«я привыкаю к тишине…»

я привыкаю к тишине.
она закрыла плотно ставни,
и мир, знакомый мне недавно,
нырнул, лежит теперь на дне.

волной уносит океан
земные звуки прежних песен,
в лазурной бархатной завесе
таит чарующий обман.

ласкает слух уже другой
мотив у зыбкой колыбели,
стихают праздничные трели,
и власть свою берёт покой.

«как вольно жить без протокола…»

как вольно жить без протокола,
без тесных галстуков и стен,
сбежать в объятья правды голой,
душой наивно сдаться в плен

неспешной музыке природы
и слушать, слушать каждый звук…
их тайна не для громкой оды —
для нежной песенки, мой друг.

«слёзными письмами топим камин…»

слёзными письмами топим камин.
там, за окном, возле нашей скамьи
вече синичье…

вечность летим и летим к облакам.
чувствовать воздух опорой рукам
стало привычным…

зонтик прозрачный – сезонный каприз.
там, где кончается белый карниз —
чёрная кошка…

буква за буквой горит алфавит.
не причитает душа, не болит,
жаль их немножко…

«этюд осеннего дождя —…»

этюд осеннего дождя —
и перебранка струй и капель,
и со стекла стекает на пол
мотивов вспыльчивых вражда.

и отраженье фонарей
в осколках крон, асфальт укрывших,
дома промокшие и крыши
под стать объявленной игре…

настроив ржавую струну,
берёт смычок сверчок запечный:
скри-скри… и уплывает вечер
в его уютную страну.

«мелодия упрятана под крышку…»

мелодия упрятана под крышку
рояля, зачехлённого тобою,
тобою и пугливой серой мышкой,
а ветер проклятущий воет, воет…

терзает пару нот – огрызок оды
весеннему нашествию апреля,
весёлому шкворчанью сковородок,
урезав грандиозное до трели,

до тоники тональности угрюмой,
гудком гудит занудливым и рушит
мечты и мачты, и трюмо, и трюмы
судёнышек смешных вруна и вруши…

«не будет ссор…»

«Нет! Только тех мы женщин выбираем, Которые нас выбрали уже»

Николай Доризо

не будет ссор…
сор
хоботом пылесосовым
в брюхо с гудящими осами,
злыми вопросами,
косточкой абрикосовой
затянут, складирован,
пакетирован…
пикетировать не резон —
как же прав Доризо…

небо моё – истина и прохлада.
и неизменно рядом – солнце моё,
в аквамарине белое,
то, что пустыню делает
оазисом
мыслей живительных.
пейте, пойте, живите! и
отражайте улыбку лучистую!
Боже мой, чисто как…

«оставь мне уголь и сангину…»

оставь мне уголь и сангину,
всё радужное – остальным,
и пусть «горит костёр рябины»,
и тает «белых яблонь дым»…

мир ищет слов и жаждет красок,
не отбирай его надежд,
дари мечтою раз за разом
и не очерчивай рубеж.

назначь упрямо праздник в будни
и подними под облака,
овсянку поменяй на пудинг
волшебной палочкой в руках,

пусть стелется в твоей картине
далёких звёзд дурман-трава…
оставь мне уголь и сангину,
и пульс знакомый,
и слова…

«остановись, мгновенье… и запомни…»

остановись, мгновенье… и запомни,
как нежность озаряет этот вечер,
как музыка в одной из дальних комнат
блаженством разливается и лечит.

как отступают боли и печали,
навеянные холодом осенним,
как тёплое дыхание качает
других миров таинственные тени.

дай выскользнуть словам и дай услышать,
как сердце отзовётся перебоем,
остановись… пусть дождь стучит по крыше,
пусть счастье пьют по капле эти двое.

«тихий дворик припорошенный…»

тихий дворик припорошенный
за окном в цветах и зелени,
я скажу тебе хорошее —
и уйдёт печаль осенняя.

запишу строкою нотною
колокольчиков трезвучие,
пусть трезвонят беззаботно и
прогоняют всё колючее…

а когда на зов сиятельный
из-за тучи луч потянется,
улыбнёшься: эй, приятель, мы
заждались тебя с красавицей!

«в какие одежды одета теперь я…»

в какие одежды одета теперь я,
какой из мастей запряжён экипаж?
и в тон ли боа экзотичные перья,
всё так же послушен мой преданный паж?

чьё сердце разбито, чьи слёзы горючи,
в пасьянсе котором улыбка моя?
хранит ли записку красавец поручик,
и грезит ли в плаванье дальнем моряк?

чья кровь закипает в порыве тревожном,
чьи ночи и дни помнят имя одно,
чей голос знакомый я слышу, о боже???
«любимая, дует, закрой-ка окно!»

«всё богатство заезжей дурочки —…»

всё богатство заезжей дурочки —
образок, хохоток и дудочка…
заиграет – и плакать хочется,
и бредёт луна-полуночница
над чужими полями-маками
под мотив её одинаковый…

«и балуешь, и дразнишь сказкой дивной…»

и балуешь, и дразнишь сказкой дивной,
сюжеты расцветают как цветы:
летучие голландцы и ундины,
сады необычайной красоты

благоухают мускусом и тайной,
играет ветер складками плаща…
и, кажется, ещё мгновенье дай мне —
я научусь и верить, и прощать

жестокий мир за гранью сна и чуда,
его сиротский горестный удел…
не знает он, и знать ему откуда,
что из далёких странствий прилетел

тобою приручённый голубь белый,
благая весть на трепетном крыле…
от снежных зим до красных яблок спелых —
страницы снов и сказочных ролей.

«в этой тихой поре белоснежья —…»

в этой тихой поре белоснежья —
новый пульс, новый ритм, новый шаг.
всё прозрачней палитра, всё реже
вспоминает иное душа…

только мягкие шорохи хлопьев,
только матовость дальних лучей,
кротость дней и ночей пенелопьих
на родном одиссейском плече.

«переложу вину на стих —…»

переложу вину на стих —
пусть будет винным!
с невинным искренним «прости»
наполовину.
возьми соломинку, смакуй,
плыви до устья,
допьёшь последнюю строку —
и грусть отпустит…

«серое небо, стайка сорок…»

серое небо, стайка сорок,
пёрышек униформа,
холод – растопит горячий грог,
душу – стихи прикормят.

в доме запасов – до самой весны:
нежных, щемящих, светлых…
вечер приходит, и вместе с ним
строчек живых приветы.

вылечат, высветлят мой острог
солнечным «аллилуйя».
хлебные крошки, следы сорок —
даст Бог, перезимуем.

«ковш большой на небе звёздном…»

ковш большой на небе звёздном,
на серебряном хвосте
миг задумчив и серьёзен
покорился высоте,

высоте познаний истин
и полётов за курган,
где родник святой и чистый,
и цветущие луга,

где былинные напевы
и кудель с веретеном,
и точёный профиль девы
за мерцающим окном.

в тишине наивны грёзы,
ни обид, ни суеты,
ковш большой на небе звёздном,
и желания просты…

«если боженька даст мне слов…»

маме и папе

если боженька даст мне слов,
если даст мне такие силы,
я про вашу спою любовь,
я не знаю любви красивей,
я не знаю любви верней,
и, наверно, не знаю чище.
с ней, такою, хоть по стерне,
по разрухе, по пепелищу,
босиком, обдирая в кровь
лихолетьем живые души…
я про вашу спою любовь,
дай мне, боженька, самых лучших
слов…

«воет вьюга и волки…»

воет вьюга и волки,
на земле заварушка…
на зелёную ёлку
я повешу игрушки.

будет сказочным вечер,
небесами хранимый,
будут шутки и речи
озорных и ранимых.

будут дерзкие платья,
будет душно и жарко
от свечей и объятий,
и духов, и подарков…

новогоднею полькой
встрепенётся округа!
сгинут серые волки,
смолкнет белая вьюга.

«в сахарно-белой пудре…»

в сахарно-белой пудре
пряничные домишки.
тихо проснётся утром
маленький городишко,

тихо пружинка щёлкнет
в сказочной табакерке,
и заискрится ёлка
радужным фейерверком.

из ароматов кофе,
мяты и тёплой сдобы
выплывет милый профиль
той, что зовёшь зазнобой,

той, что зовёшь желаньем
трепетным и далёким,
нежной пугливой ланью,
реченькой светлоокой,

тайною, оберегом,
радостью и печалью…
снег укрывает реку
под благовест венчальный…

«а я улыбаюсь, мне нравится праздник…»

а я улыбаюсь, мне нравится праздник,
цветных фейерверков наивный восторг,
брильянтовый блеск в утешительных стразах,
безумных и дерзких желаний простор…

в цилиндре твоём мишура для причуды,
и фокус с монеткой в твоих рукавах,
и яблоком катится сказка по блюду,
факир наш не пьян… долгожданное «ах!»