Перемены весны

 
Сидит красавица – сама весна и
смотрит прямо на меня
с улыбкой чувственно лукавой.
Глазами чётко говорит о
предстоящей перемене цвета:
синь глаз её украсит небосвод,
а белый цвет её наряда
уж присмотрели облака, и
тело просит шоколадный цвет,
и губы сбросили помаду.
 
 
Всё дышит в ней волной весёлого прибоя
и с чёрною косой играет непоседа ветер.
как мне понять суть настроений и
лёгкость обрести в общении с её умом и
ждавшим южного тепла
полуобнажённым юным телом.
Так орхидея с первыми лучами мартовского солнца
с причудливым окрасом раскрывает чашечки цветка
и просит, просит нашего восторга.
И я приемлю эту перемену!
 

Littera scripta manent²

 
Слова улетают,
написанное остаётся и
всё, что я тебе посвящаю,
сердцем моим поётся!
Мысли мои всечасные
только тобой повязаны и
всё, что я выразил на словах,
было написано прежде.
 
 
Милая, счастье моё поднебесное,
всё, что мною написано,
кровью любви окрашено, и
на века оставлено
нежным и радостным чувством
с именем твоим слитым.
Нету больнее боли,
чем знать о твоём безучастии.
 
 
Вынести невозможно
полное равнодушие —
бровью не повела и
словом такое не вымолвить
и написать нельзя.
Время не возвращается, а поглощает то,
что звуками приглушается,
а на письме – в горечи растворено!
 

Музыкальный портрет

 
Какое счастье видеть Вас
и Терпсихорой, и Харитой.
Как многолики Ваши представления,
в которых музыкальность Ваша
окрашивается и головным убором,
туникой тонкой, и танцем,
исполняющимся в едином ритме с
ударами сердец влюблённых.
 
 
Вы словно утро, день и ночь,
меняя темп, проходите передо мной
с улыбкою широкой (Largo) и
медленно (Lenta), протяжно восходя,
и будто бы тяжеловато (Аdagio),
плавно (Grave), (Sostenuto) сдержанно
и не спеша (Andante),
 
 
уносите стопы в цветущий сад
неторопливо (Andantino),
умерив шаг (Moderato),
вдруг оживляетесь игриво (Allegretto)
 
 
и скоро (Allegro),
живо так (Vivo\Vivace)
в сумрак южной ночи быстро
(Presto, presto),очень быстро
в объятия свои меня влечёте.
 
 
Полна гармонии природного начала
в движении тела и душевных сил,
с венцом из плюща и лирой на руках,
ты мраморную статую Эллады древней
горячим сердцем, меняя темп,
в живую превращаешь.
И утро, день и ночь,
играя с музами,
ты всех нас счастьем наполняешь.
 

Как отказать себе?

 
Как отказать себе
видеть то, что желаешь?
Как можно не принять то,
что ты отдать мне сама желаешь?
Перечеркнув все табу и,
уйдя за грани,
ты со мной говоришь
странными очень словами.
 
 
Чёткими, колкими фразами
рубишь предмет на части и
не скрываешь объект рассуждений
за пеленой: «может быть» и «если».
Лет тебе втрое меньше,
а по напору понял,
что лучше мне не перечить,
пойти по твоему зову.
 
 
Сама выбираешь шпагу и
меня вызываешь к барьеру
с условием: «до конца!» —
«Если я предлагаю, то отказать мне нельзя!»
Зачем ты с собою проводишь эксперименты,
в которых твои партнёры
волю людей покорных
должны исполнять всецело?
 
 
Нет в красоте ущерба и
«интеллект» – в норме.
Что же тебя заставляет
испытывать мои чувства?
Брать не совсем разумно плату
с покрывающего тела,
что равно по сути:
требовать дранку с кровли!
 
 
Мне в тебе быть очень хочется,
но не рабом настроения, а с сердцем:
так соловей для ласки взывает
скорое появление первых лучей рассвета.
 

Кающаяся грешница

 
Можно вести совершенно
недостойный образ жизни —
и, раскаявшись, получить право
первой увидеть
Воскресшего Господа.
А, значит,
и для нас
ещё не всё потеряно./Путана
 
 
Помпея нам отрыла тайны,
ЕЯ величества ЛЮБвИ,
когда богатые купцы,
обласканные досыта
вниманием жриц ЛЮБвИ,
стихи им более не читали,
предпочитая сестерцием³ платить изрядно
за ласки женские свои.
 
 
Покои жрицы выбирали
по праву статуса гостей
и фрески стены украшали
сюжетами интимными сцен.
Уборная имела ванны, где жрица,
ощущая дно всей кожей,
благоухая мылом,
вбирала пустоту через отверстие,
знакомящее с миром.
Теперь эпохи пролистав
страницами разврата,
Она – ЕЯ величество ЛЮБОвЬ,
сначала говорит: «Плати!» и,
всматривающийся на огонь,
вдруг слышит: «Не робей! Бери!»
и вспыхивает: «меня!».
Затем – захлёбывающееся: «ещё!» и
перенасыщенное: «пусти!».
 
 
Картина та же, какой была.
Последняя сцена – зола,
тлеющие уголья, развалины икр и
опустошённые глаза…
И как сплошной ожог —
сок испустивший мозг.
Назарею б такая страсть,
воистину бы воскрес!
 

Скажи, скажи мне,
милая подружка

 
Скажи, скажи мне, милая подружка,
что мне сказать ему в ответ?
Как поступить с запретом мамы:
в мои 17-ть не спешить!
 
 
Я извела себя страданием и сердцу
тесно так в груди, что сил нет больше
мне таиться от глаз его
и тело прятать под одежды…
 
 
Скажи, скажи мне, как всё было
в твоей истории любви?
Страдала ль ты моею мукой и
ночью снился ль он тебе?
 
 
Готова ль ты была отдаться
всем сердцем милого любя,
чтоб он ласкал твои колени и
ночка вам была мала?
 
 
Скажи, скажи мне, милая подружка,
он забывался в наслаждении и ты ему
была покорна, когда он искру высекал,
иль ты сама того желала и не волновалась ни о чём?
 
 
Ответь, ответь мне, милая подружка…
 

Традиции

 
Розы чайные в коробке
задыхаются от слёз,
им свободы не хватает,
их губами не ласкают —
для кого ж они цветут?
 
 
Взор печален у видения,
строг костюм и макияж,
отчего так высоко
топик поднимает грудь,
почему подруг нет рядом?
 
 
Оттого в беседке тихо,
нет ни песен соловья,
что лежит на сердце девы
воля грозного отца:
покориться его воле…
 
 
Эти розы ей прислал
наречённый мужем быть
в знак согласия взять в жёны
её ангельскую душу с просьбой —
новый дом и сад принять.
 
 
Свахи долго волновались,
осыпая жемчугами заверений
всех достоинств жениха,
а она – благочестия пример —
чтить традиции должна…
 
 
Эти розы – приняла!
 

Верую

Я потеряла крест нательный,

и не найти его нигде.

Оборвалась льняная нитка:

не починить – не залатать.

Душе – мытарство, сердцу – пытка,

и чувствам велено – молчать.

Из серебра подарок мамы —

от блуда душу охранял.

Был освещён молитвой в храме

и целомудрием сиял.

Азиза

 
    Душою храма служит колокол,
который если не поднять на колокольню,
то подле храма, на земле,
подвешивают на деревянные расчалки,
добротно рубленные топором.
 
 
Язык чугунный, привязан  за верёвки,
и, чтобы шире песнь звучала,
звонарь, верёвками играя,
облизывает языком со всех сторон
оборку юбки звонкого металла.
 
 
И льётся перезвон с малиновым оттенком
на вёрсты вдаль над головами у людей,
чтоб души Веру обретали и не теряли облик свой,
чтоб в жизни их была опора
и свет надежды над судьбой.
 
 
Как просветлёнными очами смотрю на мир
в вечерний час, когда до сердца долетает
божественная благодать и Слово ангелом кружится
над ближнем бором и рекой,
и над погостом ежедневно усопшим колокол литию поёт…
 

Сломанные крылья

Есть у тебя крылья? Ну скажи родной,

Мне мои сломали за моей спиной,

До тебя сломали, больно так поверь,

Я летать хотела, только как теперь?

У моих рассветов выпили весну,

Я в ладонях слезы горькие несу,

И дожди следами на моем окне,

Оставляют память в наказание мне.

– — – — – — – — – — – — – —

Горько будни плачут у моих ворот,

И ветрами шепчут: «Был в судьбе не тот»,

Есть у тебя крылья? Ну скажи родной,

Мне мои сломали за моей спиной.

Танюша Алексийчук

 
Ветер дунул сильный по ветвям в саду,
полетели наземь листья и плоды.
Разве не понятно, что вот так нельзя:
разоряя гнёзда, думать о себе.
 
 
Птица на асфальте
чертит круговерти сломаным крылом.
Ей, пичужке малой, как летать теперь,
как птенцам в скворечник мошек доставлять?
 
 
Кто посмел так плюнуть в ангельскую душу,
растоптать подснежник чуть ещё живой?
Что ведёт к потери своего лица,
если у другого на глазах слеза?
 
 
Ветер, видно, напрочь голову свернул
у того, кто совесть в детстве не обрёл.
Оттого и плачет в том дупле птенец,
что прошёл под сердцем ветер-леденец…
 

Кружева

 
Милый мой, дорогой,
завтра в море уйдёшь и
останется здесь гомон чаек в порту
и моя ожиданием стеснённая грудь.
 
 
    Нежно плещет вода и
висит над волной коромыслом Луна.
Ты мне шепчешь слова,
от которых в глазах кружева, кружева.
 
 
Поцелуй твоих губ и
кольцо крепких рук
нас связали судьбой,
будем с сыном мы ждать возвращения домой
 
 
    Нежно плещет вода и
висит над волной коромыслом Луна.
Ты мне шепчешь слова,
от которых в глазах кружева, кружева.
 
 
Милый мой, дорогой,
видишь светит Луна и
стихает прибой и на сердце моём
замирает тоска расставания с тобой.
 
 
    Нежно плещет вода и
висит над волной коромыслом Луна.
Ты мне шепчешь слова,
от которых в глазах кружева, кружева.
 

Оттепель

Э. Э. 22.03.2018

 
В марте моём зима
и до тепла далеко, —
Солнце ещё в тени,
прячется за сугроб.
В песнях твоих слова
мне говорят про любовь
и потому на душе
гейзером из глубины
всё заполняет кровь.
 
 
Милая, Звонкая Капелька,
мне без тебя одиноко и
бьётся моё серденько
мыслью лишь о тебе.
Ловит оно надежду
в ладных твоих стихах,
но, а метель – проныра
пусть заметает грусть, —
холод ей лучший друг.
 

Пробуждение

 
Раздвигала Луна шторы,
как бы я не закрывал;
наготу твоих коленей
освещать она желала и
краса твоих очей,
так призывно опьяняла
тишиной кошачьей ласки и
кораллом алых губ.
 
 
В зеркалах метались руки,
и волос твоих волна
настигала страстью берег,
где остались с прошлой ночи
отпечатки твоих пальцев
с нашей встречи на песке
и Луна нас полюбила,
звёздам дав слегка уснуть.
 
 
Утро встретило цветами и
игрою хрусталя в
дивной вазе у открытого окна.
Ты спала, так тихо-тихо
грудь открытая вздымалась и
блаженством наполнялась
в ловких лапках паучка
паутинка с потолка.
 
 
А в саду, у ручейка воробьи
шумливой стаей не боялись
хитрых замыслов кота,
нервно бьющего хвостом по
клубничному кусту,
затаившись в нём в засаде
с предвкушением  удачи и
реванша за вчера.