– Вот и я о том же. Чувствую, что всё здесь не наше, какое-то совершенно чужое. И эти диковинные на вид сооружения, будто выстроенные совсем недавно. И эти громадные по размерам следы, неизвестно кем оставленные. Причём, как ты, наверное, тоже заметил, среди них нет ни одного человеческого, – очень утомлённый множеством безответных вопросов полководец с досадой махнул рукой и уставился в костёр.

– Нужно послать ещё людей по окрестностям. Пусть поищут среди скал, – как-то безразлично предложил Нианкхнум.

Уловив его тон, Хнумхотеп взглянул на него, но ничего не сказал. Они долго и безмолвно сидели у потрескивающего огня, не отводя глаз от полыхающего пламени, но явно не видя его.

* * *

Прошло ещё три дня. Накануне последнего из этих дней, вечером, исполняя волю полководца, в лагерь подошли оставленные ранее два отряда и тридцать рабов.

Привыкшие ко всему воины уже спокойнее вели себя и в этой новой для них обстановке, совершенно обыденно неся службу, всё чаще по своей воле посещая строения. Такому их поведению Хнумхотеп не препятствовал. Более того, он ждал этого момента, так как помнил о велении номарха закрепиться в этой местности.

«Пока ещё не знаю, но вполне может случиться так, что именно с этими отрядами мне и доведётся остаться здесь», – думал он.

С направлением гонцов к властителю он пока не спешил, понимая, что ничего не узнал обо всём творящемся в этом ущелье, в этой горной долине. Вопросы, поставленные им перед собой, мог задать ему и правитель, но не найдя пока на них ответов, не следовало торопиться с сообщением, дабы не ставить себя в глупое положение и не оказаться посмешищем перед всем народом. Оставалось одно – ждать. Другого выхода не было.

Теперь, по прошествии пусть и небольшого времени, он иначе взирал на эти удивительные сооружения и совершенно по-новому воспринимал их. От охватившего его изначально страха и ощущения трепетного ужаса в душе не осталось даже крохотного следа. Всё незаметно изменилось. Порой он уже ловил себя на мысли, что эти величественные творения являют собой само совершенство, какую-то, прежде не до конца осознанную, но всегда ненасытно желаемую правильность, чёткость и завершённость, чего, по его мнению, так не хватало в городах родного Египта. Он подолгу заглядывался на пирамиды, при этом каждый раз открывая в себе всё новые чувства. Отныне они для него стали означать нечто очень важное, не вмещающееся в его разум, не поддающееся трезвому осмыслению, словно эти строения были переполнены необъятной и неизведанной, но истинно полноценной жизнью, от которой исходила невероятная всепоглощающая мощь и необузданная, дикая, притягательная сила.

Такого Хнумхотеп не испытывал никогда, но одно он вдруг отчётливо понял: кто бы ни возвёл их, они будут существовать на земле всегда, вечно храня таинство своего творца, побуждая людей превзойти его и всякий раз повергая в жалкое бессилие все попытки создать нечто подобное. Людям доступно любое подражание, но не подвластна ни одна чужая мысль. Не мог он знать и осознавать того, что от чего-то невечного народиться чему-то вечному попросту невозможно. Не ведал он и о том, что почти такие же, как у него, чувства и ощущения зарождались и в его подчинённых. Настолько велико и завораживающе было влияние пирамид на человека, будто бы тот, кто преподнёс их в дар, приковал невидимыми узами его живую душу к мёртвой груде искусно сложенных камней, сделав эту привязанность безраздельно мучительной и беспредельной во времени.

* * *

Впервые в наступившую ночь Хнумхотеп распорядился о том, чтобы в каждом из сооружений находилось по пять воинов и по два раба. Такое его веление было началом более тщательного и действенного их освоения и наступления этапа изучения и привыкания. Усиленные дозоры были выставлены им по всему внешнему периметру поселения. Остальные войска расположились лагерем у его западной окраины.

* * *

Все эти дни синетелые изнывали от жажды и голода, мучаясь к тому же и от малоподвижности – лишь в темноте, не сходя с мест, они разминали затёкшие суставы. Единственным утешением для них была скудная предрассветная влага, ненадолго покрывавшая собой поверхность камней, которую они бережно и подолгу слизывали своими языками. Могучим телам требовалось много сытной пищи и воды. Временно лишённые всего этого, они быстро теряли силы. Наблюдая за поведением краснокожих, великаны уже впадали в ярость, сожалея о том, что сразу не уничтожили их. Теперь из-за допущенной прежде оплошности им приходилось терпеть невыносимые муки. Оставаться в таком глупом и жалком положении, ясно осознавая, чем оно грозит для них, не имея другого выхода и не желая больше находиться в неведении и бездействии, в эту ночь они решили напасть на мелкотелых.

* * *

Охрана, состоящая из двух десятков воинов и расположенная вдоль северной стороны поселения, молча вглядывалась в едва различимое близкое предгорье. Ближе к полуночи над ущельем взошла полная луна, окутав всю округу тусклым ровным голубоватым светом, наполнив бледными тонами каждую доступную щель и народив множество причудливых теней, отбрасываемых от скальных выступов. Теперь видимость значительно улучшилась, но горы от этих перемен словно ожили и на миг почти неуловимо для глаз шевельнулись своими громадами, пугая и без того скованные страхом людские души.

Понимая, что такого не могло быть на самом деле, уверенные в том, что им всё это только показалось, встревоженные было воины стали постепенно успокаиваться. В какое-то мгновение им снова почудилось лёгкое движение среди скал. Ещё зорче всмотревшись в них, они, однако, ничего подозрительного не заметили. Везде по-прежнему царили безмолвие и покой.

Время тянулось томительно, постепенно и плавно обволакивая сознание дозорных сладостными мечтами о предстоящем отдыхе. Больше не обращая никакого внимания на эту игру света и тени, устав стоять и переминаться, они один за другим опустились на землю, избавляясь от утомления, освобождаясь от заметно потяжелевшего оружия и с наслаждением расслабляясь. Не ведали доблестные воины о том, что неоднократно замеченное ими движение вовсе не было наваждением, и если бы хоть один из них неотрывно продолжил свои наблюдения за горами, он обязательно увидел бы огромных существ, которые ловко и хитро спускались к ним, совершая одновременные шаги вниз, замирая на время и вновь повторяя эти движения.

* * *

Хнумхотеп не спал. Что-то тревожило его больше обычного. Он чувствовал приближение какого-то важного события, в ожидании которого провёл все эти дни, но о том, что именно должно было произойти, он не знал и даже не мог предположить. В одном он был абсолютно уверен: те, кому принадлежат эти сооружения, рано или поздно, но обязательно дадут о себе знать и проявят себя. Как это всё произойдёт, для него пока оставалось загадкой.

Выйдя из шатра, он оглянулся по сторонам. Стояла тихая лунная ночь. Повсюду у костров находились бодрствующие одинокие стражники. Два высоких мускулистых телохранителя, подобно литым изваяниям, стояли по обеим сторонам от входа в его шатёр. Длинные копья, слегка подрагивая в крепких руках, своими медными листовидными наконечниками отражали розоватые блики. Огромные деревянные щиты, обтянутые слоем меха, были приставлены перед каждым из них и прикрывали их до пояса. За их спинами виднелись луки со стрелами, а сбоку у ног лежали копья для метания и тяжёлые боевые медные топоры.

Вскоре из соседнего, меньшего по размерам шатра вышли начальники всех его отрядов и направились в его сторону.

Подойдя к нему, склонив головы, они остановились.

– Вижу, и вам не спится. Ничего, скоро всё это пройдёт. И к этим ночам нужно привыкать нам. Чем быстрее это случится, тем легче будет для всех, – Хнумхотеп улыбнулся, оглядывая своих помощников. – Ну, раз вы пришли, пойдём проверим дозорных, да и оставленных в подземельях не помешает навестить.

Откуда-то сбоку бесшумно появились ещё двое его телохранителей. Заметив их, Хнумхотеп тихо повелел:

– Отдыхайте.

Все семеро военачальников, не спеша, двинулись по широкому проходу, начинавшемуся прямо перед ними. У входа каждого из строений горели костры.

Дойдя почти до середины этого прохода, Хнумхотеп повернул вправо к одному из них и уже ступил было ногой в проём, видя бледно-желтоватое свечение, исходящее снизу, как вдруг услышал ужасающие пронзительные крики, доносящиеся откуда-то сзади с северной стороны. Мгновенно развернувшись, он тут же громко скомандовал:

– Все к бою!

Начальники его отрядов, сорвавшись с мест, стремительно бросились в сторону лагеря. Из всех сооружений выбегали воины и рабы, растерянно оглядываясь в полумраке.

«Это они. Всё-таки вернулись. Наконец я дождался их появления», – в голове полководца быстрее пущенной стрелы промелькнула обжигающая мысль.

Выхватив свой меч, Хнумхотеп бежал вдоль стены и уже достиг угла строения, за которым всё сильнее раздавались душераздирающие крики, но в этот момент кто-то выскочил ему навстречу, и они столкнулись. Отпрыгнув в сторону, готовый к схватке, он выставил острый клинок, но перед ним стоял воин из охраны. Его вид потряс полководца. Задрав голову, тот сильно мотал ею, будто пытался что-то стряхнуть с неё, при этом, сверкая белками, дико таращил глаза, бешено водя ими из стороны в сторону. Его лицо было искажено страшной гримасой. Руки всё время пытались что-то нащупать перед собой, словно он был слеп. Его дыхание перебивалось судорожными хрипами и стонами. Не задерживаясь, Хнумхотеп устремился дальше.

После освещённого центра поселения эта сторона казалась совершенно непроглядной, отчего трудно было сразу рассмотреть что-либо в кромешной тьме. Остановившись, тяжело дыша, он взглянул влево. Оттуда, сверкая факелами, быстро продвигались войска. Сквозь еле уловимый свет, проникающий между строениями, он увидел силуэты появившихся остальных воинов. Справа также выбегали люди. Постояв на этом месте, немного пообвыкнув в темноте, он осторожным шагом направился вперёд, вглядываясь в сторону гор.

От места нахождения линии дозорных продолжали доноситься крики. То, что через некоторое время предстало его взору, в один миг жуткими, леденящими клещами сковало весь его разум, всё его существо. Он замер, не смея отвести глаз. В дымчатом рассеянном лунном свечении со стороны горного подножья, находясь пока на расстоянии половины пути до поселения, ровной шеренгой, издавая своей поступью ритмичный грохот, прямо на охрану надвигались исполины. Едва не лишаясь рассудка, Хнумхотеп прикрыл веки, всё ещё не веря в увиденное, остатками воли заставляя себя держаться на ослабевших ногах. Тело бросило в жар, и оно в одно мгновение покрылось липким потом, но уже через миг его охватил озноб. Меч, скользнув вниз по влажной ладони, выпал из его руки. Звуки, оттесняясь нарастающим гулом в ушах, куда-то отдалились. Его голова постепенно наполнялась звенящим шумом, готовым вот-вот разорвать её на части. В потухающем сознании проносились обрывками непонятные мысли, но одна из них, почти исчезая, неожиданно вспыхнула и вернулась: «Нужно биться и выжить». Вместе с ней в жилах стала появляться спасительная сила.

Хнумхотеп открыл глаза. Кровь, так внезапно прилившая сильными толчками к голове, отхлынула вниз, по телу, рукам и ногам, ослабляя неимоверное напряжение, освобождая его от тяжких оков. Окончательно придя в себя, полководец поднял меч. Криков уже не было, как и не был слышен зловещий топот. Взглянув туда, где должны были находиться дозорные, он увидел великанов, сгрудившихся в нескольких местах. По звукам, доносившимся оттуда, он понял: они расправлялись с людьми. Треск разрываемой плоти эхом раскатывался по округе.

Хнумхотеп развернулся к ожидавшим чуть поодаль своим войскам и решительно направился к ним, злобно шепча на ходу:

– Ничего, мы находимся на своей земле и ещё посмотрим, кто из нас останется в живых.

Теперь, обретя и прежнюю мощь, и уверенность в себе, вновь становясь военачальником, Хнумхотеп уже не задумывался над тем, кто перед ним, что за враг и зачем он здесь. Так было всегда перед битвой. Подойдя вплотную к строю стоящих войск, он замер, оглядывая воинов, пытаясь уловить их настрой и состояние духа. Увидев глаза тех из них, кто находился ближе к нему, и вспомнив о том, что произошло с ним самим несколько мгновений назад, он дрогнул в душе, почти потеряв надежду повести их в бой. Он понимал, что даже ему, повидавшему всякое в этой жизни, очень трудно было совладать с собой, не говоря уже о них, многие из которых были новичками в этом походе. Но время шло, и следовало быстрее влиять на ситуацию. Отступив на несколько шагов, дабы все его видели, он взметнул ввысь руку с мечом и громко выкрикнул:

– Враг, какой бы он ни был и как бы ни выглядел, всегда остаётся врагом, и его нужно победить и уничтожить раз и навсегда. В противном случае он одолеет нас и обязательно доберётся до наших семей, прервав наш род, опустошив нашу землю, превратив в руины и пепел наши селения и города. Мы пришли исполнить волю богов и правителей. Эти, что за моей спиной, посягнули на всё святое и должны быть повержены. Нет им места на нашей благословенной земле. Мы – свободные люди и лучшие воины священного Египта. Так покроем себя славой и не отступим с позором! Не бойтесь никого и ничего, даже если случится самое страшное. Всегда помните о вечности и стремитесь к ней!

Он замолчал, переводя дыхание. Было заметно, как поправились ряды и выше поднялись факелы. Ему удалось разорвать узы страха. Он очень спешил.

– Огонь хранить. К противнику не подходить. Заманивать его в строения. Всем находиться в верхних помещениях. Отныне все – лучники и копейщики. Стрелы поджигать. Бить ими в головы. Щиты и топоры бросить, – пытаясь говорить как можно громче, надрывно прохрипел он, теряя голос.

Одновременно с его последними словами в темноте за его спиной гулко загрохотали шаги исполинов. Оглянувшись, он вновь различил их силуэты, двигающиеся в сторону его войск. Четверо телохранителей подбежали к нему. Один из них протянул лук и туго набитый стрелами колчан.

Отбросив меч и, взяв поданное оружие, он, не оборачиваясь, что есть сил прокричал:

– Все в укрытия!

Двести двадцать его воинов, разбитые на равные десятки, врассыпную устремились к строениям. Бегущие впереди начальники отрядов, оборачиваясь, отдавали команды, распределяя их, выкрикивая имена десятников. Вскоре широкий проход опустел.

Хнумхотеп, бросив взгляд сквозь пелену пыли на тусклые огни костров, убедившись в том, что никто не остался снаружи, последним вошёл в самое крайнее с восточной стороны сооружение.

Лишь четверо его телохранителей с факелами молча ожидали у входа.

* * *

Синетелые, держа в руках человеческие останки, прямо на ходу острыми клыками отрывали от них огромные куски и жадно проглатывали их, утоляя изнуряющий голод. Дойдя до пирамид, они остановились. Увидев справа от себя множество свечений, они повернули туда. Вступив в опустевший лагерь мелкотелых, они попарно разбрелись по его территории, с интересом и опаской разглядывая костры, но не решаясь приблизиться к ним. Первый из первой пары в какой-то момент всё же не выдержал сильного искушения потрогать столь странное творение краснокожих и, желая сделать это, склонился над одним из костров. Едва он коснулся его, как тут же острая боль пронзила его руку. Отступив на шаг, не понимая, от чего такое произошло, великан поднёс её к лицу, пытаясь рассмотреть пальцы. Ничего не обнаружив на них, но всё сильнее распаляясь от неутихающей боли, он вновь подступил к костру и стал в гневе обеими руками разбрасывать раскалённые угли. Увидев его поведение и восприняв его как пример, несколько синетелых также набросились на кострища, разметая их ногами и руками, поднимая выше себя несметное количество жалящих искр.

Всё закончилось довольно быстро. Кострищ не осталось, лишь множество разбросанных угольков, шипя, остывали по всей округе, но случившееся дальше со всеми теми синетелыми, кто занимался уничтожением странных свечений, было ужасным. Они, корчась, падали на землю, судорожно извиваясь от нестерпимой боли. Их было восемнадцать. Так и не придя в себя, все вскоре умерли. Ценою жизни почти трети своей и без того немногочисленной группы состоялось первое знакомство великанов с одним из достояний людей – огнём.

* * *

Рабы, притаившиеся в расщелине с мусором, цепенея от страха, издали наблюдали за всем происходящим в лагере. Из них больше десятка за короткое время, увидев исполинов, один за другим, схватившись за грудь, бездыханно скатились на самое дно. Не выдерживали перетруженные, ослабшие сердца. Остальные при этом сильнее вдавливались в землю, боясь, что их стоны привлекут внимание чудовищ и приведут их к ним. Они не могли знать о том, что пришельцы были глухи и даже не имели ушей. В какое-то мгновение ещё один из невольников пронзительно вскрикнул и повалился навзничь, медленно сползая вниз. Находившийся рядом с ним юноша, напуганный случившимся сильнее прежнего, тут же вскочил с места и стал карабкаться наверх. Он сумел выскочить на поверхность, но кто-то крепко вцепился ему в ногу и стащил обратно. Этого движения было достаточно. Великаны заметили его и двинулись к расщелине. Шансов выжить у рабов уже не было. Словно мышей доставали их синетелые. Пиршество, устроенное ими, сопровождаемое истошным людским ором и воплями, продолжалось.

Зарождался рассвет.

* * *

Прислонившись спиной к прохладной каменной стене, прикрыв веки и прислушиваясь к тишине, Хнумхотеп устало сидел в верхней части строения. Один из его телохранителей расположился возле проёма в полу, откуда могли появиться исполины. Остальные находились рядом, готовые быстро прийти на помощь. Единственный факел, воткнутый рукоятью в небольшую щель почти над входом, тихо потрескивая, тускло освещал помещение, выхватывая внизу из темноты широкие пыльные ступени. Три других факела из бережливости были погашены.