Введение. Эпитафия о Сирии

За 40 лет до написания этой книги я провел 1977/1978 учебный год в Сирии в качестве стажера, изучая арабский язык во Французском институте арабистики Дамаска. Для будущих арабистов обучение там, подобно заклинанию «Сезам, откройся!», открывало доступ в пещеру, хранящую секреты грамматики и фонетики так влекущего нас Востока. За редчайшим исключением, в тот период ни одна карьера не могла начаться без предварительного пребывания в «аш-Шаме», как мы называли его между собой. Это традиционное арабское обозначение как самого Восточного Средиземноморья (Леванта), так и его древней столицы. В принятой у мусульман ориентации по сторонам света, если смотреть на Мекку с запада, аш-Шам будет по левую, или северную, сторону, а Йемен, соответственно, по правую, или южную сторону.

Ни я, ни мои однокашники не могли и представить тогда, что сорок лет спустя тот же аш-Шам станет боевым кличем джихадистов из неблагополучных французских пригородов, стремящихся влиться в ряды «Исламского государства» (ИГ, известного также как ИГИЛ или ДАИШ), чтобы уничтожать «безбожников» его именем. Первоначально они концентрировались на алавитах, этом загадочном ответвлении ислама, к которому принадлежал тогдашний президент Сирии Хафез Асад (его сыну Башару было во время моей сирийской стажировки 12 лет). Впрочем, это была лишь прелюдия к тем временам, когда французские джихадисты по возвращении на родину начали убивать собственных «неверных» соотечественников, как это было 13 ноября 2015 года в ночном клубе «Батаклан» и у «Стад де Франс». И в самых страшных кошмарах мне не могло присниться, что меня самого, как квалифицированного арабиста, в июне 2016 года приговорят к смерти. Приговор вынес франко-алжирский игиловец, родившийся во французском Роане и вставший на путь террора в алжирском Оране. Затем он перебрался в сирийский город Ракка, где находилась столица самопровозглашенного «халифата» Исламского государства. Один из приспешников джихадиста, франко-марокканец, убивший полицейского и его жену во французском городе Маньянвиль, что в департаменте Ивелин, озвучил мой смертный приговор на Facebook.live. До сих пор поверить не могу, но это вынудило меня жить под охраной полиции не просто в Париже, а в самом центре Латинского квартала.

Но тогда, в конце семидесятых, интернета еще не существовало ни в нашей жизни, ни даже в нашем воображении. Мы изучали государства и их границы, вычерченные жирными черными линиями, по обычному «двухмерному» атласу мира. Он напоминал карту Римской империи, висевшую над доской в кабинете классической филологии моего коллежа в 1974 году. Именно эта карта пробудила во мне мечту о Востоке, и уже следующим летом я сел в Венеции на корабль и отправился по маршруту Стамбул – Левант – Египет, в стремлении воочию открыть для себя то, что я видел только на карте. Кто мог тогда предвидеть тот переворот, который произведут в умах и мировоззрении жителей планеты цифровое пространство и социальные сети? Да и, если на то пошло, кто мог предугадать всеобщее помутнение сознания, параллельно которому расстояния и временные границы стирались, а географические и исторические ориентиры размывались до такой степени, что мы окончательно потеряем почву под ногами сорок лет спустя?

Хотя в самом Дамаске в конце семидесятых было еще спокойно, соседний Ливан уже погружался в хаос. В гражданской войне, со всеми присущими ей зверствами и жестокостью, расколовшей страну по политико-конфессиональному признаку, схлестнулись «прогрессивные исламисты» и «правохристиане». Этими гибридными терминами обозначались стороны конфликта, связанного с присутствием в Ливане вооруженных палестинских беженцев. В ходе этого конфликта в основном прозападно настроенные марониты, переживавшие демографический кризис, боролись за власть с суннитами, склонявшимися к социалистическому лагерю, откуда и происходит их определение как «прогрессистов», кажущееся сегодня до абсурда неуместным. Очень немногие наблюдатели улавливали тогда смысл игры нефтяных монархий Аравийского полуострова и саудовских ваххабитов, баснословно обогатившихся после Октябрьской войны 1973 года, благодаря головокружительному взлету цен на нефть. Свалившееся с неба богатство позволило им занять ведущие роли в бурной реисламизации региона с целью уничтожить космополитический дух Леванта моей молодости. Точно так же никто не мог предвидеть тогда, как всколыхнет массы Иранская революция. Она превратила доселе маргинализованных шиитов, которых радикализовала исламистская идеология, в ведущую политическую силу в Ливане, и не только там. Именно шииты стали доминировать отныне на обширной территории, протянувшейся полумесяцем через Сирию и Ирак до Персии.

В Институте Дамаска мы были зачарованы этой левантийской цивилизацией, будившей нашу фантазию. Откровенно говоря, читали мы мало и были лишь поверхностно знакомы с трудами таких наших полузабытых предшественников, как Вольней и Шатобриан, посещавших Восток. Мы в большинстве своем исповедовали примитивное левачество, идеологию, доминировавшую в студенческой среде в десятилетие, последовавшее за событиями Мая 1968 года. Но все же за эти десять лет она лишилась изначального догматизма, и мы остались с некой неопределенной доксой, бессистемным мировоззрением, построенным на наборе аксиом, на которых лежала печать антиимпериализма и антисионизма. И пока они не потеряли для нас смысл, наши симпатии априори оставались на стороне Сирии Хафеза Асада, находившейся на острие сопротивления Израилю.

Разочарование не заставило себя долго ждать. Я обожал сирийские пейзажи, напоминавшие деревню к северу от Ниццы, где в детстве я проводил каникулы. Они также будили в моей памяти эпическую поэму «Одиссея», которую я только что прочел на подготовительных курсах по античной литературе и истории. Впрочем, эти романтические размышления о прошлом не могли скрыть от меня жестокость режима и насилие в обществе, которые я мог наблюдать воочию. (Риад Саттуф, родившийся в том же 1978 году, прекрасно передал мои собственные наблюдения и переживания в автобиографических комиксах «Араб будущего», вышедших в 2014 году.) Мы с моими однокашниками, привыкшие к вольнице Латинского квартала, научились понижать голос в общественных местах и подозревать всех и каждого, живя в условиях «левой» диктатуры. Мы избегали разговоров о тех, кто сгинул в тюрьмах, и общения с их близкими. При таких вот обстоятельствах я познакомился во Французском институте Дамаска с ученым Мишелем Сёра, который был на 8 лет меня старше (он родился в 1947 году). Это была настоящая жизненная удача. Превосходный арабист и социолог, ученик профессора Алена Турена, он сделал темой своей научной работы сирийский режим. Впоследствии, поселившись в Ливане с женой и дочками, он заплатит за свои исследования жизнью. 22 мая 1985 года он был взят в заложники в аэропорту Бейрута загадочной «Организацией исламского джихада», связанной с Тегераном и Дамаском, и погиб в заточении в 1986 году, оклеветанный убийцами, как «шпион под видом ученого».

Еще до этой трагедии, оставившей отпечаток на всей моей жизни и коренным образом изменившей мое мировоззрение, разочарование от столкновения с шокирующими реалиями Сирии вынудило меня вернуться в Париж. Вдохновленный научными подвигами Мишеля Сёра, я ушел с отделения, объединившего к тому времени изучение античной и древнеарабской цивилизаций. В стремлении осмыслить ту драму, которая разыгрывалась на Ближнем Востоке, драму, окончательно лишившую меня моей юношеской наивности, я решил заняться политологией.

Почти сразу после моего поступления в 1978 году в Институт политических исследований («Sciences Po») мне пришлось столкнуться с еще одним парадоксальным явлением: началом Исламской революции в Иране. Несмотря на год, проведенный в Дамаске, мне не хватало тогда данных, позволявших представить в соответствующем контексте и «революционную» исламизацию по-тегерански, одновременно шиитскую и антиимпериалистическую, и ее реакционный, суннитский и антисоциалистический вариант в исполнении Эр-Рияда. Более того, именно в это время начался период хаоса, двумя движущими силами которого были головокружительный рост цен на нефть и усиление политического исламизма. Они и начали разрывать Левант на части. Взаимодействие этих двух явлений определило характер минувших пятидесяти лет, сказавшихся на судьбе двух поколений. Своего чудовищного апогея хаос достиг именно в Леванте, с провозглашением там 29 июня 2014 года, в начале Рамадана, «халифата» ИГИЛ.

В этот год случился также неожиданный и небывалый по масштабам – на 70 % – обвал цен на нефть. Это заставило пересмотреть среднесрочные и долгосрочные сценарии развития региона, его политические, экономические и социальные модели, и даже то место, которое должна занимать в нем религия. У этого события был целый ряд причин, в числе которых рост добычи сланцевой нефти в США, в результате чего они потеснили Россию и Саудовскую Аравию в качестве ведущей нефтедобывающей страны мира. Но наряду с этим происходили изменения в потребительском поведении стран ОЭСР. Здесь рост использования электрического транспорта и, как следствие, падение спроса на нефть способствовали постоянному снижению цен на нее. Эти совпадающие по времени явления ставили под сомнение жизнеспособность рентной экономики, с которой у нас принято ассоциировать Ближний Восток последние полвека. Они же означали, что под вопросом и судьба порождения этой экономики – гегемонии политического исламизма, насаждавшегося и арабскими нефтяными монархиями, и их иранскими конкурентами на другом берегу Персидского залива.

Одно тривиальное, на первый взгляд, событие конца 2017 года подчеркивало беспрецедентное расхождение между королевскими династиями Аравийского полуострова и салафитским истеблишментом. Тот на протяжении всех этих десятилетий обеспечивал религиозное обоснование их власти, одновременно при королевской поддержке расширяя свое влияние на всю общину мусульман-суннитов. 26 сентября, несмотря на протесты улемов, взывавших к необходимости соблюдения морали в их понимании, король Саудовской Аравии Салман постановил, что по окончании месяца Рамадан 2018 года женщинам в стране будет разрешено водить машину. Королевский указ вышел через 27 лет – одно поколение спустя – после того, как 6 ноября 1990 года саудовки, осмелившиеся сесть в Эр-Рияде за руль, подверглись преследованиям и оскорблениям.