Но у Шарика уже звенел от напряжения красный раздувшийся хуй, и капало с конца. И Шарик, приподнявшись на задних лапах, опустил передние на спину Веры, и сходу, засадил в раззявленную Верину пизду! Это было… это было… Двадцать сантиметров красного собачачьего хуя заполнили Верину пизду, и Вера потащилась) Но Шарик замер, и только подрагивал, и мелко подрагивая, дёргался его хуй в Вериной пизде. Вера не знала, что собаки ебутся именно так. Да если б и знала, что с того? О том, что эта случка, снимается братцем на камеру, Вера забыла сразу, как только стал раздуваться, в её пизде, кнор Шарика. Это было мучительно и болезненно. Кнор раздувался, и раздвигал стенки пизды, и Вера ощущала это раздувание, как будто в пизду засунули воздушный шарик и стали надувать. У Веры спёрло дыхание и стало немножко страшно. Собачачий хуй был не сильно толстый – четыре сантиметра. Но кто ебался с собакой, тот знает, что кнор, раздуваясь, увеличивается в два раза по толщине, в сравнении с толщиной самого хуя! У Веры, в пизде, на глубине шестнадцати сантиметров, было тело раздувшегося кнора, толщиной восемь сантиметров! Хорошо, что Вера не видела эту толщину. Она бы ёбнулась в обморок. А так. Было мучительно больно, было ощущение, что ещё чуть-чуть, и пизда лопнет. Вера охнула, и закусила нижнюю губу. Шарик стал двигать задом туда-сюда, и по стенкам пизды шоркался раздувшийся кнор, причиняя, почти невыносимую, боль. Но Шарик стал кончать, и изливающаяся собачья сперма, смазала пизду, и к сильной боли примешивалось сладострастие, но кончить Вера не смогла. Боль, от чудовищно раздувшегося, в пизде, кнора, поглощала наслаждение от фрикций, совершаемых Шариком. Шарик бурно изливался, заполняя, и без того уже заполненную, спермой Верину пизду, и в эту трагикомическую минуту, из оврага вышли Габриэловна и сосед. Братец, весь ушедший в процесс сьёмки, не видел и не слышал, как подошли Габриэловна и сосед. А Вера, даже если бы увидела и услышала, не увидела б и не услышала б. Вера вся отдалась ощущениям. Когда Шариков хуй стал плеваться спермой, кнор стал сдуваться, и фрикции собачачьего хуя, в пизде, уже не причиняли мучительной боли, и наслаждение, от ебли, плеснулось волной оргазма из пизды к лобку, и выше, к животику, и выше, к титькам, и выше, к голове… И Вера потащилась, и застонала, и захрипела, и задрожала, и кончила!

Мужской туалет в Макдоналдсе. Открываю дверь. Справа от двери кабинка с унитазом. Она в углу, и имеет только две стенки. Дверь закрывается на поворотную задвижку, изнутри. Стенки не до потолка, на высоту двух метров. Унитаз без бачка, слив вмонтирован в стену и закрыт кафелем. Две клавиши, врезанные в кафель на стене: одна, поменьше, для смыва мочи, другая побольше. Пол чистый, вони нет, кафель сияет.

Здесь и ебли Веру.

Ещё два писсуара, у стены, за кабинкой, разделённые небольшой пластиковой стеночкой. Три раковины с кранами, автоматически подающими и выключающими воду. Бесконтактная сушилка. Кабинка просторная, но больше трёх пацанов не входило. Шкет оказался сообразительным и выдумщиком. Чтобы посетители не мешали ебле Веры, с пацанами, он договорился с Габриэловной. Габриэловна, в халате, с ведром и шваброй, стояла у двери туалета. Внутри. Ведро с водой, и вставленной в него шваброй, стояло у самой двери. И когда мужики открывали дверь в туалет, натыкались на ведро со шваброй, и Габриэловну, в халате. Мужики испуганно шарахались, и переминались с ноги на ногу, демонстрируя, что щас обоссутся.

– Вон, женский свободен! – отсылала их Габриэловна.

Но мужики боялись идти в женский. И помявшись, с полминуты, и понаблюдав, как тщательно, Габриэловна, натягивает перчатки, уходили в супермаркет, через дорогу.

Шкет решил взять в долю Габриэловну, потому что от этой, вездесущей старушки, невозможно было ничего утаить. Сосед тоже был в доле. В смысле, он тоже был в этом туалете. Замаскированный под сантехника, с разводным ключом, стоял на коленях, в задумчивости, под одной из раковин. Оно и понятно. Никаких труб, под раковинами, не было. Тут бы не только сосед, псевдо-сантехник, но и настоящий сантехник впал в ступор.

Когда мужики резко открывали дверь, натыкаясь на ведро, швабру, и Габриэловну в халате, сосед поворачивал голову и показывал разводной ключ. Что означал сей жест, на языке псевдо-сантехника, не знал даже он сам. Но на мужиков, рвущихся в туалет, чтобы обоссаться, разводной ключ действовал, как граната в руке партизана, с выдернутой чекой.

У соседа была ещё одна обязанность. Он собирал, с пацанов, плату за еблю.

Происходило всё так. Габриэловна перекрывала ведром, со шваброй, вход в туалет. Потом заходил псевдо-сантехник, с разводным ключом, и становился, на коленях, под одной из раковин. Когда пара мужиков, отчаявшись прорваться в туалет, сикотила в супермаркет через дорогу, заходил шкет с сотовым, и забравшись на ближний, к кабинке, писсуар выставлял сотовый над унитазом, чтобы снимать. После этого, из женского туалета выходила Вера, одёргивая юбчонку. И сразу же заходила в мужской туалет, перешагнув через ведро со шваброй. И заходила в кабинку, в которой три пацана, со спущенными штанами, и торчащими писюльками, уже ожидали её, готовые к совокуплению. Остальные пацаны ждали на улице, когда выйдет первая тройка Вериных ёбарей.

Вера запирала дверь. Она жутко не любила, когда за ней подглядывают. Стягивала юбчонку, и наклонившись над унитазом, и упираясь руками в стену, выставляла жопу. Трусов, на Вериной жопе, не было. Пацаны, уже бросившие жребий, пристраивались, по очереди, к Вериной жопе, или пизде, кто-куда хотел, и имитировали еблю своими писюльками. Нет, свои писюльки, они запихивали в Верину жопу, или пизду, кто-куда хотел, по-настоящему. Но если длина писюльки пять-семь сантиметров, то само-собой разумеется, это был якобы секс, ибо даже палец, погружался, на большую глубину, в одну из Вериных дырочек. И некоторые, из пацанов, опустившись на колени, перед бесподобной Вериной жопой, пихали пальчики в одну из Вериных дырочек. Веру это смешило. Пацаны пихали свои писюльки, или пальчики, или языки, были и такие нахалы, только в одну дырочку: пизду или жопу! Хотя, запросто, могли бы запихать и в обе. По очереди. Вера бы не противилась. Вера была сосредоточена на ощущениях. Очередной пацан, сопя и пуская слюну, тыкался (проваливался) пятисантиметровой писюлькой в её пизду, ещё не ужавшуюся после того, как её разъебал, своим двадцатисантиметровым, по длине, и восьмисантиметровым, по толщине раздувшегося кнора, собачачим хуем, Шарик.

Писюлька скользила туда-сюда, и болталась в, Вериной, разъёбанной пизде, как карандаш в кружке. Лысые, и едва заметные яички пацана, шоркались об Верину промежность, если пацан ебал Веру в пизду. Если пацан (другой) ебал Веру, своим семисантиметровым, в жопу, то его малюсенькие яички, даже не касались Вериных, охуительной красоты, ляжек. Ебля в пизду щекотала, и Вера даже похохатывала, доводя пацанов до жуткого сексуального возбуждения. Они, почему-то, думали, что завели Веру, своими пятисантиметровыми. А вот писюльки, трущиеся, сначала, и скользящие, после того, как первый, ебавший Веру в жопу, изливался спермой, в анальной втулке, заводили уже по-настоящему. Особенно хорошо было, когда в жопу кончал пятый, или шестой пацанчик. Писюлька почти проскальзывала через сфинктер, и Вере приходилось сжимать его, доставляя себе удовольствие! Уже из Вериной пизды, и из жопы, стекала, по ляжкам, сперма пацанов, а они всё пристраивались, к её дырочкам, и всё мусолились, и мусолились. Уже текла из Вериной пизды, и из жопы моча пацанов. Некоторые были совсем мальчонками, писюльки торчали, но сперма ещё не вырабатывалась, и они, тупо, ссали в Веру! Уже на полу скопилась небольшая лужа из спермы пацанов, и растекалась приличная лужа из мочи мальчонок, а очередные, всё пристраивались и пристраивались к Вериным дырочкам. У Веры уже затекла спина, руки и задеревенела жопа, а пацанчики всё пристраивались и пристраивались к её пизде, и к её жопе. Со счёта Вера сбилась на двадцать пятом!

А сколько их было всего?

Узнаем, когда шкет подсчитает выручку.

Хотя ебли её писюльками, но ёбарей было много, и ноги Верины не сходились, как будто её отъебал порноактёр с длинным и толстым хуиной. Вера, без юбки, на негнущихся, и расшаперенных ногах, вышла из кабинки и пошла к писсуару. На соседа, замершего с разводным ключом, и пялящегося на Верины прелести ниже пояса, она не обратила внимания. Вера уже давно мечтала, поссать, стоя у писсуара, в мужском туалете. Ей пришлось подойти, почти вплотную, к ободочку писсуара, да ещё и выпятить лобок вперёд, и всё равно, половина мочи пролилась мимо, образовав на полу, у Вериных ног, приличную, желтоватую, и запашистую лужу!

Разумеется, Габриэловна, когда оргия закончилась, и Вера, и шкет, и псевдо-сантехник ушли, ничего не стала убирать. И первый же мужик, ворвавшийся в туалет, чтобы обоссаться, и увидев блядство, в виде луж мочи и спермы, на полу, выскочил, давясь рвотными судорогами, и больше, никогда, в этот туалет, не заходил!

Вера заработала три тысячи двести двадцать пять рублей.

Уборщица и псевдо-сантехник – тысячу семьдесят пять рублей. На двоих.

Сумма, заработанная уборщицей и псевдо-сантехником, треть, от заработка Веры. А Вере причиталось пятнадцать процентов. Путём несложных вычислений получаем двадцать одну тысячу пятьсот рублей. Минус Верин заработок, минус заработок ассистентов. Итого, на руки шкету – семнадцать тысяч двести рублей. Плюс две тыщи сто двадцать пять, получаем девятнадцать тыщ триста двадцать пять рублей.

Сорок три клиента. Сумму выручки, за секс в туалете Макдоналдса, делим на пятьсот, и получаем сорок три пацанчика! Вот сколько пропустила Вера, через свою пиздёнку, и свою, охуительной красоты, попку, писюлек! Вот сколько писюлек излилось в её попку и пизду, спермой и мочой. Ах да. Часть клиентов пускала слюни, а ещё часть, трахала Веру пальчиками, тоже пуская слюнку.

К Вере, даже, приходил участковый. Нет, не трахаться. И не купить видео. В округе участились случаи нападения на старичков. Их не обижали. Только валили на землю, и обшарив карманы, забирали наличку. Один из пострадавших, оказался профессиональным криминалистом. В прошлом. В далёком прошлом. В очень далёком. Несмотря на преклонный возраст, сохранил цепкую зрительную память и набросал словесный портрет главаря, шайки маленьких грабителей. Да ещё и имя назвал. Участковый, только глянув на фоторобота, сразу узнал Веру. И, сразу же, сходил к ней. Они посидели пару часов. Мило поболтали. Вера напоила участкового крепким кофе с шоколадными конфетами. И он ушёл.

Участковый был одноклассником. Вериным одноклассником. И был, даже, влюблён в Верину попку. В детстве.

А так как, Веру, видел только один пострадавший, и только, он же, слышал её имя, то вам не составит труда вычислить, что это был тот первый старичок, на которого напала шайка малолеток.

Ну и ладно. Нам то что до этого?

Денег, на крутой айфон, не хватало и шкет задумал ещё одно представление, заранее, разрекламировав, идею ролика, своим дружкам.

В округе активизировалась банда малолетних преступников, грабящих старичков.

Участковый зашёл в гости, к Вере, ещё раз. Без фоторобота. Они славно поболтали и попили кофе с конфетами. У Веры было стопроцентное алиби!

Апофеозом креативного оператора, была идея, снять видео-ролик с Верой, трахающейся со всякими мелкими тварями, типа тараканов, мух, гусениц, лягушек, пиявок, личинок, и прочая, и прочая.

Габриэловна и сосед, разумеется тоже, принимали участие. Местом съёмки была выбрана всё та же свалка.

Вера понимала, что брыкаться бесполезно. Но всё же закатила скандал, и потребовала поднять гонорар до тридцати процентов. Но шкет, тридцать процентов, отказался давать наотрез, и они сошлись на двадцати двух процентах.

В назначенный день и час, съёмочная группа, в полном составе, собралась у мусорной кучи, возле оврага.

У шкета, в руке, был сотовый, заряженный на сто процентов.

Сосед принёс трехлитровую банку. С пиявками. Полную. Набрать, столько пиявок, в заболоченном водоёме, на дне оврага, было невозможно. Их, там, столько не водилось, отродясь. Сосед, похоже, разводил пиявок у себя дома.

Габриэловна пришла с двумя банками. Литровыми. Одна кишела тараканами. В другой были пауки. Пауки не кишели, но были очень большие, и устрашающе мохнатые. Даже лапки, членистоногих, обросли густым мохом. Глазищи, у пауков, были с копеечную монету (советских времён), навыкате, и жёлтые.

– Я не буду трахаться с ядовитыми пауками. Они меня загрызут.

– Ой Верочка! Да это самые безобидные твари – уговаривала, возбуждённую актрису, Габриэловна.

И в доказательство, безобидности мохнатых тварей, открывала банку, и совала туда свою, старческую, всю в пигментных пятнах, усохшую ручонку.

Видимо, Габриэловна, дрессировала этих пауков. Они даже не помыслили покинуть открытую банку. И к ручке, Габриэловны, отнеслись совершенно равнодушно.

Веру – это, не сильно то успокоило. Но отступать было уже поздно.

И Вера, скинула, с себя, одежды.

Пауки, восхищённые обворожительными формами Вериного, изящного тела, приникли, своими копеечными, жёлтыми буркалами, к стенке банки, и замерли. Поражённые!

В банке, с тараканами, прекратилось кишение. И половина, как минимум, тараканов, упала в обморок, от чувственного экстаза. А в трёхлитровой банке соседа, с пиявками, творилось что-то невообразимое. Пиявки, всей массой, даванулись в крышку, вспучив её. Соседу пришлось сесть на банку, чтобы пиявки не выскочили, из неё, до срока, и не сорвали съёмки.

– Таак! – шкет хлопнул, несколько раз, в ладошки – Кто первый? А ты ложись-ложись! Ты же не будешь трахаться стоя?

Вера, послушно, легла на какой-то вонючий тюфяк, здесь же, из мусорной кучи, и извлечённый.

– Она первая! – ткнул крючковатым, и волосатым пальцем, сосед, в Габриэловну.

– Ну Верочка, чичас будет тебе удовольствие – и Габриэловна перевернула банку над Вериным животиком.

У Веры сжалась матка, и нервно задёргалось влагалище. Но пауки, мягко шлёпаясь на её животик, проворно разбегались по периметру Вериного пространства. Под периметром подразумевается, от Вериного подбородка до, Вериного же, лобка. Пауки, почему то, бегали, по периметру, против часовой стрелки. Если смотреть, на Веру, сверху. Их мохнатые лапки нежно щекотали шелковистую кожу девушки, и Вера, даже, захихикала. Приподняв голову, она, с изумлением, наблюдала, как ловко орудуя лапками, и пуская нити, пауки плели, по периметру её тела, паутину. Минуты через три, плотная оградка из паутины, по периметру Веры, была готова. Пауки рассредоточились в контрольных точках паутины, по периметру Веры, и затаились.

Габриэловна открыла вторую банку, и стала вытряхивать тараканов на Верин животик, в периметр паутины. Шустрые тараканы, ошалевшие, от чудовищной давки, в банке, разбегались, как тараканы, в разные стороны.

И угождали в паутину!

Из контрольных точек выскакивали пауки и разили, жалами, несчастных, наповал! Но тараканы, очень быстро, сориентировались в обстановке, и вываливаясь, из банки, на Верин животик, разбегались, и не добегая, до ограждения из паутины, буквально миллиметры, прыгали!

Пауки, явно, были надрессированы Габриэловной. Это надо было видеть! Пауки выскакивали, из контрольных точек, и в прыжке, ловили прыгающих тараканов. Вера так залюбовалась зрелищем, что не сразу заметила, как тараканы, всё-таки, нашли выход. Часть, из них, стала прыгать на Верины волосы, на голове. А другие прыгали там, где был Верин лобок. Пока пауки сообразили, что у них утечка, часть тараканов улизнула, шустро унося лапки по Вериным, раздвинутым, ножкам, и Вериной голове. По ножкам было щекотно. А по голове, противно. Бррр! Вера передёрнулась. И ощутила, что пара пауков окопалась в волосах её лобка. А ещё пара, на лбу! Вера заскулила. Но тут подошёл, с улыбкой садиста, и маньяка, сосед, и открыл, свою, трёхлитровую банку.

Веру сковало ужасом. Она даже верещать не могла. Челюсти свело от страха. Извиваясь, как толстая, чёрная верёвка, пиявки, всей массой, вытекали на Верин животик. И расползались. Паутина, пиявкам, была не преграда, и они двинулись, в сторону Вериной промежности.

– Не бойтесь Верочка – успокаивал её сосед – пиявки отсасывают только дурную кровь. А у вас молодой, здоровый организм.

– Они у т-т-т-т-ебя от-т-т-т-т-сасывают ст-т-т-т-т-арый извращенец! – стуча зубами, проблеяла Вера.

А чёрная, склизкая верёвка, разорвав ограду паутины, в районе Вериного лобка, извиваясь, подтягивалась к входу в Верину пизду!

– Они же кусаютсяааааа! – заверещала Вера, конвульсивно дёргаясь.

А чёрная, склизкая верёвка, скользя и извиваясь, разделилась надвое, и одна стала заползать в Верину, сладкую пизду, а вторая, скользя и извиваясь по ложбинке, двинулась к анусу, и вворачивалась в Верину жопу, как мягкий штопор. Но даже разделившиеся, верёвки были толстые, и Вера, с содроганием, ощущала, как волнообразно сокращаясь, верёвки погружались в её, великолепные, и соблазнительные дырочки.

– Не бойтесь Верочка. Не бойтесь – всё увещевал её зануда-сосед.

Но Вере было не до его увещеваний. Её сознание, как верёвка из пиявок, раздвоилось, и полностью, погрузилось в ощущения. Окружающая реальность исчезла. Пиявки, и правда, не кусали её. А волнообразные сокращения верёвки, в пизде, уже торкающейся, своим извивающимся концом, в шейку матки, дико заводили. И Вера выгибалась, и корчилась в экстазе. И тоже, волнообразно. Но она, этого, не видела. Это видели Габриэловна и сосед-зануда. У соседа встал, и он извлёк, свой чёрный, от старости, хуй, и дрочил над Верой, закрыв, в блаженстве, глаза. Габриэловне дрочить было нечего, и она удовлетворилась тем, что щупала и мяла, отвисшие яйца соседа. А вторая верёвка, в жопе, волнообразно сокращаясь, возбуждала, скольжением по стенкам прямой, корешки нервных окончаний клитора, и посылала, в мозжечок, сигналы чувственного наслаждения. И раздвоившееся сознание, от раздвоившейся пиявочной верёвки, в мозжечке соединялось, усиливая наслаждение, и когда сосед, замычав, не то от наслаждения, не то от боли, Габриэловна, увлёкшись, даванула его яйца, излился, прогорклой спермой, на Верин, божественно-красивый животик…

Вера – кончила!

– Снято! – выкрикнул шкет, и отключил камеру телефона.

Но Габриэловна, сосед-зануда-извращенец-маньяк, и Вера не услышали команды. Габриэловна, уже лет тридцать не щупавшая мужика, и, столько же, не видевшая, как изрыгается, хуем, сперма, потащилась и впала в сексуальный транс. Её закостыжило, и сосед, изливаясь, прогорклой спермой, на Верин, великолепный, животик, взвыл. Габриэловна, впав в транс, не выпустила его яйца, а даванула ещё сильнее. Вера, пребывавшая на пике чувственного наслаждения, услышала соседов вой, и низверглась, с вершин оргазменного блаженства, вернувшись к серой реальности. Вера не курила травку и не кололась, но, в одно мгновение, прочувствовала состояние ломки.

Веру ломало.

Так подействовал на неё разительный контраст между тем блаженством, в котором она пребывала всего лишь мгновение назад, и унылой реальностью в виде мусорной кучи, вонючего тюфяка под спиной, закостыжившейся старушки, и вопящего, благим матом, и изливающегося, прогорклой спермой, на её животик, соседом.

Шкету пришлось приводить, всех троих, в чувство.

Вере он просто бросил – Вставай. Одевайся.