Весь мир… больница, а люди в ней, всё равно — актёры.
Кто больше болен, мир — или человек? Или истина? Любовь?
Поздний роман Абэ, и любители писателя, привыкшие к его нежному экзистенциализму и абсурду, не менее нежному, словно ангел в ночи, лизнул крылом, ваше озябшее плечо, могут отвернуться от этого романа, в котором абсурд зашкаливает.
Хотя кому зашёл прелестный фильм Кин-Дза-Дза, тот может словить неплохой вайб от этого романа, где статус человека порой зависит от цвета халата.
На поверхности сюжета, разумеется, можно считать заблудившиеся, как ласточки в аду, эхо романов Кафки и Набокова — Приглашение на казнь, и всё же Абэ создал нечто иное, своё.
Читая роман, вы порой будете спрашивать себя (да-да, не удивляйтесь и не пугаетесь, ибо вы поймаете себя на том, что будете разговаривать с собой вслух и спрашивать себя: интересно.. я больной, или — Абэ? Или мы оба? Просто мы так блаженно понимаем друг друга… с нами что-то не так?
Когда Андрей Платонов, уже смертельно больной, не встававший с постели, написал свою незаконченную и гениальную пьесу об атомной войне между Россией и Америкой в контексте Второго пришествия, то прочитавшие эту рукопись, «литераторы и литературоведы» вынесли «диагноз» — разумеется, это мрачный бред и Платонов повредился в уме. Такое нельзя печатать. Платонову наверно что-то наврали про Америку..
Читая роман Абэ, думаешь с грустной улыбкой: кто так наврал ему на мир? На человека? А может.. не наврали? И мир именно таков и есть, просто мы стесняемся и стыдимся видеть в нём и в самом существе человека — мрачный и смертельный абсурд?
Почему? Потому что боимся вдруг оказаться одни в целом мире, в котором одуванчики летят по краешку земли, словно безумные и яркие метеоры?
Согласитесь, хороший образ. Поэтичный, его нет у Абэ, но он расцвёл в моем больном сердце… когда я подумал о моём смуглом ангеле, с которым я расстался.
Давайте сознаемся: хоть раз, но каждый из нас ощущал едкое и чеширское безумие мира, в самом привычном и разумном: вот идёт мужчина в галстуке.
Кто-то скажет: ну и пусть себе идёт с богом. А может он с богом и идёт? Потому что это реально бред: и галстук на человеке — бред, словно он повесился на его груди и болтается, как весёлый висельник.
Или человек ест курицу. Куда уж нормальней? И ладно бы живую, тогда да, человек болен. Но он ест мёртвую курицу, чёрт побери!! Это же ещё безумней!
Или вот ещё: два человека, созданные друг для друга — ссорятся. И расстаются. Потому что..
А почему, собственно? Почему мы теряем наших любимых, без которых не можем жить?
Потому что мы хотим быть.. здоровыми? Со здоровой моралью, здоровыми обидами, страхами, сомнениями.
Или ещё бредовей: наше сердце, словно Орфей, оглядывается вечно на глупое безумие мира, на мерзавцев, которые в похожей ситуации думали как-то похоже на чувства, например, мужчины, которого мы любим (уже эта строка — невыносимо больна: я пишу в третьем лице о себе, словно я умер или тайно подглядываю за собой в замочную скважину травки, да и кто это вечное «мы»? Словно мрачная секта миллионов людей, любит одного мужчину или одну женщину..
Может мы просто… все больны? Мир болен? Пора закрывать кавычку. Но.. страшно: кавычка порой, как улыбающаяся гильотина, падает на шею строки и мысли… вечно-незавершённой. Госпл..)
Уверен, что лет через 1000, некие ангелы в белых халатах, похожие на крылья, прилетят на землю и спросят воскресшего, выздоровевшего от жизни, человека, на руинах мира: ты почему расстался с любимым человеком? Почему не пошёл за любовью, которая выше жизни и человека?
И человек, краснея крыльями, словно ушами слона, выросшими у него за спиной, робко прошепчет: вот почему, милые ангелы — и протянет ангелу, цветочек обиды, или зелёный осколочек стёклышка страха, или веточку сомнения..
И сам устыдится этой чепухи, словно бы впервые поняв, что это безбожный абсурд.
И ангел скажет: веточка? Стёклышко? И из-за этого ты расстался с любимым человеком? Из-за этого вы, расстаётесь с любимыми? Вы, люди.. аутисты? Мрачная секта аутистов-дендрологов?
Роман начинается как у Кафки: спали в постели муж и жена, и вдруг к ним врываются санитары в белых халатах, в противогазах, и забирают полуголую жену. Увозят её в больницу..
Им не важно, больна она или нет. Жена пропадает.
Конечно, соблазнительно подставить на место этих апокалиптических санитаров — наши страхи, мораль, обиды, сомнения, эго…
Они же ни чем не отличаются от этих мрачных санитаров, не так ли? Только ещё.. апокалиптичнее.
А что же делает муж? Справившись с первым моментом изумления, он… ставит себе чайник.
Заметьте, чайник — то ещё инфернальное существо с хоботком, не хуже чем у санитаров в противогазах.
Муж отправляется искать жену в больницу. И начинается Одиссея нашего героя, превращающегося в грустного Орфея, ибо больница — это мрачный мир, как чёрная дыра, в которой искривляются время, пространство, и само вещество человека.
Не понятно, где заканчивается больница, и начинается мир: они плавно перетекают одно в другое, и проехав на лифте на пятый этаж, человек может выйти.. в сияющую облаками и травкой, природу.
Мужчина подозревает любимую, что она возможно устроила тайное свидание с кем-то: в больнице.
Более того, он нанимает детектива… но по какому-то недоразумению, им становится — он сам, но загадочный получеловек полужеребец, заставляет его искать не жену, а — фактически, себя же, и выдаёт ему чистые листы, чтобы он записывал в них всё-всё, говоря в них о себе — в третьем лице.
Абсурд? Как я уже говорил, мы слишком привыкли к этому безумному миру: человек стреляющий в человека — вот абсурд. Расставание влюблённых — вот верх абсурда. Человек, кушающий ночью курицу…
Ладно, согласен, с курицей я быть может и переборщил. Но чёрт побери! Есть курицу ночью!!
Слава богу, что у Абэ нет и слова о курице. Иначе бы меня понесло.. вдоль по матушке да по Миссисипи.
Во первых, в этом есть резон (я не про Миссисипи и не про прости господи, ночную курицу, которую её, к её же удивлению, едят: кстати, вот было бы здорово, если бы мы ели милых животных и они издавали бы звуки: едим крылышки куриные, и они робко так: не ешь меня… а как тебя зовут? Меня — петух Василий.
Сразу станешь веганом!
Кушаешь авокадо, с ощущением безупречного алиби (на всякий случай, под кроватью), и авокадо… вдруг грустно мяукает), мы в ссорах, в обидах, страхах, словно бы думаем о себе в третьем лице, прыгаем как солнечные кенгуру (может в Австралии так называют солнечных зайчиков? Ах, хоть бы, хоть бы!), прыгаем со второго лица в третье, в четвёртое и обратно.. перепрыгивая через себя, через душу свою.
Я к тому, что главный герой, потерявший жену, быть может потерял.. себя?
Понятно, чайник, который он поставил на огонёк, после исчезновения жены, это абсурд и символ.. да и на шок можно списать.
Но… не хочется. Значит, какая то трещинка была в отношениях. Что сначала бросился не к жене, а — к чайнику, словно к любовнице.
Во вторых, загадочное существо, получеловек полужеребец — как по мне, это не просто абсурд ради абсурда, а вполне себе прозрачный символ.. лабиринта-больницы и кентавра.
Да, этот жеребец — директор больницы. Т.е. чудовище лечит людей. Превращая их… в себе подобных?
Конечно, тут Абэ дал таки японского перчика: этот жеребец страдает импотенцией и он мечтает стать настоящим жеребцом, в прямом смысле, и даже бегает на ипподроме на весёлых четвереньках (Абэ — напророчил квадроберов?).
Но это не абсурд, как мы знаем из нашего времени. Абсурд, когда этот жеребец убивает охранника больницы, который быть может что то знает об исчезновении жены нашего героя и отрезает от него нижнюю половину, с весьма приличным мужским достоинством и… мечтает переспать с тринадцатилетней дочкой этого охранника: т.е. мы видим мрачнейшие тени инцеста.
Эта милая девочка — больная, на 5 этаже. Она почти не может ходить: у неё кости превращаются в вату и тают, как облака на заре.
Ей нужен покой. У неё трагедия: папу разрубили на части, и пытаются её изнасиловать «мёртвым папой» (О Фрейд, как же ты рано умер и не дожил до этого романа! Ты бы сошёл с ума от счастья и застрелился бы из одуванчика), а мама.. а мама превратилась в одеяло. Из её кожи стала расти вата.
Конечно, есть соблазн запустить томиком Абэ в стену, и сказать перепуганному и навеки удивлённому коту: какого чёрта здесь происходит?!
А кот бы ответил: гав..
С другой стороны, читателю предлагают сыграть по правилам снов.
И тогда всё встаёт на места: мама превратилась в одеяло… видимо, не просто так. Где вы видели, чтобы в одеяло превращались просто так?
Но если вам в любви или в отношениях очень зябко, то, согласитесь.. вам хочется иногда превратиться в тёплое одеяло и накрыть своё озябшее сердце или судьбу.
Другими словами: внимательный читатель.. ладно, просто, читатель с разбитым сердцем, в итоге поймёт, что всё происходящее в романе, все его герои — суть единый распятый луч, распятый на цвета разных героев.
Т.е. все герои в романе — это образы жены и мужа.
И сексапильная секретарша, соблазняющая нашего мужа — это всё та же жена, как бы сказал Гегель — монада жены.
И этот чудовищный жеребец — это всё тот же муж.
И изнасилованная секретарша (охранником, которого убили), это всё та же жена, быть может… перенёсшая от мужа не насилие, в буквальном смысле, но боль души.
Давайте сознаемся: мы часто любим себя считать хорошими и добрыми. Но малейшие вылетевшее из нас слово, или воспоминание, или сомнение… может таким холодком и мраком ранить родное сердце, что мы будем пить с улыбкой, чай, искренне думая, что мы хорошие и «здоровые», а любимый наш человек, в далёкой и тёмной комнатке своего сердца, от боли превратится — в травку или в дождик: в постели.
Узнаем ли мы о том, что нечто в нас, тайно изнасиловало.. любимого нами человека? Или нашу любовь? Сердце?
Внимание к деталям: муж и жена — 5 лет в браке. На пятом этаже больницы, он встречает маленькую парализованную девочку, которую хотят изнасиловать.
Странно… он ищет жену, ревнует её то к одним, то к другим, бог знает что думает о ней, и даже выносит постыдный вердикт: а секретарша то.. красивей жены (значит, вина таки есть и есть от чего озябнуть сердцу жены и… пропасть), а сам… погружается в трепетную нежность к девочке, и, забыв о жене, спасает её, девочку, носится с ней, носит её на руках, беззащитную, милую, пахнущую как и жена — топлёным молочком (о мой смуглый ангел! тут я вспомнил тебя, и мои крылья, словно уши слона — покраснели).
Интересно, сколько читателей догадаются, что эта девочка — самая нежная и ранимая часть его жены?
Это уже мотив Набокова и его Приглашения на казнь: помните — Эммочку, нежное привидение Лолиты, которая по тайным тропкам выводила заключённого на свободу?
Давайте не забывать, что обижая любимого человека, мы причиняем боль — ребёнку: душе.
Вот было бы здорово, если бы в ссорах, люди вдруг превращались.. в детей! Буквально!
А ещё лучше — мерцали бы: вот ты ребёнок, а через миг — травка, а любимый — мотылёк, или росинка на травке, или кленовый лист, с самозабвением парашютиста падающего в карюю лужицу: падает в небо!
А ещё лучше.. после ссоры, в нежном примирительном сексе, что бы и пол наш мерцал, как солнечный зайчик, то перебегая по телу, мурашками рая, то ласково покидая его, превращаясь на миг — в дождик, в ласточку за окном.
Ах, славно было бы, о мой смуглый ангел, если бы в сексе с тобой… твой нежный пол, вдруг «вынырнул» у тебя на груди, или распустился бы нежнейшим цветком у тебя на ладошке, которой бы ты прильнула к моим губам, шепчущих тебе: прости меня, прости, прости…
На лл, всего три рецензии на этот роман, и все — дефективные. Больные, с оценкой — 3.
Моя то рецензия больна на голову, а то и больше: по самый хвост и крылья.
Просто обидно, когда нечто ненормальное и нежное, не такое как «все», фактически — произведение-лунатик, как иногда человек необычный, воспринимаются — ущербно, в штыки, а не сердцем.
Я так и вижу своим внутренним пятым глазом (господи! о мой смуглый ангел… вот бы в разлуке, влюблённые, что бы не сойти с ума, нежно бы умирали раз в неделю и становились — зрением любимого человека!
Вот бы я стал твоим милым зрением.. не важно: на кухне, в душе… в парке, в душе… я в душе уже говорил?), что многие читатели, интеллигентно будут морщиться, встречая на страницах романа, словно пьяные фонари-экзсгибиционисты (вот меня понесло, да? Но Абэ бы понравился мой образ), образы мастурбации.
То директор клиники мастурбирует в кровати, под записанные на кассету стоны женщин (тайно), то сексапильная секретарша, словно это верх галантности, предлагает мужу пропавшей жены… посмотреть как она мастурбирует: мол, это верх этикета в больнице.
Но как я уже говорил, не всё так просто. Внимательный и чуточку.. поддатый читатель, догадается, что, оказывается, навязчивый образ мастурбации в искусстве, может быть не грубым и пошлым, как, видимо, думают многие читающие этот роман, но нежным и ранимым, как.. как… эпилепсия светлячка в травке.
Ладно, со светлячком я перестарался. Зато смуглый ангел улыбнулся в Москве..
Я к тому, что навязчивые, как призраки, образы мастурбации в романе, играют важнейшую роль.
Как по мне, мастурбация вообще метафизически недооценена (только хотел вновь вспомнить о смуглом ангеле, но потом передумал, что бы не смущать его) и опошлена кретинами морали, а между тем это почти эдемическая попытка мыслить о любимом человеке — всем телом своим, словно и тело было когда то звёздной мыслью о вселенной и и любимом.
Что то я поплыл по Матушке Миссисипи, правда, мой смуглый ангел? Что то ты покраснела..
Так вот, как уже писал, секретарша — это монада жены. А значит её мысли о мастурбации, это телесная рефлексия озябшего сердца, которое говорит ночами само с собой.
Поработаю на полставки дешифровщиком текста Абэ: желание секретарши, что бы мужчина посмотрел как она мастурбирует, равна мысли жены, как бы говорящей: посмотри на мою боль и ночи без сна! Посмотри на моё озябшее и кровоточащее сердце!
А мастурбация директора клиники (монада мужа), это его диалог с собой, не обращающий внимания на озябшее сердце жены.
Сюда же, видимо, и образ жеребца.
Давайте сознаемся: мы все — больны. Мы порой ложно и мерзко стыдимся некой нормы ранимой и трагичной — мастурбации, например, и с высокомерием интеллигента, совершаем мрачнейшую и грязную мастурбацию на уровне… чувств: в обидах, гордыне, сомнениях.
Разве не об этом роман? Холод и равнодушие — вот болезнь. Если сердце любимого замерзает без тебя, а ты в это время «разговариваешь» с собой, с наслаждением, то это — болезнь, а может и гибель — любви, души.
Вы бы хотели жить в мире, где от вашей неземной нежности к любимому человеку, вдруг зимой распустилась бы.. сирень?
Или нашёлся стих Пушкина, неизвестный ранее, с именем вашего любимого человека?
Или просто, вы тоскуете по любимому человеку так самозабвенно, что цветок под ногами.. мяукнул от нежности?
О смуглый ангел, ты вновь улыбнулась? Чудесно...
Мы не знаем, что было между мужем и женой, и кто кого искал, в итоге, кто потерялся. Иногда теряется любовь… и самые отважные, словно Орфеи, идут её искать, в эту странную больницу — в мир и в творчество.
Любопытно, что Абэ, фактически набрёл на мысль Марины Цветаевой, которая в стихе своём — Ариадна, писала, что по голосу-нити, Тесей вышел из лабиринта, к любимой.
Голоса было два: творческие записки нашего героя, его расследование: эти записки, жеребец передавал жене (которую ищут!).
А сам возлюбленный Тесей, слушал голоса больницы и мира, напичканного прослушивающими устройствами: слышно было, что кто-то плачет в палате, кто-то ходит в туалет, шаги в ночи..
В этой больнице многие похищали женщин и мужчин — для свиданий. Тайных.
Так может не только муж был виноват к холоде, по отношению к жене, но и жена в чём-то была виновата?
Потому как именно сексуальная секретарша (как мы помним — монада жены), напичкала больницу и мир, подслушивающими устройствами.
Может это про недоверие? Может нам просто нужно слушать своё сердце, свою любовь, а не этот напрочь больной мир?
И тогда тайное свидание будет вновь назначено в белых палатах наших писем.
И из писем, или.. мира, души влюблённых, убегут, взявшись за руки, как дети из школы, в свободный мир любви и снов.
Может это и есть главный диагноз этому миру? В нём всё больное, всё… кроме любви.
