Женщина

Чего же ты хочешь, женщина?
Чего же ты хочешь, женщина?
В моем интеллекте трещина,
Трещина поперек!
Из этой пылающей трещины
В глаза восхищенной женщины
Капает, капает, капает
Самый бесценный сок!
А щеки горят от радости,
Глаза потемнели от жадности,
А руки все тянутся, тянутся
В погоне за самым большим,
За тем, что хранится бережно,
О чем вспоминают набожно
(И цвета, наверное, радужного!),
Так вот, чего руки хотят!
И тянутся, тянутся к трещине,
Все ближе и ближе и ближе…
Чего же ты хочешь, женщина?
Не любви же?!

(1970, автору 16 лет)

Ее душа – Сокольники весной

     Ее душа – Сокольники весной…
Вот пара, убежавшая с урока.
Он ей читает вдохновенно Блока,
Будя покой асфальтово-лесной.
     Ее душа – Сокольники весной.
Деревья протянули к небу ветви
И просят листьев у весенних ветров.
Им хочется пошелестеть листвой.
     Ее душа – Сокольники весной.
Но листьев нет. Налево и направо
Лишь пустота в раскидистых оправах.
И шелестят деревья пустотой.
     Ее душа – Сокольники весной.
Я вижу лес от края и до края
И от одной лишь мысли замираю,
Что это все оденется листвой.
     Ее душа – Сокольники весной.
Я буду слеп: стеною шелестящей
Прозрачная когда-то, встанет чаща,
Укрыв покой асфальтово-лесной.
     Ее душа – Сокольники весной.

1972

Оттепель

…Дома простудились в январской капели
И громко чихают хлопками дверей.
«Пора распускаться?» – оторопели
Деревья, морщины собрав на коре.
Дрожат от озноба и клонятся по ветру,
Глаза удивленных скворечен раскрыв…
Останкино, словно огромный термометр,
Торчит из горячей подмышки Москвы!

1972, 2014

Воспоминания о младенчестве

Я родился на Маросейке.
Так сказать, коренной москвич.
Я из самого сердца Расеи,
Что поэты хотят постичь.
Я болел и охрип от ора,
Коммуналка забыла сон.
Приходил участковый доктор,
И качал головою он.
Бабка травами внука отпаивала
И гулять выносила в сквер,
Где чернеет чугунный памятник,
В славу шипкинских гренадер…

1973, 2014

В кино

Киносеанс. Спокойно в темном зале.
Вдруг кресла гром аплодисментов залил.
И зрители в порыве общем встали:
Через экран шел сам товарищ Сталин.
Неторопливо, в знаменитом френче,
Сутулясь, он партеру шел навстречу,
Как будто чудом до сегодня дожил,
А люди били яростно в ладоши…
От радости калошами стучали:
– Ну, наконец-то! Мы по вас скучали!
Усы, усмешка, голова седая…
Я тоже хлопал, недоумевая.

1973, 2014

На смерть Пикассо

Маленькая акробатка
С напряженной циркачьей улыбкой,
В голубом истертом трико,
Стоявшая в позе шаткой
И с грациозностью зыбкой,
Балансировавшая
                   тонкой рукой, —
С шара на землю
                    упала
И растеклась голубой лужей красок.
Умер Пабло…
                Вчера умер Пабло Пикассо…

1973

Элегия о стройотряде

Среди студентов говорят:
«Тот не студент, который
Не ездил летом в стройотряд
И не месил раствора.

Усталость мускулы свела
И голова лохмата.
О, как сначала тяжела
Обычная лопата!»

Когда работаешь за двух,
Почувствуешь на деле,
Что не всегда могучий дух
Живет в могучем теле.

Но сила явится в руке —
Заговоришь с веками
На самом древнем языке
«Тычками» и «ложками».

То куртку дождь протрет до дыр.
То солнышко ошпарит.
И скажет местный бригадир:
– Ну и дает, очкарик!

Проходит срок. Приходит час
Прощания тяжелый.
Мычаньем провожают нас
Коровы-новоселы…

1973

Осень на Карельском перешейке

Ветер хватает горящие листья
И с шипением гасит в лужах.
Он от плевел небо очистил.
Ветер кружит.
Хвойным запахом неистребимым
Обернувшись, как целлофаном,
Пожелтевшие щеки рябины
До багрянца зацеловал он.

Сентябрь 73-го

* * *
Так не о себе, а о небе.

О нем, как о хлебе своем.

Игорь Селезнев

В твоем окне – одно лишь только небо
Там, на твоем десятом этаже.
Ты ешь небесный хлеб. А я такого хлеба
Еще не ел и не поем уже.

Жить у небес – тут дело не в привычке.
Ты смел и нервы у тебя крепки.
Ведь сверху люди – чиркнутые спички.
Троллейбусы, как будто коробки.

А я на первом. И с балкона можно
Полить на клумбе чахлые цветы,
Футбол вчерашний обсудить с прохожим.
Да и боюсь я этой высоты…

1973, 2014

Лосиноостровские дачи

Обрывок дачной улочки
С верандами, балконами,
А где же крендель булочной?
Романы с моционами?
Пыль по дороге катится.
Коляска там проехала.
Мне это место кажется
Страничкою из Чехова.
А где же тут насельники?
Мечтатели и пьяницы,
Витии да бездельники?
Вдруг кто-нибудь появится!
Да и куда деваться им?
Темно. Дома прозрачные.
На этаже двенадцатом
Мерцают страсти дачные…

1973, 2014

Звезда пленительного счастья

Кругом валялся мусор всякий
От амуниции солдат.
И подавляющий Исакий
В день подавленья был зачат.
Все тот же всадник, сфинксы те же,
Трон, содрогнувшись, устоял.
Рассвирепевший самодержец
По батюшке злодеев звал.
Потом в каком-нибудь централе,
На супостатов осердясь,
Уже по матушке их звали.
Был князь, да нынче снова – в грязь.
Шли в глубину огромной, мглистой,
Не осчастливленной земли.
И, затмевая декабристов,
За ними следом жены шли…

1973, 2014

Старые трамваи

Не верьте московским трамваям!
Заняв поудобней места,
Мы как-то совсем забываем,
Что это не поезда.

Трамвай, умудренный летами,
Несется, гремя и стуча,
И рельсы назад улетают,
Как ленты из губ циркача.

Иным повинуясь законам,
За пыльным окошком отстав,
Мелькнули полузнакомо
Знакомые с детства места.

Трамвай убегает за город,
Понятное скрылось вдали.
И хочется всякий пригорок
Принять за округлость земли.

Какие-то дивные веси.
Все ново – деревья, трава…
На Беринговом проезде
Вдруг вспомнишь, что это – трамвай.

1974, 2014

Легенда

Жил в давние годы скупой —
И был он за жадность наказан:
Все золотом делалось сразу,
Лишь он прикоснется рукой.
И фрукты, и хлеб, и вино
Съедала червонная плесень,
Лилась соловьиная песнь,
Отборным звенящим зерном.
Он женской касался груди,
Но даже любовь стала пыткой:
Не счастье, а холодность слитка
В объятьях своих находил.
И так, не поняв ничего,
Угас он в тоске по живому.
Скиталась по мертвому дому
Лишь тень золотая его.
Метафоры блеск золотой,
На солнце тускнеющий сразу…
Поэт, ты подчас, как скупой,
Что был за порок свой наказан.

1974, 2014

Из цикла «Живопись»

Борис-Мусатов. Водоем

Две девушки у кромки водоема.
Не лес, не небо отразились в нем.
Природа, пошатнувшись от надлома,
Упала в тот бездонный водоем.

Мир сущий под водою, словно Китеж.
Не отраженье, а шумливый град.
Но краше, чем другие, во сто крат
Художник шепчет: «Киньтесь в воду,
Киньтесь!»

Пройдите по церквам и площадям,
В садах обильных наберите вишен.
Там под водой набата звук не слышен.
Там пощадят, а здесь не пощадят.

Мир видеть в отражении воды,
И этим жить… Какое небреженье!
В беде – лишь отражение беды.
В искусстве – отраженье отраженья…

1974

* * *

Как леденящей твердости стекла
Коснуться лбом сереющего утра,
Увидеть все, что вьюга намела,
Промерзнуть на ветру в пальтишке утлом.
Устало щурить сонные глаза,
Приветствовать медлительность трамвая,
Ловить в себе чужие голоса,
Как драгоценность, ночь перебирая.
И вздрогнуть, заскользив ногой по льду,
И замереть, как вкопанный, на месте,
И стоя у прохожих на виду,
Увидеть сон, где снова с нею вместе…

1974, 2014

Ранние стихи
(1974–1980)

Февраль

В Москве февраль, но снова тает,
Чтобы опять застыть к ночи.
Капель ядреная, литая,
О тротуар весь день стучит.
Снег цвета довоенных фото
Лежит, подошвами примят.
Ворчанье шин. На поворотах
Трамваи старчески гремят.
Сугробы сгорбились вдоль улиц.
Из них, журча, бежит ручей.
Сорвавшись, молнии сосулек
Пугают звоном москвичей.

1974

* * *

По наследству об ушедших судим.
Для чего потрачены года?
Что имел и что оставил людям.
Вот и все…
Но если б иногда…
(Нет, я не прошу об воскрешенье!)
Возвращаться к делу своему.
Так отец приходит в воскресенье
К сыну, что живет в чужом дому…

1975

* * *

Небытие… Как выглядит оно?
Я думаю о смерти по ночам.
Там, как сейчас, наверное, темно,
И так же, как теперь, часы стучат,
И тело полусном истомлено,
И мысли проплывают в тишине…
Я засыпаю. Смерть ужасна, но
То, что потом, почти не страшно мне…

1975

* * *

Я в лес вхожу, как в тайную страну,
Перешагнув крутых корней пороги.
Шумит листва, пни помнят старину,
Росистою травою вяжет ноги.
Седых стволов качающийся скрип,
Органную напоминает мессу.
И если я найду волшебный гриб,
То вызову зеленых духов леса!

1975, 2014

* * *

Метро к ночи похоже на Помпеи:
Все в умерших шагах погребено,
Как в сером пепле.
Звуки все слабее.
Здесь неба нет. Немыслимо оно.
Мозаика легла, как тень, на стены…
Здесь кто-то жил когда-то, но ушел…
И щеткой, похожей на антенну,
Уборщица метет античный пол…

1975

Черная речка
На Черной речке белый снег.

Владимир Соколов

1

Вот здесь. У этой речки. На дуэли
Он ранен был.
                На Черной речке. Здесь
Барьерами чернели две шинели.
И снег на землю оседал, как взвесь.
А там – курки решительно взводились,
Тропинкою, протоптанной в снегу,
Жить рядом не хотевшие – сходились,
Чтоб верной пулей удружить врагу.
И в правоту свою глухая вера
Сковала насмерть каждую из душ.
И первым был у черного барьера
От ревности осатаневший муж.
Но увидав, как зазияло дуло,
Нацелившись безжалостным зрачком,
Повеса больше ни о чем не думал…
Снег рухнул с веток —
                          муж упал ничком.
Потом приподнялся, сжимая рану,
И целился, казалось, целый век.
Горд выстрелом, как «Сценой у фонтана»,
Не понимая горького обмана,
Он крикнул «браво» и упал на снег.
Но был его свинец неверно пущен.
Бард шел убить, но волею небес
Смертельно ранен Александр Пушкин.
И еле поцарапан Жорж Дантес.
Великий нежилец на белом свете,
Тобой играл неумолимый рок:
Поэт лежит в Дантесовой карете.
И мчит убийцу пушкинский возок…

2

Поэт прощается, прощает, примирившись,
Уносит силы почерневший день,
А на Фонтанке, у дверей столпившись,
Не верят люди в черный бюллетень.
Рыдает Гончарова в черном платье.
Жуковский шепчет: «Ах, не уберег!»
Разящим словом Лермонтов отплатит
Тем, кто взводил и нажимал курок.
Кому же мстить?
                     Кавалергардской страсти?
Тем, кто интригу закрутил хитро?
Мстить черной зависти, а может, черной власти?
Но вот уже открыты двери настежь:
Из рук упало вещее перо.

3

Царь приказал. Монарх покоя хочет.
Не волновались горожане чтоб,
В кибитке при жандарме черной ночью.
Был увезен из Петербурга гроб.
Вдова на память вещи мужа дарит,
Плывет над снегом поминальный звон.
Убийца по приказу государя
Навеки из России удален.
О нет, он от раскаянья не спятит,
Разбогатеет и окончит дни
Через полвека – в девяносто пятом
В кругу на совесть плачущей родни.

4

А чернота?
             Ее всегда хватало.
Ведь для нее достаточно свинца.
И много очень мягкого металла
Прошло сквозь очень твердые сердца.
Со временем обиды побледнели,
Но давней черной памяти верна
Та речка, у которой на дуэли…
Но и она не потому черна…

1975, 2014

* * *

Итак,
я маг, волшебник, чародей
И я могу единым мановеньем
Остановить летучее мгновенье,
Остановить природу и людей:
Бегущих – в беге,
Любящих – в любви,
Врагов – в борьбе,
Обиженных – в обиде,
Убийцу – в страхе,
Мертвого – в крови…
И обойти весь мир и миг увидеть.
Вот странный дождь
Над городом застыл,
Застыл бегущий с зонтиком прохожий,
Взметенные кленовые листы
И холодок, помчавшийся по коже…
И капля побежала по стеклу,
Когда я вновь раскрепостил минуты,
Вне времени оставив поцелуй,
Который был последним почему-то…

1975

* * *

Природа все запоминает. Все!
Два леса, как сошедшиеся рати,
Лесной ручей кровь русичей несет
И пропадает в розовом закате.

А зайчик солнечный, неистово кружа
Среди благоухающего лета,