Цитаты из книги «Старые друзья»

Словарь «Робер», со свойственной ему прямотой, сказал бы мне: «Балда! Если девчонка говорит „нет“, это означает „да“! Не будь дураком!» Но я-то знал, что ее тихое и робкое «нет» на самом деле означает «нет», и даже мой любимый суровый наставник не смог бы его проигнорировать

Пытаясь описать красоту, мы часто впадаем в косноязычие. Насколько легче набросать портрет урода: нос сливой, тройной подбородок… Но попробуй объяснить, почему тот или иной человек кажется тебе прекрасным и какие чувства ты испытываешь, глядя на него.

На сей раз судьба определила мне в напарники Лурса, и он признался мне, что хочет пойти учиться карате. Так он и сделал, скорее всего, в тайной надежде еще раз встретиться на крыльце шале с тем доисторическим чудовищем, ловко увернуться от удара шлемом и долбануть противника так, чтобы запомнил на всю оставшуюся жизнь. В действительности ничего подобного не произошло: вспоминать прошлое мы можем сколько угодно, но пережить его заново нам не дано.

When you cry / In winter time / You can pretend / It’s nothing but the rain»,

Больше, чем ревность, меня терзало чувство, что меня предали, – в особенности из-за того, что они выбрали для свидания место, которое я считал нашим с Марой

Тогда-то я через парковую решетку их и увидел – Лурса и Мару. Они стояли под кленом, в нескольких метрах от нашей скамейки, лицом друг к другу, и не двигались. Она уткнулась лбом ему в грудь и обеими руками держалась за воротник его куртки. Потом она подняла на него глаза, привстала на цыпочки, и они начали целоваться. Я видел, что они влюблены друг в друга. Я видел, как бьются их сердца, и это потрясло меня в сто раз больше, чем рассказ Розины о лягушках. Я сразу заметил разницу между Лурсом и мной. Мара никогда не тянулась ко мне так,

Уходя, она обернулась и посмотрела на меня из-за плеча: ожог, ласка, затопление.

Да, я тебя избегаю, потому что ты меня пугаешь. – Я тебя пугаю? Я? – Да… Вернее, нет. Это довольно сложно. Понимаешь, ты слишком на меня давишь… Письма, которые ты писал мне летом… Они, конечно, очень трогательные, но все это как-то слишком… Я плохо себе представляю, как на них ответить. За три с половиной недели ты прислал мне двадцать шесть писем! Двадцать шесть! Надо мной все потешались. Как-то утром мне принесли сразу четыре твоих письма! Ты хоть понимаешь, Сильвер, каково мне пришлось? Да, я испугалась. Я хочу, чтобы мы остались друзьями. Если ты на это согласен, я больше не буду тебя избегать. Что мне оставалось? Признать, что моя любовная горячка способна внушать

Единственный человек, с которым я делился своей болью, – Жан – сказал мне: «Не бери в голову. Знаешь, надо дойти до дна, чтобы потом подняться». На что я ему возразил: «Когда дойдешь до дна, не исключено, что оно под тобой провалится».

ству, которые видел у нее дома, и пианино с нотами на подставке и никак не мог понять, что меня больше мучит – гнев или стыд. Но, наверное, самым сильным чувством был страх – страх потерять ее. Мне хотелось вскочить на мопед и прямо сейчас, среди ночи, мчаться к ней; я брошу ей в окно камешек; она тайком спустится ко мне, и мы обо всем поговорим; мы исправим то, что напортили, и все опять станет как прежде. Но я утратил веру в себя. Допустим, я вымоюсь, переоденусь, надушусь и внешне буду выглядеть прилично, но в глазах Мары мне суждено навсегда остаться деревенским парнем из курятника.