– Ты о «морских котиках» слышал? – ответил вопросом на вопрос Игнат. – Так вот мы и были нашими российскими «морскими котиками». Служили в таком морском спецназе. Василий дошел только до старлея, пять лет назад ушел на гражданку, а я вот всего неделю назад, но зато кавторангом. Так что по морям-океанам походили…Теперь вот пробую сориентироваться в бурном житейском море. Была у меня идейка, но вот налетели на мель, придется повременить. А Василий у нас в гламурном мире пришвартовался – его фотографии появляются время от времени в самых топовых журналах, не хухры-мухры…

При этом Игнат уважительно посмотрел на друга. Потом вспомнил о своей, канувшей в лету «Тойоте», об оценщике из казино – и загрустил…

Лев Львович Красавин сидел в позе Рамсеса у входа в какой-то храм в знаменитой Долине царей в Египте. Правда, он был босиком, в шортах вместо набедренной повязки, руки положил на подлокотники, а само мягкое плюшевое кресло было светло-зеленого цвета и не имело ничего общего с каменным троном. Он любил разгуливать по квартире босиком, так как искренне считал, что лиственничные доски пола дают какую-то дополнительную энергию, в которой нуждается его тело.

Как и большинство низкорослых людей, он был, пусть и в небольшой степени, подвержен комплексу Наполеона. Правда, получалось не очень. Вообще-то в детстве и в школьные годы он носил фамилию Блинштейн и, естественно, прозвище у него было Левка-блин. Тогда еще слово «блин» не имело того дополнительного вульгарного смысла, который в него стали вкладывать в годы перестройки и дикого капитализма. Одноклассники относились к нему вполне доброжелательно и отдавали должное его способностям в математике, хотя, скорее, он должен был бы иметь тягу к скрипке. Но это, разумеется, спорно.

Лева, которого с годами и с появлением все большего количества «серебра» на висках стали все чаще называть «Львович», после школы закончил строительный институт, который, несмотря на непрестижность, давал освобождение от службы в армии. Он не заблуждался по поводу своих возможностей – с «пятым пунктом, да к тому же с бабушкой-пираткой» в престижные институты ему лучше было не соваться. В итоге он занялся в семидесятые годы строительством отнюдь не престижным – газовыми сетями, а точнее – строил перекачивающие подстанции, начиненные турбинами и всяческой техникой, которая с каждым годом становилась все совершеннее.

Еще в институте он понял, что каждый человек – сам кузнец как своего счастья, так и несчастья. На четвертом курсе он начал поглядывать на пополнение студенческого контингента за счет слабого пола и на одном из вечеров разглядел двух подружек – Катю и Наташу. Одна была побойчее, вторая – как-то «мягче». У той, что побойчее, фамилия была Красавина, а у подруги – Ягурнова. В том, что он больше не будет «Блином», у Левы была уверенность, тем более что ни Ягурнова, ни Красавина расставаться со своими фамилиями не намеревались. В общем, дело обстояло, как в анекдоте о приеме новой бухгалтерши на фирму: задают вопросы о том, сколько будет дважды два, а берут ту, у которой формы привлекательнее. Лева сделал предложение Красавиной и не был отвергнут. В начале пятого курса студент Лева Блинштейн превратился в дипломника Льва Красавина. Старшее поколение обоих семейств против этого не возражало, к тому же скоро выяснилось, что тетя Кати Красавиной тоже была «из пираток». Но зато теперь инженер Лев Львович Красавин всего через год после окончания учебы стал «выездным». Впрочем, справедливости ради следует отметить, что он никогда и не был «невыездным». Просто случая выяснить это не представлялось.

Поскольку техника для перекачки газа во все больших количествах в основном была импортной, то и ему, к удивлению многих, начали оформлять служебный паспорт для командировок сначала в Чехословакию, а потом и дальше. Лева достаточно быстро сориентировался в том, что к чему, и начал задумываться о будущем. Очень быстро жена была обеспечена большим количеством колготок и прочего, в доме появился вполне приличный японский магнитофон, а суточные уже в меньшей степени лимитировали его запросы. Просветителем у него оказался чех – эксперт из антикварного магазина на Пржикопе – известной улице старой Праги.

Милош помаленьку ругал коммунистов, но при этом они не мешали ему вести свой бизнес. В общем, Лева от него узнал, что настоящие коллекционеры это не те, кто толчется возле филателистических магазинов, покупая или продавая марки, монеты или значки. Работать надо с антиквариатом, с картинами, с музыкальными инструментами, со старинной мебелью. Правда, при слове «иконы», услышанном в пражском магазинчике в задней комнатке, где они с Милошем выпивали «по маленькой» привезенную им «Столичную», Леву едва «кондрашка» не хватила. К предметам культа он предпочел не прикасаться. И неважно, к какой религии они относились. Просто Лева уважал Бога, а он для всех един, что для протестантов, что для православных. И гневить его не стоит. А потому Лева сосредоточился на картинах, не отступаясь от марок.

Шустрая Катя оказалась весьма деловой и скоро уже сама начала разбираться в картинах, уверенно определяя цену того или иного передвижника. Лева, который мотался по командировкам, проходил поначалу в мире коллекционеров как «Катин муж», но постепенно, по мере того, как все больше времени проводил в столице, сам стал выходить на первый план этого бизнеса.

Вообще-то мир держится на сумасшедших, которых принято называть коллекционерами. Собирать можно все, что угодно. Говорят, что Маяковский коллекционировал карандаши. В Петербурге есть коллекционер, который начал собирать сначала клюшки, а потом шайбы, перчатки, шлемы, свитера и прочую атрибутику хоккейного мира. Но такой собиратель, в общем, безопасен, здесь и круг не слишком широк, да и нравы не столь свирепы.

Лева сначала собирал монеты и уже начал разбираться в них, как настоящий нумизмат, но… В один прекрасный день в конце семидесятых Катя твердо потребовала две тысячи рублей – оказалось, что она приглядела пару этюдов – один Левитана, второй – Перова. И Лева, который в тот момент больше мечтал о «Жигуленке», решил довериться практичности Кати Красавиной, а вернее, той капле, которая перепала жене от «пиратки», позвонил знакомому нумизмату, предложив ему встретиться, посмотреть новые поступления в его коллекцию. Встретились, новых поступлений не было, но Лева предложил купить всю его коллекцию. Цену он запросил «хорошую», разумеется, больше, чем требовала жена, которая удачно принесла коньяк с лимоном и заварила настоящий кофе. Рецепт был известен в Европе, но в Москве гости их дома всегда восхищались Катиным мастерством. На самом деле она вливала в джезву две чайных ложки виски и кидала пару зернышек кардамона. Только своей давней подруге Наташе Ягурновой она раскрыла секрет, посоветовав именно «на кофе» поймать хорошего жениха.

Монеты принесли больше, чем нужно было для приобретения этюдов, а потому «дельту» Лева решил вложить в марки. И пошло…

У Львовича оказался хороший нюх на… опасности. Он несколько раз удачно продавал свои коллекции монет, однажды даже за день до того, как «коллега» навел на него милицию, указав на наличие в его доме большого количества золотых монет. Милиционеры нагрянули с намерением провести хороший обыск. Левин ларчик хотя и открылся для бригады следователей, но оказался пуст. Сыщики оказались опытными и с первых минут разговора в квартире поняли, что громкое «раскрытие» у них ушло из-под носа. Так что посмотрели кляссеры с марками, поинтересовались для очистки совести валютой и золотыми царскими «червонцами», выпили по чашке кофе с коньяком, убедившись заодно, что в баре нет тайника, и распрощались, посоветовав на прощание приглядеться к тем, кто его окружает. «Коллегу» он вычислил и со временем с ним красиво и жестоко рассчитался, впарив тому через какую-то «подставу» липового Айвазовского.

И вот теперь Львович сидел в кресле перед телевизором, дожидаясь, когда, наконец, начнутся вечерние новости. До них шел какой-то сериал, но он его не видел и не слышал – надоели эти одинаковые страсти и пальба на всех каналах. Львович думал о том, чем наполнена его жизнь. Он смотрел на французский буль, на белые стулья «почти из дворца», на висевшие на стене картины, некоторые из которых навевали настроение, другие просто радовали глаз, а смелые контуры двух «ню» будили уже начинающее смиряться воображение. Лева вновь пришел к выводу, что хотя жизнь в целом и удалась, но чего-то громкого, значительного он не сделал. Нет, не в области строительства газопроводов или еще чего-то. Ему хотелось иметь славу Костаки, хотелось найти что-то, чтобы все сняли сразу и одновременно шляпы, кепки, тюбетейки, кипы и ермолки перед ним и его находкой.

И тут раздался телефонный звонок.

В комнате был почти идеальный порядок, перед отъездом на дачу Катя вытащила к ним домой, наконец, «королеву уборки» по имени Нина. Так что можно было без опаски разгуливать по светлому полу. Не выпуская из руки телефонной трубки, Львович заходил по квартире.

– Неужели?! Правильно говорят люди – стоит посильнее подумать и оно свершится! – пробормотал Львович, завершив разговор. – Господи, неужели это правда, неужели эти парни подбираются к «Голубому Маврикию»?!

Конечно, Львович помнил старого отставного моряка, который когда-то приходил сам на «пятачок», подбирал кое-что для своей коллекции, иногда покупал, иногда менялся. И за столиком в кафе за «полтешком» коньяка он слушал историю о каком-то прадеде и его роковой любви… И на тебе.

Купить у них марку и потом отправить в Цюрих на аукцион? Но, во-первых, марки еще нет и неизвестно будет ли… Да и вообще, какие у них права на марку!? Это что? По принципу новичкам и дурачкам везет? Марку надо перехватить, пусть потом доказывают, что она их собственная… Конечно, кодекс надо чтить, это еще завещал Остап Бендер… Но не до такой же степени…

– Все, берусь за настоящее дело, а то стал застаиваться в позе унылого пенсионера. Надо, надо, надо нам, ребята, – начал было он мурлыкать слова из песни Александры Пахмутовой времен его юности.

…Примерно через сорок минут Филипп подходил к своему подъезду пятиэтажки, находясь в приподнятом настроении, – наконец хоть кто-то не отмахнулся от его идеи. На коричневой скамейке, где в дневное время обычно грелись бабуси из подъезда, зорко контролируя вход-выход, метрах в десяти от входных дверей сидели двое парней.

– Филя, – почти ласково позвал Филиппа один из них. – Подойди к нам на минутку, есть небольшой вопрос.

Второй раз звать его не нужно было – Филипп по голосу понял, что это кто-то из подосланных от «Больших». А с такими лучше не связываться, да и ничем он не проштрафился, ни в какую историю не влип.

– Ты ведь с этими мужиками, когда они от Митрича пошли в кафе, был?

– Был, – отрицать что-либо не было смысла, да и незачем.

– И домой к ним ездил, – уже утвердительно говорил тот, на котором была коричневая кожаная куртка.

– Нет у них Маврикия, – поспешил Филипп, прекрасно понимая, к чему дело клонится.

– Открыл Америку… Это мы и без тебя знаем, дедуктивный метод имени мистера Холмса все-таки и нам знаком. А карты, о которых дед говорил еще в шестидесятые годы, когда нас с тобой и на свете не было, нашлись?

– Карты у них какие-то есть и дневники, – «запел» Филипп, понимая, что из этой ситуации надо выходить с минимальными потерями. – Но они решили их у какого-то своего приятеля проверить. На предмет их старинности. Приятеля называли Каталкиным, работает в МВД.

Филипп рассуждал прагматично – эти «морячки» для него пока только знакомцы, и прикрывать их ему ни к чему. Они за себя постоять могут спокойно. А вот ему амбалы могут и навалять по первое число. А быть битым ни за что ни про что в его планы не входило.

– Знаешь, Дим, а ведь он не врет, – вдруг вступил в разговор второй, с разбойничьей внешностью. – Если что, мы к тебе наведаемся. Сам понимаешь, дело очень деликатное и денежное. Так что помалкивай.

С этим парни встали со скамейки, кивнули Филиппу – мол, бывай здоров, – и пошли к не слишком приметному серому «Фольксвагену», стоявшему неподалеку.

Конечно, это печально, но если есть источник доходов, то к нему норовят припасть многие. Больше того, иные рассчитывают на использование грубой силы с целью отъема материальных ценностей. Филателия также входит в сферы интересов любителей легких денег. Что может быть проще – нашел марку, выдержал срок и реализовал ее. Но не случайно существует мафия, которая специализируется на предметах антиквариата, на предметах искусства. И коллекционеров раритетов порой снабжают именно «активисты» этой разновидности собирателей.

И когда абсолютно неожиданно для всего московского филателистического мира появились двое каких-то странных парней, которые каким-то образом связаны с «Маврикием», информация пошла по цепочке со скоростью телефонного разговора.

Львович дал задание разобраться, а дальше приказ пошел по новой цепочке. Дело оказалось гораздо серьезнее, чем просто «добыть» раритет у какого-то новичка. Опередивший мафию Филипп едва не испортил все дело, по крайней мере осложнил.

Но первая информация, которую донес Дима, не была особенно огорчительной. Собственно, трудно было ожидать, что марка в Москве. Но вероятность того, что она существует, имеется, а потому дело стоит того, чтобы им заняться. Правда, Львович сам был не на вершине пирамиды, а потому и рапортовал дальше, в Европу.

Львович посмотрел на часы и, сделав поправку на часовые пояса, позвонил в Прагу, старику Милошу, бросить, так сказать, пробный камень. Милош говорил почти нараспев, смешивая русские и чешские слова в одной фразе.

– Почекай хвильку, – сказал чех глуховатым голосом. – Так, говоришь, нашли «Голубого Мориса»?

– Нашли след. Нашли людей, которые знают, где он лежит, вернее, конверт с маркой.

– Давай так, будешь знать больше, звони, а я пока тут почекаю.

Губернатор Вильям Гомм, человек улыбчивый, охотно беседующий на двух языках, на английском и французском, осведомился о том, как проходит наш поход. Здесь я опять был толмачом для нашего Петра Степановича, хотя он и знает по-французски изрядно. Из нашего экипажа у губернатора были еще судовой доктор и старший штурман г-н Просветов.

«Вместе с губернатором были леди Гомм, его помощник, пришел и капитан порта. Но главным украшением этой чайной церемонии, начавшейся в пять часов с ударом часов на камине, была черноволосая Элизабет, племянница жены губернатора. Она не так давно приехала к дяде и тете погостить. Красивая девушка в основном молчала, но глазками стреляла так, что видно было: в ней столько живости, столько желания все узнать, все попробовать, что родственникам приходится с ней постоянно быть начеку. Когда чай был выпит и обязательный разговор закончился, Юхнин спросил у сэра Гомма разрешения, чтобы офицерам было дозволено сойти на берег и поселиться на время стоянки в гостинице. В это же время Петр Степанович, представив меня как члена Географического общества, спросил согласия губернатора на мои поездки в глубь острова для подготовки доклада о чудесной земле в центре Индийского океана.

Петр Степанович обладает способностью так вести беседу, что в тот момент, когда он доходит до необходимости получить согласие противной стороны на что-либо, собеседник уже очарован настолько, что слово «нет» ему и на язык не ложится».

И вот новоявленные филателисты вновь на кухне в квартирке Коршикова рассуждали о представившейся им возможности поправить дела и реализовать мечты, которые по-нынешнему называются проектами.

Теперь надо раздобыть миллионов пять рублей на проведение экспедиции. Когда пересчитали по курсу, оказалось, что пять миллионов в рублях только звучат громко, а на деле – не так уж это и много, если в мировом масштабе. Так что лучше пару сотен тысяч долларов. Даже лучше три сотни. А вообще – такое дело может потребовать и полмиллиона. Вот только, где его взять?

– Полмиллиона «зеленых»… – с огорчением хмыкнул Игнат.

– Погоди, не кручинься, сокол ясный, рано вешать буйную головушку, – на старинный манер выговорил Василий. – Я тут подругу одного банкира снимал для обложки гламурного журнала, вот и познакомился с денежным мешком. Потом, кстати, для делового журнала самого банкира фотографировал – нормальный вроде мужик. Геннадий… как-то еще по отчеству, надо найти визитку. Думаю, от меня шарахаться не станет.

В солидном кабинете за рабочим столом сидел толстый господин в белой рубашке, на карманчике которой белым шелком была вышита монограмма. Шелковый галстук по новой моде не был затянут, да и верхняя пуговица не была застегнута, чтобы не затруднять дыхания. Он встал навстречу гостям, снял со стоявшей рядом мини-вешалки пиджак, на внутреннем кармане которого мелькнула этикетка модной и дорогой итальянской фирмы, которая шьет чаще всего на заказ. Слишком у него была нестандартная фигура – широкие, как говорят, квадратные плечи бывшего штангиста, не успевшая расплыться талия. Но, главное, у него были крепкие руки, с которых еще не сошла мускулатура – видно, по утрам занимался гантелями и поддерживал форму. Он источал уверенность и в себе, и в своем банке. На средней полке стеллажа в стиле «хай тек» стоял в скромной рамке портрет президента России. Рядом, на всякий случай, в такой же рамке неподалеку портрет премьер-министра. Над ними и под ними были книги. Новые времена, не как раньше – большой портрет очередного члена политбюро на стене, теперь – скромнее, но с проявлением должного пиетета.