Планировал написать о римском императоре Марке Юлии Филиппе в жанре небольшой новеллы, однако «новелла» разрослась сначала до трёх, а затем и до четырёх связанных меж собой, но при этом самостоятельных романов. Тому, что в итоге получилось, на мой взгляд, очень соответствуют стихи жившего в первой половине VIII века японца Ямабэ Акахито (в разных переводах), придворного поэта императора страны восходящего солнца Сёму. Творец писал в том числе в стихотворной форме «танка» («короткая песня»).

А поскольку имеющегося на русском материала от Ямабэ Акахито на «всё-про всё» не хватило (не осилил сию ношу, не потянул!), то поначалу я присмотрел ещё одного японца, который и сам творил, и поэзию других собирал: Отомо Якамоти (тут переводчик единственный – А.Глускина). Типа: сам жил, и другим жить давал.

Если первые две книги (части) вытянули на своём горбу двое японских стихотворца, то для третьей их сил уже не хватило. Потому и пришлось привлечь третьего, но не лишнего. Отомо Табито.

Скажете, эклектика: лебедь, рак да щука? Типа совпадение? Не думаю! Во-первых, это красиво. Дальше можно было бы и не продолжать, однако продолжу. Во-вторых, Бог ведь любит троицу. А в-третьих, Отомо Табито не абы кто, а отец Отомо Якамоти – куда иголка, туда нитка, нельзя их разлучать.

Втроём ребята и потянули, и новую ношу осилили.

…Соблюдая правила хорошего тона, также хотелось бы передать приветы и высказать признательность всем друзьям, а также непричастным за неоценимую помощь, оказанную в подготовке рукописи данной книги: Геродоту, Гераклиту, Гомеру, Павсанию, Апулею, Еврипиду, Овидию, Плутарху, Цицерону, Ливию Андронику, Ювеналу, Флавию Вописку Сиракузянину… Впрочем, стоп! Всех перечислять здесь не буду, отошлю к ранее опубликованным частям книги о другом римском императоре – о Галерии. Там все великие мира сего за личные консультации (во сне и наяву) отблагодарены.

Утро. Супруга

«Меня ты любила:

На память об этом

Цветы нежных фудзи, что льются волною,

Ты тогда посадила у нашего дома,

А теперь – полюбуйся их полным расцветом!..»

Ямабэ Акахито

Римский император Филипп, этнический араб, спал, не шелохнувшись, словно неподвижная мёртвая туша. Ещё суток не прошло c момента его въезда в легендарные Коллинские ворота Рима. А до этого он проделал длинный и тернистый путь с восточного фронта после того, как война с персами закончилась и с шахиншахом Шапуром I удалось заключить взаимовыгодный мирный договор.

Весь остаток ночи, пока августейшая особа почивала, его помощники, советники, секретари и наушники читали, анализировали и классифицировали доносы прежних сенаторов друг на друга. Как ни настаивал вчера в курии Юлия император, чтобы число жалоб и рапортов ни в коем разу не превысило четырёх миллионов единиц, римская элита то ли постаралась на славу, то ли вообще перестаралась и выдала на-гора… впрочем, на пятом миллионе канцелярские сотрудники (иногда их ещё называли «крысами»), обрабатывающие почту, сбились со счёта, поэтому в официальной информационной справке, подготовленной к моменту пробуждения Филиппа, было зафиксировано так: «Их тьмы, и тьмы, и тьмы» (жаловались не только друг на друга, но и на своих и чужих родственников, на соседей, да и вообще на кого попало).

*****

Чуть свет – и император уже был на ногах.

Да и солнечного диска с его шпилями-лучами ещё не родилось – так себе, тёмно-серые утренние сумерки.

Первой мыслью было, что неплохо бы взглянуть в окно на выплывающие из этой сумеречной мути контуры города. А второй – та, что ещё вчера перед сном оказалась отвергнутой не как традиция, а как эпигонство: «А почему бы мне не сделать сенатором моего любимого арабского жеребца?»

Но обе мысли для додумывания и возможного перевода их в действие император отложил до следующей недели, ибо когда ещё представится время сразу после пробуждения побыть оному, без супруги, и просто романтически помечтать (а зря: никогда не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня).

Горячий южный мужчина, нагим и босым расхаживая по опочивальне, к окну не подошёл, но разошёлся и в мыслях, и в чувствах:

«Хочу увидеть белый цвет садов! Дорожку, посыпанную белоснежной мраморной крошкой! По этой тропке иду я с прекрасной… с кем вот только? Ох, нет, нет, нет! Только не с благоверной! Господь упаси от такого кошмара! Она хоть и аристократка, и дегенератка, и умна, и красива, и прямиком к кромке власти меня за ручку подвела, оставалось лишь ухватиться и сжать её в кистях, но… не для романтики! Жена – для царствования. Тогда с кем я иду по белому цветущему саду, где на меня сыплются сверху лепестки цветущей вишни? Ответ напрашивается сам собой – с юной весталкой! Ах, до чего она миловидна, длиннонога и непорочна!»

Любовь вспыхнула пламенная, иссушающая беднягино сердце.

Тут раздался барабанный стук в дверь, и Филиппу доложили:

– О, император! Есть две новости: хорошая и плохая. С какой начать?

– С любой!

– Вся корреспонденция за ночь обработана.

– Речь о доносах?

– Да!

– Самое интересное выпишите мне на отдельных листах пергамента, как-нибудь перед сном вслух мне зачитаете… А вторая?

– В Рим только что верхом въехала ваша супруга!

– Неужели верхом?

– Эээ… не могу знать, сам не видел! Может быть, въехала и в паланкине, а потом в седло пересела.

– Какая из этих новостей хорошая, а какая плохая? – на всякий случай уточнил август, сдвинув брови тупым углом. Но нахмурился он не потому, что разгневался, а потому, что с ходу не смог оценить вести и самостоятельно поставить перед каждой из них знак «плюс» или «минус».

– На ваш выбор! – замялся докладчик, который, как только дошло до дела, без посторонней помощи тоже не справился (а может, как раз изловчился этого не делать).

– Насколько близко или далеко в данный момент моя супруга?

– Сказать сложно. К дворцу она приближается галопом. По минутам! Женщина без охраны! Весь свой обоз она бросила по дороге, даже не добравшись до Рима. Куда-то очень торопится. Стоящие у ворот на стремени гонцы успели её опередить, чтобы вас загодя предупредить, как вы и велели.

– Я это велел? – император словно не понял первоначального смысла то ли хорошей, то ли плохой новости.

– Да, вы приказывали сообщить вам о её появлении сразу, чтобы успеть в шкаф спрятаться… эээ… подготовиться к торжественной встрече.

Горячий южный мужчина внезапно, словно до него только что дошёл весь ужас и масштаб надвигающегося бедствия, чуть не подпрыгнул и быстро, без помощи кого бы то ни было, облачился в багрянец тоги и пурпур плаща.

…Приготовился, уселся за стол, заваленный документами, и пригорюнился.

*****

Жена государя оказалась не менее стремительной, чем его гонцы. Когда она фурией, римской Богиней мести, ворвалась в опочивальню дворца, Филипп сделал вид, что склонился над документами и с ними работает, как это делали в тревожные или судьбоносные часы все прежние императоры:

– Секретари и помощники, ко мне! Все сюда! – прогромогласил август, словно упреждая разнос со стороны супруги и сбивая таким образом с неё спесь и негодование (пока ещё ему не было понятно, по какому поводу). – Заберите эту груду Эдиктов, которые я подписал! Отнесите моему соправителю! Пусть сын, как проснётся, тоже поставит везде свою закорюку!

Не помогло. Когда ворох папирусов и пергаментов, сгрузив в специальный ящик, похожий на паланкин, из опочивальни унесли, матрона гневно набросилась на мужа:

– Не успела я оказаться в столице мира – и что отовсюду слышу?

– Неужели… стоны? Отовсюду ты слышишь стоны?

– Я дам тебе сейчас «стоны»!

– Да что случилось-то, дорогая? Ты вся взбудоражена! Вижу, что что-то тебя так взволновало, что теперь беспокоит, тревожит, гложет и гнетёт! Не держи это в себе! Не рви своё доброе сердце! Оно может разбиться, ибо так хрупко! Поделись! Откройся! Тебе же самой сразу полегчает! Что произошло?

– И он ещё спрашивает, что случилось! Наглец!

– Да что такое, родная моя? Не томи, а то у меня самого сердце рванёт! Оно ведь бьётся в унисон с твоим! Давай с утра пораньше обойдёмся без наездов!

– А то, что ты вчера короновался в сенате и цезарем, и августом! А про меня и не вспомнил! Почему я до сих пор простая Нобилиссима Фемина?

«С чего ты взяла, что ты Nobilissima Femina? Я тебя таковой не титуловал! Ты хоть и знатная, но обычная римская матрона, а не Нобилиссима», – подумал император, но высказаться вслух не отважился, как будто язык на этих фразах проглотил (у него даже «на кре…» вчера получалось произносить лучше).

– Так почему я до сих пор не августа и не цезариня? – повысив голос до визга, заострила конфликт с супругом Отацилия.

– Ты припоздала прибытием! Да! Именно что припозднилась! Я не мог короновать тебя заочно!

– А ты, негодник, не мог меня дождаться?

– Медлить с моим официальным признанием было нельзя! Ковать железо всегда надо, когда и пока оно горячо, а легитимироваться – когда и пока власть в руках и она ещё тепленькая! Сама не раз говорила мне про «железо», про «ковать», про «горячо», про «власть» и про «тёпленькое»! Всю плешь мне этими словами и фразами, будто лишаем, проела! Век не забуду… жену родную! Твои советы для меня – закон… ну, если не всегда, то иногда! Строгость римского закона издревле смягчается необязательностью и избирательностью его применения…

– Я тебе сейчас не только плешь выгрызу, но и волком – бюрократизм! А ещё всю посуду тут расколочу! – взвизгнула Отацилия. – Как ты мог так поступить? Ты же благородный мужчина! Вернее, не просто мужчина, но и муж! И наоборот: не просто муж, но и мужчина! Где посуда? Почему нигде ничего нет? Ах, вон вижу тарелку и кубок! Ты ел и пил на ночь, что ли? Почему они металлические, а не стеклянные и не керамические?!! Где стекло и керамика?!! Где глиняные амфоры?!!

– Тут тебе не общественная столовая! Не забегаловка, а моя временная резиденция! Я тут спал и сейчас тут работаю!

– Не увиливай в сторону! Не заговаривай мне зубы! Почему я сей момент не императрица?!!

– Зато я нашего сына провозгласил не только наследником, но и цезарем-соправителем! Тебе этого мало?

– Ах! Ах! Ах! – от ещё большего гнева чуть не задохнулась та, которая как само собой разумеющееся возомнила себя «Нобилиссимой Феминой». – Ты, верно, забыл, благодаря кому четырнадцать лет назад в верха продвинулся?