Вторая книга из тетралогии Юрия Слепухина «Перекрёсток». Действие романа разворачивается с 1941 по 1943 годы. В нём те же основные герои, что и в предыдущем произведении, однако война разлучает их, и каждый из них идёт своим путём.
Повествование продолжается с того же месяца, каким закончилась первая книга, но атмосфера уже не такая обнадёживающая. Фашистские войска наступают, и мы читаем о первых бомбардировках города: «Война есть война, и приказ есть приказ. Бомбить, разрушать – было их профессией; и они исполняли ее добросовестно, по-немецки. Остальное их не касалось. Наверное, именно поэтому так спокойно делали свое страшное дело немецкие юноши, бомбившие Энск в это солнечное августовское утро»
Энск раскурочили за один день. В этот день Таня и Люда осознали, какими «принцессами» они были всего год назад, поняли сколько заботы и внимания получали дома и в школе. Однако новое понимание не изменило их сути.
Люда сохраняет свои рассудительность, способность трезво оценить ситуацию, и умение внести ясность и спокойствие среди испуганных девушек.
Татьяна в силу своей молодости пылко, порой доходя до патетики, реагирует на всё происходящее, она остро чувствует фальшь и несправедливость и за словом в карман не лезет, производя впечатление взбалмашности. Однако на самом деле она очень искренняя девушка с твёрдыми убеждениями: «...«сумасшедшая Танька» считала для себя позором дезертировать с оборонительных работ. Она понимала уже, что дезертировать придется так или иначе; но если судьба предоставляла ей возможность побыть честным человеком еще несколько часов, то глупо было бы этим не воспользоваться».
Увидев отступающие через город советские части, и узнав, что немцы уже близко, в Калиновке, куда их незадолго до этого отправляли рыть окопы, девушки попытались эвакуироваться. Но… не сложилось. Эта глава, как и вся книга, написана простым языком, но очень точно и верно передаёт эмоциональное состояние Татьяны, и в очередной раз показывает насколько она цельная и верная девушка, и дружба для неё не просто звук.
Дальше в их город вошли фашисты, жители оказались в оккупации. Всему населению, а особенно юношам и девушкам, как наиболее активной его части, пришлось приспосабливаться к «жизни под немцем». Дальше на страницах романа разворачивается история жизни и быта на оккупированной территории и рассказывается о судьбах угнанных на принудительные работы в Германию.
На фоне истории оккупированного Энска, разворачивается рассказ о фронте, боевых операциях, о наших солдатах, которым выпала такая доля — сражаться в самые тяжёлые дни начала войны, биться с врагом на пределе сил и возможностей. Мы узнаём о судьбах Дядясаши и Сергея Дежнева. Несмотря на все тяготы военных действий, самым трудным испытанием для них становится неведение о судьбах родных и близких.
Несмотря на растерянность и хаос первых месяцев войны, а также на отступление советских войск и оккупацию городов и населённых пунктов, в книге не так много жестоких сцен и описаний зверств фашистов, как это часто бывает в других военных произведениях. Так же в романе нет отчаянного героизма. Я не буду приводить в пример историю Володьки Галушко, потому что в его поступке видна только юношеская категоричность и его необыкновенное упрямство, в наличии которого мы убедились в первой книге. И всё таки он настоящий герой, совершив нападение на машину губернатора, в попыве отчаяния и ненависти, от продемонстрировал настоящее мужество. Погиб, прихватив с собой десяток фашистов, в том числе двоих из старших чинов.
Ужас войны показан через её обыденность и способность людей приспосабливаться к тяготам ради выживания. Именно в этом заключается эмоциональная составляющая романа, и поэтому книга читается с интересом и вызывает сопереживание. Особенно ценными становятся акценты на надежду, которые расставляет автор. Все герои ждут и верят в победу, а также в то, что скоро наступит мирная жизнь, как прежде.
Под спойлером я приведу большую цитату из романа. Этот отрывок содержится в ознакомительном фрагменте, поэтому он не повлияет на ваше восприятие произведения при чтении. Однако он позволит увидеть, как автор сохраняя честное отношение к событиям, искусно балансирует на грани, не скатываясь в пропаганду, восхваление или проклятие:
спойлер«Пикировщики повисли над городом в одиннадцатом часу утра, когда улицы еще чадили пожарами после ночного налета.
Звенья шли с полевых аэродромов, расположенных на север и на запад от Энска, но на подлете они меняли курс, описывая широкую петлю с радиусом в десять километров, и заходили на цель прямо с юго-востока – так, чтобы утреннее солнце слепило глаза зенитным расчетам.
После внезапного удара первой волны вся городская система ПВО оказалась практически выведенной из строя. Редкие и плохо замаскированные зенитные позиции в скверах и на площадях были уничтожены, на военном аэродроме пылали ангары, на исковерканном бомбами летном поле догорали не успевшие взлететь истребители. Поодаль, за земляной обваловкой склада, рвались бочки авиационного бензина, выбрасывая далеко видимые даже на солнце фонтаны огня.
Горело и в самом центре, и возле вокзала, и на сортировочной, а над расположенной за южной окраиной нефтебазой стоял гигантский столб черного дыма, пронизанного медленно клубящимся багровым пламенем. И тень от него уже перечеркнула обреченный город.
Участь Энска была решена в штабах по ту сторону фронта. Пользуясь специальными таблицами, справочниками и логарифмическими линейками, люди с высшим военным образованием тщательно вычислили необходимое количество машин, горючего, боеприпасов, зажигательных и фугасных бомб, определили время и назначили час начала операции. Город был заранее сфотографирован с воздуха, опытные специалисты разведывательного отдела обработали результаты аэрофотосъемки, и сегодня перед вылетом каждый пилот получил план своего квадрата, где было аккуратно отмечено все, имеющее значение не только для обороны, но и просто для нормальной жизни города. Синим карандашом были обведены казармы, воинские склады, здания советских учреждений и партийных органов, завод оптических приборов, хлебозавод, железнодорожное депо, вокзал, ТЭЦ, насосная станция городского водопровода и даже отдельные крупные жилмассивы.
На колене у летчика под целлулоидом планшета лежал план, а внизу, на земле, предательски ярко освещенный солнцем августовского утра, лежал город. Командир звена отыскивал очередной объект, сверяя наземные ориентиры, сигналил атаку идущим за ним машинам и ложился на боевой курс. В точно рассчитанный момент он одним движением рычага вводил свой Ю-87 в пике.
Бомбардировщик, казалось, на какую-то неуловимую долю секунды замирал в воздухе; потом, блеснув на солнце плексигласом кабины, он резко опрокидывался вниз носом и почти вертикально рушился на цель. Горбатый и остроклювый, с выпущенными тормозными закрылками и неубирающимся шасси, заключенным в массивные обтекатели, он напоминал в этот момент огромного фантастического коршуна, который падает на добычу, угловато распластав крылья и вытянув когтистые лапы...
Стрелка альтиметра быстро сползала вниз по циферблату, лихорадочная дрожь начинала сотрясать разогнанный до шестисоткилометровой скорости самолет. Навстречу пилоту с ураганным ревом неслась земля, прямоугольники городских кварталов стремительно росли и ширились на его глазах, ползли во все стороны, словно разбегаясь от страшного места, где, намертво пойманная в скрещение нитей коллиматора, лежала цель; так звери разбегаются от обреченного на смерть сотоварища. А сама цель уже не могла ни убежать, ни отползти в сторону, пригвожденная к земле невидимой прямой, математически точно совпадающей с осью движения самолета. Цель была обречена, и жизнь ее исчислялась теперь в секундах.
Пять... четыре... три... два... один... ноль! Летчик нажимает красную кнопку бомбосбрасывателя и изо всех сил, обеими руками, тянет рычаг на себя, искривляя траекторию падения, превращая почти отвесную прямую в параболу. Огромная центробежная сила вдавливает его в сиденье; земля перед ним, качнувшись, опрокидывается, подобно падающей стене, и цель уходит из поля видимости.
Последним видит ее стрелок-радист, сидящий в своей турели спиной к пилоту, – в тот момент, когда бомбардировщик, воя перегруженным мотором, начинает снова набирать высоту. Точнее, стрелок видит не самую цель, а стремительно вырастающее на ее месте грязно-желтое облачко взрыва.
Для двух человек, сидящих в кабине бомбардировщика, понятие «цель» было именно этим: точкой, куда нужно безошибочно бросить машину, – для первого и клубящимся облачком грязно-желтого дыма – для второго. Помимо этого чисто зрительного восприятия с нею было связано и многое другое. Цель неуничтоженная означала неприятности, командирский разнос, насмешки товарищей по эскадрилье; уничтоженная, вместе с десятками и сотнями других, она влекла за собой производство в чине, внеочередной отпуск, награды вплоть до Рыцарского креста с мечами и бриллиантами, громкую славу аса и портреты в иллюстрированных журналах. И все это – слава и ордена, деньги и женщины – все становилось доступно, лишь научись правильно рассчитывать траекторию и нажимать кнопку в нужный момент. Остальное летчика не интересовало.
А бомба, отделившаяся от самолета после того, как движение пальца на красной кнопке замкнуло ток в электрической цепи соленоидов сбрасывающего устройства, уходила вниз, – начиненная гремучей смертью тридцатипудовая стальная туша падала все быстрее и быстрее, с исступленным визгом и воем сверля воздух своим тупым рылом. Достигнув цели, она успевала еще пробить несколько этажей и перекрытий, прежде чем вырывался на свободу запрессованный в нее химический ад, – и тогда зазубренные куски железа кромсали человеческую плоть, и горел воздух, а ударная громовая волна раскатывалась по земле, круша стены и ломая деревья, уничтожая на своем пути все созданное человеком...
Преступление совершалось не в тайне, не под покровом мрака. Пилоты и бортстрелки «юнкерсов», представители биологического вида Homo sapiens, осуществляли это массовое и высокомеханизированное убийство спокойно и открыто, в полном сознании обыденности происходящего, под ярким солнцем летнего погожего утра.
И может быть, самое страшное заключалось в том, что они не были ни зверьми, ни садистами – эти здоровые и чистоплотные молодые убийцы, одетые в щеголеватую униформу германских воздушных сил. Многие из них даже не проявляли никаких особенно враждебных чувств к тем, кто умирал под их бомбами. Они были любящими сыновьями, мужьями, братьями; в свободное от полетов время они писали домой нежные письма, непременно вкладывая в каждый конверт серебристый листок полыни или аккуратно засушенный цветочек, предавались сентиментальным воспоминаниям, подолгу разглядывали любительские фотографии близких. Иногда они пытались поухаживать за украинскими девушками или угощали украинских детей первосортным бельгийским шоколадом. А потом, получив очередное задание, поднимали в воздух свои Ю-87 и шли убивать таких же девушек и таких же детей по ту сторону фронта...
Это нисколько не нарушало их душевного мира и не приводило к конфликтам с совестью. Идеология этих молодых людей, отштампованная поточным методом в школах, казармах и партийных организациях НСДАП[1], была простой до убожества. Их страна нуждалась в жизненном пространстве: семьдесят миллионов арийцев было скучено на территории, ненамного превышающей площадь тридцатимиллионной Польши; а уж за Польшей – до самого Тихого океана – простирались и вовсе пустые земли, лишь частично обжитые русскими унтерменшами. Арийцам было тесно.
Им предстояло теперь исправить эту несправедливость геополитики, перекроить мечом карту Европы. Гений фюрера поставил перед ними точно определенную задачу, германская техника вручила им самое совершенное в мире оружие – сокрушительное и безотказное, как тевтонский боевой топор. Молодые спортсмены в серо-стальных мундирах не видели оснований сомневаться ни в цели, ни в средствах. Они воевали со спокойной совестью.
Мало того – они гордились своей ролью в этой войне. Им выпала высокая честь принадлежать к отборнейшей части люфтваффе – к пикировщикам, «черным гусарам воздуха» рейхсмаршала Геринга. О них уже были написаны книги, сняты фильмы, сложены песни; они гордились своей грозной и прекрасной ролью в этой исторической битве за жизненное пространство, гордились своим уменьем выполнять солдатский долг перед нацией и ее вождем, уменьем выполнять приказ. Проезжая потом по улицам разрушенных ими городов, они останавливали машины и фотографировали развалины с такой же гордостью, с какой архитектор фотографирует лучшее свое творение. Они знали, что тысячи трупов гниют под этими развалинами, но мысль о трупах их не смущала. Война есть война, и приказ есть приказ. Бомбить, разрушать – было их профессией; и они исполняли ее добросовестно, по-немецки. Остальное их не касалось.
Наверное, именно поэтому так спокойно делали свое страшное дело немецкие юноши, бомбившие Энск в это солнечное августовское утро»свернуть
— разве может кто-нибудь сказать, что здесь советская пропаганда. Для меня в этой цитате только боль. Причём могу заверить, что это не самый сильный фрагмент.
Описания в романе занимают большую часть и они отлично удались Юрию Слепухину. Читала с огромным удовольствием и желанием вернуться к роману спустя какое-то время, так как спешила за судьмами героев и какие-то вещи не акцентировала.
