Он целым миром образов захвачен,
Но лишь не тем, что требует вниманья
В. Шекспир «Генрих IV», ч.1, акт 1, сцена 1
…я не знаю, я про это ничего не знаю, я ни с кем ни о чем не говорил, я просто работаю официантом здесь, в «Примавере», уже пять лет, вы можете проверить все мои документы, я плачу налоги, с полицией никаких дел не имею и о клиентах не имею права рассказывать, можете справиться у босса, у мистера Висенте…
…да, я знаком с Паоло, мы оба из Милана, только он приехал в Лондон на год раньше меня, мы здесь же и познакомились – я спросил, нет ли кого из Милана, а он сказал – вот я из Милана, так мы и познакомились, но мы не были какими-то близкими друзьями, просто работали вместе, ну и иногда заходили в бар пропустить рюмку-другую, вот и все; я знаю, он жил в Норфилдзе, а я в Сент Джон Вудс, это совсем разные концы города. Конечно, я знаю, что он уволился. Думаю, что вернулся домой в Милан. Я не знаю, почему. Может из-за девушки, может по какой-нибудь другой причине. Нет, он никогда не говорил, что собирается уволиться. Мне не говорил во всяком случае. Это было очень неожиданно. Вчера еще работал, а сегодня – раз! – и уехал. У меня его миланского адреса нет…
…когда? Дайте вспомнить… Мне кажется, что примерно в октябре. Как раз был сезон белых трюфелей, а он уехал. Да, точно в октябре. Нет, мне неизвестно, чтобы к нему перед этим кто-то приходил, о чем-то расспрашивал. Нет-нет – у нас здесь каждый занимается своим делом. И с какой стати я должен был интересоваться, с кем он разговаривает! У меня свои дела, у него свои…
…мистер Висенте так сказал? Ну да, я ведь говорил уже, что мы с Паоло оба из Милана, так что я с ним общался чаще, чем с другими, но это ведь не значит, что мы должны были непременно быть близкими друзьями, не так ли? Но если мистер Висенте так говорит, то пожалуйста – только я все равно ничего не знаю…
…мистер Иглет? Мистер Эд! Ну а как же – это ведь один из наших лучших клиентов! Был, да. Очень жаль. Он всегда требовал, чтобы его обслуживал только Паоло. Он учил Паоло русскому языку, когда приходил, называл его «Павлик». Когда он приходил, Паоло всегда встречал его прямо у двери, и он всегда говорил – как дела, Павлик?, по-русски, а Паоло, как тот его научил, показывал ему большой палец, вот так, и тоже отвечал по-русски – «Ващще пиздетц», как тот его научил. И они оба смеялись. Он был очень веселым, мистер Эд. Когда он повесился, Паоло очень переживал. Мы с ним хотели поехать на похороны, но там все сделали очень секретно, и мы туда не попали. Только дня через три – узнали, где он похоронен, отвезли цветы и потом выпили за его память…
…я знаю, что в тот вечер, перед своей смертью, мистер Эд у нас ужинал. Да, я про это знаю. Но я его не видел, с Паоло про это не разговаривал, и ничего вам про это рассказать не могу. Не могу, понимаете? Потому что мне нечего рассказывать. Я про это ничего не знаю. Совсем ничего. Я устал. У вас еще много вопросов?…
…да, это мой номер телефона, а это номер Паоло. Я вижу дату. И время вижу…
…не знаю уж, зачем вам все это нужно. У меня могут быть неприятности, вы понимаете? Очень, очень большие неприятности, вы просто не представляете какие…
…этот журналист, мистер Мартин, он пришел к нам в ресторан тогда, в октябре, я не помню точное число, но это было за день до того, как Паоло уволился, он сказал, что у него назначена встреча с нашим боссом, с мистером Висенте, сел за столик, и я принес ему каппучино и минеральную воду. Да, у него с собой был диктофон. Он немного поговорил с мистером Висенте, а потом мистер Висенте позвал меня и сказал, чтобы я нашел Паоло. И с Паоло мистер Мартин разговаривал больше трех часов…
…да, это так и было. Паоло мне позвонил ночью, примерно в два часа, и сказал, что увольняется и срочно улетает домой, в Милан. Я спросил – что случилось, а он ответил только, что у него проблемы, но по телефону он говорить не будет. И он попросил меня, чтобы я сказал мистеру Висенте, что у него кто-то там умер или еще что-нибудь в этом роде. Потом я ему позвонил, через несколько минут, вот – это у вас как раз мой звонок. Я думал, может надо чем-нибудь помочь, а он сказал, что ничего не надо. А потом он мне перезвонил тут же – вот, у вас это есть, – и предупредил, чтобы я никогда ни с какими журналистами не встречался и не говорил. Ни про него, ни про мистера Эда. Иначе, я так его понял, у меня тоже будут проблемы. Вот поэтому, когда через неделю или около того, опять пришел журналист, но уже не мистер Мартин, а другой, я сказал, что у меня страшно разболелась голова, и, пока этот журналист разговаривал с мистером Висенте, я просто сидел напротив, в «Кафе Неро», и ждал, когда он уйдет. Но он про меня даже не спросил…
…ну я так понял Паоло, что мистер Мартин его расспрашивал про мистера Эда. А про что еще он его мог спрашивать… Только я никак не могу даже представить себе, что такое Паоло мог рассказать мистеру Мартину: он же всего лишь официант. И почему он решил, что у него теперь непременно будут проблемы…
…да, это наш счет… Сейчас, сейчас… мисо лосось с поджаренным арбузом… равиоли из морской форели с мятой… цесарка с иберийской ветчиной… говядина «Веллингтон»…точно сказать не могу, но это не меньше, чем на двоих. А какая сумма? Ого! Одну минутку – «Ла Флер Петрус» 2003 года… это счет мистера Эда, это точно, потому что он всегда заказывал только это вино. Две бутылки. Ну за этим ужином, если судить по счету, их было минимум двое…
…нет, мистер Эд, когда приходил к нам, всегда занимал отдельный кабинет – у нас их два: на восемнадцать человек и на шесть, мистер Эд обычно брал кабинет на шестерых. Давайте я вам нарисую – вот общий зал, вот коридор, и это дверь в малый кабинет. Там за дверью что-то вроде небольшого лобби с кушеткой и столиком, там сервируют аперитивы, а когда мистер Эд приходил, то за этим столом всегда сидел его охранник, он у него один был, по-моему израильтянин, потом еще одна дверь, и там уже сам кабинет. Туда никто и не заходил, если мистер Эд не приглашал лично. А для вызова официанта там была кнопка…
…ну откуда же! Когда клиент приходит в «Примаверу», то либо у него заказан столик, и тогда в рецепции есть запись, либо он говорит, что пришел к такому-то, и его просто провожают к столу. Или не провожают, если он сам знает, куда идти. И никакой записи в этом случае нет. Я так думаю, что если у мистера Эда в тот его последний вечер был гость, то он сразу прошел в малый кабинет. А уж там его никто не мог видеть, кроме официанта. Паоло, я имею в виду. Но и Паоло мог не знать, кто это такой, если не встречал его раньше…
Думается мне, на всей лондонской дороге нет хуже этого дома по части блох
В. Шекспир «Генрих IV», ч.1, акт 2, сцена 1
Дом стоял чуть в глубине улицы, отделенный от нее сплошным металлическим забором, когда-то выкрашенным в темно-зеленый цвет, но краска уже давно выгорела, покрылась грязью и ржавчиной. Забор надежно укрывал от взглядов окна первого этажа, хотя и непонятно было – что там надо было прятать, потому что все три окна еще в незапамятные времена были наглухо заложены кирпичем, по кирпичной кладке закрашены белой масляной краской, да еще и укрыты ржавой арматурной решеткой. Такие же масляные бельма таращились на посетителей рынка со второго этажа, и только круглое чердачное окно оставалось зрячим, если только через многолетнюю грязь, скопившуюся на стекле, что-либо можно было рассмотреть.
Узкий промежуток между домом и забором был завален мусором – пустыми банками из-под пива и колы, рваными полиэтиленовыми пакетами, обрывками картонных коробок и еще всякой дрянью, которую проходящие, нимало не стесняясь, перебрасывали через ограду.
Эта пустующая неопрятная развалина не привлекала ни сквоттеров, ни неприхотливых беженцев с Ближнего Востока, взгляд скользил по унылому фасаду ни за что не цепляясь, и если бы вдруг дом каким-то волшебным образом исчез или превратился в груду развалин, то это, скорее всего, осталось бы незамеченным, тем более, что официально этого дома как бы не существовало вовсе: соседствующий с ним слева турецкий магазинчик имел номер 37, рыбная лавка справа – номер 38, а на самом доме не было ни номера, ни какого-либо еще опознавательного знака, будто бы он сам собою волшебным образом возник на пустом пространстве между двумя торговыми точками, да так и остался стоять, собирая вокруг себя рыночный мусор и привлекая толстых лондонских крыс.
И если бы надо было кому-то получить документальное подтверждение, что дома этого нет и никогда, скорее всего, не было, то достаточно было бы посмотреть на спутниковую карту от Гугл и убедиться, что и рыбная лавка и турецкий магазин Софра выходят своими торцами на Рактон Роуд, но с противоположных сторон улицы, так что находиться между ними ничто не может.
Сама же Рактон Роуд тоже была необычной улицей. Со стороны рынка, то-есть оттуда, где странный заброшенный дом соседствовал с рыбной лавкой, въезду на Рактон Роуд препятствовала непонятно кем и почему устроенная цветочная клумба с бездействующим и наполовину уже развалившимся фонтаном. А в сотне ярдов на восток, где Рактон Роуд заканчивалась, уткнувшись в Т-образный перекресток, она была перекрыта шлагбаумом. Въехать на Рактон Роуд можно было только обладателю специальной пластиковой карточки – у каждого, кто проживал на этой улице, такая карточка была.
Поэтому Рактон Роуд была практически свободна от движущегося транспорта, и дети использовали ее как большую игровую площадку. Понятно, что пустой дом вызывал у них повышенный интерес, но проникнуть в него никому не удавалось, поэтому интерес этот носил чисто умозрительный характер.
Как известно, пустующие дома обычно служат приютом для всякой нечисти, но представить себе, что за этими замызганными стенами может найти прибежище какое-нибудь классическое английское привидение – скелет в несвежем саване, в цепях и с окровавленным кинжалом в костлявом кулаке, или полупрозрачная заплаканная дева в развевающихся одеждах, – было решительно невозможно: любой сколько-нибудь уважающий себя призрак с презрением отверг бы даже намек на то, чтобы стать хоть как-то ассоциированным с этим сараем. Noblesse oblige, и даже призрачная репутация непременно будет втоптана в грязь, если относиться к ней без должного почтения.
Однако же, внимательный и любопытный наблюдатель мог бы, хотя и не без труда и потратив на это значительное время, обнаружить, что с этим не имеющим адреса сооружением связаны какие-то не очень понятные явления. Например, в непосредственной близости от забора мобильные телефоны время от времени совершенно неожиданно переставали ловить сигнал, но стоило перейти на противоположную сторону улицы или просто сделать несколько шагов в сторону, например, рыбной лавки, как сигнал волшебным образом восстанавливался. А еще в сумерках иногда видны были бело-голубые световые блики, просачивающиеся через закопченное чердачное окно, как будто там, наверху, кто-то с увлечением смотрел старый черно-белый телевизор. Это было особенно странно, прежде всего потому, что смотреть телевизор там было решительно некому, поскольку в дом никто не мог войти из-за отсутствия входной двери. То-есть, когда-то дверь наверняка была, и находилась она в торце, выходящем на Рактон Роуд, но ее постигла та же участь, что и окна первого этажа: кирпичная кладка и побелка поверху, да еще и куча мусора на развалившемся крыльце.
На самом деле, входная дверь, скорее всего, существовала. Иногда какие-то люди торопливо заходили в узкий проход за домом, начинающийся от Рактон Роуд, и там исчезали бесследно. Им секрет проникновения в загадочное здание без адреса был, по-видимому, известен.
Кстати, раз уж выше речь зашла о призраках, то эти люди как раз и были самыми настоящими призраками, потому что каждый из них находился в том сумеречном периоде, который наступает для многих после того, как активная жизнь закончилась, от бывших сослуживцев отгородила туманная завеса забвения, друзья умерли или расползлись по странам и континентам, сохранившиеся родственники напоминали о себе только рождественскими открытками, которые чем дальше, тем больше напоминали букетики цветов, раз в год приносимые на кладбище, да, впридачу, их совместное пребывание в доме без адреса не имело никакого официального объяснения.
Они были – и их не было.
Официально не было ни их, ни группы «Хотспер», что никак не мешало ей существовать неофициально и регулярно собираться в пустом доме на Рактон Роуд, по соседству с рыбной лавкой, выходящей на раскинувшийся во всю длину улицы рынок. Чтобы проникнуть в квартиру, нужно было свернуть на Рактон Роуд, потом в калитку слева и пробраться через заваленный картонными коробками проход; за наружной грязно-зеленой дверью укрывалась еще одна, с кодовым замком; а там по лестнице уже можно было подняться на второй этаж и через миниатюрную кухню попасть в узкий коридор с одним замурованным окном, обращенным на рынок, и дверями, ведущими в «кабинет», где Дон проводил заседания, и «комнату досуга» с тремя огромными сейфами – реликвиями доисторических времен, когда информация хранилась в толстых картонных папках. Теперь два сейфа были пусты, а в третьем находились черные и серые ящики, соединенные жгутами проводов и подмигивающие синими и зелеными глазками. Напротив, у темно-серой в подтеках стены стояла складная кровать Рори, перебравшегося на Рактон Роуд из Чичестера, где он проживал после выхода на пенсию.
В «кабинете» было королевство Дона. Он заполнял собой старое кожаное кресло во главе стола и говорил нудным, скрипучим голосом, глядя в почерневший от табачного дыма потолок. Закон о запрете курения он игнорировал, объявив «кабинет» своим личным пространством, где можно находиться, только признавая право хозяина делать все, что ему заблагорассудится. Сегодня он был не в духе, ко всем придирался и капризничал.
– Я считаю необходимым еще раз обратить ваше внимание на технику проведения опросов. Не понимаю, почему я вынужден снова и снова возвращаться к этому, вы все – люди достаточно опытные, чтобы запомнить такую простую вещь раз и навсегда и избавить меня от необходимости постоянно повторять вам одно и то же. Две трети из тех, с кем вы говорите или еще будете говорить, всегда будут вам лгать, причем вовсе не потому, что им есть, что скрывать. Одни будут это делать потому, что им не нравятся ваши физиономии, им не нравится, что им вообще задают какие-то вопросы, или они просто хотят, чтобы все это побыстрее закончилось. Другие же, наоборот, вне себя от счастья, что они хоть кому-то интересны, и будут стараться угодить, рассказывая наперегонки о том, о чем и понятия не имеют. Есть только один способ застраховаться от вранья, и вы его прекрасно знаете или должны знать, по крайней мере. Опрашиваемый ни под каким видом не должен догадаться, что вас на самом деле интересует. Это азбука, джентльмены. Именно поэтому я крайне раздосадован тем, как был организован опрос этого журналиста, – Дон ткнул пальцем в сторону висящего на стене экрана, – Юстаса Баскета. Полюбуйтесь. Я не собираюсь копаться в деталях, оставляю это упражнение тебе, Ник, но ты уж потрудись разобраться, как такое могло случиться, что он вдруг прозрел и сообразил, как прокололся, упустив официанта. Да, я понимаю, что тебе именно это и надо было выяснить позарез, встречались они или нет, но ломить вот так, напролом… А ведь это журналист! Ты можешь гарантировать, что он не полезет в «Примаверу» снова? Я понимаю: статья опубликована, задание выполнено – а ну как завтра ему опять прикажут что-нибудь на эту тему сочинить? А ты ему уже объяснил, прямым текстом, где в его писанине белое пятно. Это понятно, Ник? Так что давай, думай. Сделай работу над ошибками, а одновременно посоображай, что надо предпринять на случай, если этот Баскет все же сунется еще раз в «Примаверу». Или решит прокатиться в Милан. Или в Белфаст. Понял меня? Кстати насчет Милана. Какие у вас новости, Страут?
Младший инспектор Скотланд Ярда Майкл Страут был прикомандирован к группе для связи между бюрократической реальностью и неформальным мирком Рактон Роуд. Некоторые инициативы группы «Хотспер» нуждались в официальном прикрытии, и Майкл Страут, доложив предварительно начальству и получив разрешение, такое прикрытие обеспечивал. В группе он был самым молодым – всего тридцать два года, а остальным уже под семьдесят.
О проекте
О подписке