

противостоять современному военному флоту, а истребители с низкой скоростью и недостаточным вооружением будут способны удачно атаковать боевые самолеты, оснащенные мощными двигателями. То, что итальянцы оставили города под защитой одних лишь средневековых пушек, не создав мало-мальски серьезной противовоздушной обороны (имевшиеся системы ПВО не включали в себя ни радаров, ни соответствующих систем связи, ни удобных бомбоубежищ), означало, что они явно переоценивали личное мужество своих солдат и гражданского населения, а также их дисциплинированность. Подобных примеров при желании можно было бы привести гораздо больше. Из этого вовсе не следует, что итальянские солдаты как человеческий материал не годились для длительных и упорных боевых действий. Ответственность за все описанное выше ложится на Муссолини и его государственных секретарей, занимавших этот пост в мирное время; если они знали обо всех упомянутых серьезнейших недостатках и проблемах, им не следовало принимать решение о вступлении в войну. Другой ошибкой наших союзников было то, что они полагались на вооружения и технику итальянского производства. Я помню бесконечные разговоры о том, что вот-вот появятся новые их типы, представляющие собой последнее слово в соответствующей области, но в итоге они так никогда и не сходили с конвейера. Между тем союзникам следовало бы заняться производством уже испытанных образцов немецкого оружия и изготавливать их по лицензии – например, новых разновидностей немецких танков и зенитного орудия калибра 9 сантиметров. При том, что нехватка приспособлений для боевой подготовки личного состава в итальянских казармах была очевидной, мне, как немецкому офицеру, прежде всего бросалась в глаза весьма далекая от идеальной воинская дисциплина.

никогда не забыть, какую мирную картину представлял собой Рим в тот самый период, когда шли бои в районе Анцио и Неттуно. Если Муссолини был неспособен привить населению своей страны боевой дух, ему не следовало даже думать о том, чтобы ввязаться в схватку. В то же время война, которую развязали против вермахта итальянские партизаны, вынуждает меня с горечью признать, что было бы огромной ошибкой считать, будто все население Италии страдало отсутствием боевого духа. Как и следовало ожидать от нации с южным темпераментом, итальянские вооруженные силы были куда лучше подготовлены для парадов, чем для войны. Их казармы были плохо приспособлены для обучения личного состава воинскому искусству; демонстрационные погружения их подводных лодок и фигуры высшего пилотажа, демонстрировавшиеся их летчиками, не имели никакого отношения к действиям в условиях реального боя. Итальянцы не придавали достаточного значения ни боевой подготовке в рамках небольших подразделений, ни отработке боевых действий в рамках видов вооруженных сил – впрочем, последний недостаток характерен для армий большинства государств. Существенным пробелом была нехватка территориального пространства для проведения крупномасштабных учений. Еще более серьезные последствия для итальянцев имел тот факт, что в течение длительного периода военных действий они не располагали качественным вооружением и техникой. Нельзя требовать от солдата, чтобы он остановил тяжелый танк с помощью противотанковой пушки калибра 4 сантиметра и танковых макетов или же успешно атаковал современную армию противника, располагая танками со слишком слабой броней и вооружением; так же трудно ожидать, что корабли, не имеющие приспособлений для ночного боя или оборудования для обнаружения подводных лодок, окажутся в состоянии

при условии, что дальнейшее наступление было бы начато с надежной базы. В заключение несколько комментариев по поводу неиспользования нами дополнительных источников материальных и людских ресурсов. В августе или в начале сентября 1941 года фельдмаршал фон Райхенау, командующий 6-й армией, выдвинул идею создания белорусских и украинских дивизий. Это предложение фельдмаршала, о котором, кстати, фюрер был очень высокого мнения, было отвергнуто Гитлером со словами: «Пусть Райхенау занимается военными проблемами, а остальное предоставит мне». Любой, кто знает, какое огромное количество замечательных, волевых русских, готовых сражаться, мы могли привлечь на нашу сторону, может только пожалеть об отношении Гитлера к этому вопросу. С 1943 года и до конца войны под моим командованием находились части, в которых служили русские. Эти люди, даже потеряв надежду на исполнение своей мечты, состоявшей в освобождении их страны от большевиков, оставались с нами до самого конца; если бы мы более широко использовали их поддержку, нам почти наверняка удалось бы достигнуть поставленных целей. Таким образом, ошибочная расовая политика Гитлера и его окружения дорого обошлась нам не только в тылу в смысле необходимости противостоять действиям партизан, но и непосредственно на поле боя. Немедленное использование людских ресурсов России и возможностей ее военной индустрии помогло бы нам значительно смягчить остроту проблем, связанных с истощением нашего военно-промышленного потенциала, от которого мы страдали после 1942 года, и компенсировало бы нам большую часть наших материальных потерь.

Однако сегодня, как и в 1941 году, я сомневаюсь в том, что захват Ленинграда, Донецкого угольного бассейна и нефтяных месторождений южных районов России был бы для нас столь же важен и ценен, как взятие Москвы – центра связи и военной промышленности, города, в котором находилось русское правительство. Следовательно, главной стратегической целью должна была быть Москва, даже если бы из-за этого пришлось сознательно ограничить продвижение вперед групп армий, действовавших на флангах.