Немноголюдная зимняя улица, освещённая тускловатыми фонарями. К угловой парадной большого доходного дома подъехал конный экипаж, за вожжами на облучке Хлыст, рядом Сизый. Сизый спрыгнул, озираясь, приоткрыл входную дверь, присвистнул и дождался, пока банда из кареты проникла в парадную. Осмотрелся ещё раз и тоже пропал за дверьми.
Поднявшись на лестничную клетку, налётчики оказались перед двойной массивной дверью с цифрой «1» и табличкой с каллиграфически выведенной надписью «ГАД РАЙХЕЛЬ».
– Ты куды привёл, свистун? – ткнул Фиксу Дрын.
– Не кипиши, Дрын, пришли куды надо! Мы тут с Сизым понюхали намедни – прорухи нет! Кем фраерок тот приходится Райхелю, знать не знаем… Дворник здешний несговорчив, сука, а постояльца скупердяем кличет…
– Точно по твоей наводке… Дом, апартаменты – в масть…, – подтвердил слова сообщника Сизый.
– Не только скуперда, но и гад… первый…, – усмехнулся Мыта, рассмотрев дверь и табличку.
– Звони… Либо с Богом, либо к чёрту! – повелел Дрын.
Фикса накрутил рычажок механического звонка с надписью «прошу повернуть», из-за двери донёсся мужской голос:
– Кто там есть не вовремя прибыть?
– Адресок, где Ференц Нодиш постоятельствует? – под услужливой ноткой сообщил Фикса, – Прибыл посыльный для собственноручного вручения бандероли…
– Ой, не к часу… Просил же оставлять корреспонденцию на главпочтамте! – мужской голос выразил недовольство.
Заскрежетал замок, щёлкнул ригель, и только приоткрылась дверь, Щерба с Мытой резко рванули створ, сорвав дверную цепочку. Райхель получил удар рукояткой нагана и кратковременно потерял сознание. Банда ворвалась в апартаменты. Хозяина втащили в большую гостиную, бросили на кушетку, согнали постояльцев – жену Меир, сына подростка и их прислужницу, которую бандиты приняли за дочь.
Фикса толкнул пришедшего в сознание Райхеля:
– Очнулся што ль?
– Гади, кто есть все эти люди? – всхлипнула жена, жавшая к себе сына.
– Чего боялись, Мирочка, то видимо и совершается…
– Они что, пришли делать нам грабёж?
Авдей обошёл квартиру и вышел в гостиную последним.
– Раз уж усекли, что к чему, выкладай богатства! – прикрикнул Фикса.
– Да кто я, чтобы богатством располагать – дантист простой? – взмолился Райхель, – Зубик удалил, коронку обточил, мостик ли поставил – с чего тут скопишь-то?
Сизый поводил лезвием ножа по предплечью Меир:
– Выкладай что есть…
– Хорошо-хорошо… – вскинул руки Гади, – Всё отдам, не троньте никого…
Райхель прошёл к гостиному буфету, достал фарфоровый чайник и вывалил на стол содержимое. На столе оказалась кучка на вид золотых и серебряных изделий. Из ящика секретера вынул несколько пачек банкнот мелких номинаций.
У бандитов загорелись глаза. Авдей подошёл вплотную к столу, стволом нагана разгрёб кучку, недоверчиво пораскинул пачки и недовольно цыкнул:
– Ужельно ма́лы ваши капиталы? Кто такой Нодиш?
– Племянником таки приходится… С Будапешта…, – опустил голову дантист, – Дальнюю комнату у меня снимает третий год… Да только в отъезде он не одну неделю как?
– Метнитесь… Переройте всё…, – Дрын наганом указал Щербе и Мыте повторно осмотреть апартаменты.
Сообщники ушли, из глубин квартиры послышалось, как выбили дверь. Авдей подошёл к «дочери» Райхеля, приставил ствол нагана к её голове и взвёл курок:
– Нам, дантист, торопиться некуды. Либо весь прибыток выкладываешь на стол, либо считаю до трёх и… Раз!
– Всё отдал… Без утайки сообщаю: всё, что есть, отдал! – запричитал Райхель.
– Обернись, гад! – прикрикнул Дрын, – Подсвешники серебряные, художества, обстановочка чего стоит, а на кон три гроша да полтора шиша? Два!
– Не сносить мне головы – всё отдал! – взмолился Гади.
– И тебе не сносить, а во-первыя дочке твоей…
Дрын цыкнул, раздался выстрел, служанка упала. Меир завопила и забилась в угол с сыном, закрывая ему глаза. На выстрел прибежали Щерба с Мытой с саквояжем. Гад оторопел на секунду, и тут же заметался по гостиной. Из какого-то дальнего ящика достал ключ, откинул жардиньерку с цветочным горшком, под которой оказался потайной затвор в подпольное пространство. Открыв, достал небольшой сундучок и водрузил его на стол, откинул крышку. В сундуке было три пузатеньких кошеля с золотыми монетами, женские украшения, ассигнации и какие-то акции паевого участия.
– Это всё, что есть…, – обречённо выдавил Райхель.
– Теперь верю! – победно сообщил Дрын и подтолкнул ногой прислужницу, – Встань, вижу жа, что очнулась! Папаша твой скупердяй, а не хитрее хитрости оказался…
Испуганная прислужница, еле слышно хныкая, встала на ноги, Меир обняла её как родную.
***
Холодный кабинет комиссара. Зоя копошится с бумагами, Чадаев подкладывает чурки, растапливая «голландку». Оба пока одетые, но расстёгнутые. Начинается рабочая неделя.
– Как стынет помещение всего за день отсутствия… Руки холодеют, чего не тронь…, – сетует Зоя, отставляет чернильницу и дует на руки, согревая.
– Сейчас быстро согреемся…, – Чадаев двинул стул ближе к топке и перенёс на него свою и Зоину чернильницы.
Открылась дверь, Михей с Тусей вносят в кабинет добротно сколоченную скамью на три посадочных места.
– Здоровьица вам! – озорно поприветствовала Туся.
– И вам не сту́житься…, – замерев, кивнула Зоя.
– Поди, чай не ждали? – улыбалась девушка.
– Слёзы копили, плакать уж хотели…, – съязвила Зоя.
– Мы вот с обещанным…, – вступился Михей и указал на своё изделие. Чадаев увидел скамью и похвалил:
– Молодцы! Молодцы, что не передумали, к нашей работе люди применительны… За скамью отдельная благодарность, ставьте её по стене к моему столу, да и присаживайтесь сразу…
– Вторая в заделе, товарищ Ким. Подсохнет, поднесу…
Михей выровнял скамью по стене, и присел с Тусей.
– Добро, оплату распишем по поступлению финансовой ссуды, – сообщил Чадаев, – Эксплуатировать твой труд, товарищ Сухарев, наша власть не имеет права…
– Как скажете, лишняя копейка карман не оторвёт…
В кабинете начало теплеть. Закончив с растопкой, комиссар расставил по столам чернильницы и сел на рабочее место.
– Итак, Таисия Акифиевна…, – перешёл к делу комиссар, – Отрицательного мнения и даже простого сомнения к приёму на службу анкета твоя не возымела…
– Мимо прочего добавлю, – поддержала Зоя, – Ошибок в тексте мною не обнаружено, милочка, невзирая на твой уездный выговор… Каллиграфия на зависть студентам, точки над i прописаны, ер и ять расставляешь поуместно… А в графе образование – не обучалась… Как так?
– Чай так, што не обучалась… Баю как привышно, буквицы у маменьки ешшо подглядывала, а каллиграфии да всяким запятым Фаина Михаллна научала, кады книжицы вслух начитывала…, – выпалила девушка.
– Бывает же такое? – удивилась женщина, – Папенька, скрывать не стану, коллежский асессор немалые деньги в моё образование вкладывал, а тут от ума разумница…
– Оборот, однако! – приятно удивился комиссар, – Но мнение исполнительного комитета оттого неизменно… К тебе, Сухарев Михей Яковлевич, есть вопрос по анкете…
– Неужели вышла причина для отказа? – забеспокоился молодой человек. Чадаев открыл папку:
– Тут тобою собственноручно указано: два старших брата 1887 и 88 годов рождения, Андрей и Фадей Яковлевы из Сухаревых, а где они и кем ноне являются – не прописал?
– Ай ба, гликось што, я тожа про братьёв ничего не знай? – удивилась Туся.
– Да ни я, ни родители ничего толком не знают… Што с братьями – долгое время неведомо…, – вздохнул Михей.
– Вас что-то разлучило? Несчастье? – вступилась Зоя.
– Спреступничали по малолетству… Обокрали прянишну пекарню… Главный полицмейстер условил отца выбирать: либо рота потешников, потом кадетское училище… а там в генералы, смеялся, выйдут… Либо в земский приют под попечением жандармерии… Пугал, поди, а не воспротивишься?
– Жандармерия не церемонилась, по себе знаю…, – поддержал комиссар.
– Отец порешил в кадеты… Всё одно, мол, подле будут? А их взяли да препроводили до Санкт-Петербургу… До пятого году письмами сообщались, потом прервалось… Мать предприняла поездку, а училища в оном адресе уже нет, и саму ея отвадили безо всяких пояснений… С тех пор ни весточки…
– Ничего…, – задумался Чадаев, – Найдём, на фронтах коли не сгинули, всё узнаем! Исполком принял следующее решение: тебя, Михей Яковлевич, оставляем на испытательный срок при участке… с привлечением к оперативному розыску…
– А Таисию Акифиевну рекомендовали в архивную комиссию…, – сообщила Зоя, – Пришлось словечко замолвить перед Верой Геровной… Она обещала присмотреться, и применение вам найти, милочка, пользительное…
***
Морозный вечер. Неприметная изба в слабо освещённом луной уличном ряду. Подъезжает карета, выходит Авдей, торкает входную дверь – закрыто. Переходит и тростью стучит по оконному стеклу. Сдвинулась занавесь, выглянула женщина.
– Прохор хай дверь отворяет…, – кивнул ей Авдей.
В избе старушка, приютившаяся в закутке, отгороженном занавесью, деревенского вида молодая женщина Маня и Фикса. На матице масляная лампа освещения, на столе коньяк и магазинная снедь – хозяева садились кушать.
– Проша, человек незнаемый велит затвор отомкнуть…, – отходя от окна, сообщила Маня Прохору.
– Сходи, отомкни…
Женщина накинула платок, вышла в сени. Фикса достал наган, проверил патроны, взвёл боёк и отсел в тёмный угол, где его не стало видно. В горницу вошли Маня и бесцеремонный Авдей, только под самой лампой снявший шапку.
– Выходила – тут сидел? Али вышел куда? – удивилась Маня отсутствию Прохора.
– Фикса, выдь на свет, побухтеть имею! – цикнул Авдей.
Клацнул взвод нагана, Фикса вышел на свет:
– Дрын, ты што ли? По́том излился, гадая, кой чёрт прётся по мою душу… Как нашёл, я же про курёху тайную да Маню свою никому не фиксой?
– Метёшь во хмелю как скоморох в балагане…
– А ты по-пьяне без изъяна? – раззадорился Фикса.
– Кто видел, чтобы упился я и лишнего мёл? То-то же!
– Шубу скидать будете, мил человек, чай топлено в избе? – осторожно предложила Маня, – К столу проходите, разговейтесь с нами…
– Пошопотайтесь там, покуда мы делишки перетрём…, – Фикса кивнул Мане уйти в закуток. Маня послушно юркнула к старушке, Авдей уселся за стол, не раздеваясь.
– Урядник там? – послышался голос старушки.
– Заурядник… Не к тебе, сиди…, – занавесилась Маня.
– Испробуешь? – Фикса предложил Авдею коньяк.
– Лей! Самогон не приветлю, а коньяк во здравье…
– С чем пожаловал? Между нами всё вроде ровно мазано? – наполнил лафитники хозяин.
– Уж кой дён гложет меня мыслишка про барахло скородумовское…
– Мнишь, с маржой обхитрились? – сверкнула фикса.
– Слушай и не перечь! – Авдей одним махом опрокинул лафитник. Выдыхая, кивнул на занавеску, за которой остались женщины: – Уши с языком?
– Не баись, не понесут… Фиксой клянусь…
– Фикса твоя отшибается стаканом водки…, – съязвил Авдей и, не дав огрызнуться, продолжил: – Мортую так: Скородумовы всегда были при капитальце, и помимо химических складов имелись свои цеха и хозяйские дворы…
– Как у всякого заправского купца! – выпил и Фикса.
– На кой тады мастеровых искать, притом на стороне? – Авдей сощурился, кивнул на занавеску, и сам же ответил: – А чтобы глазки завидущие не зыркали!
– Понятно метёшь…
– Отсюда чую: во-первыя – тайность! – загибает пальцы Авдей, – Во-вторыя – спешно всей семьёй, с худым сопровождением! В третия – дом вычищен, даже посуду серебряную вывезли, а домысливаю, возвращаться не хотели долго!
– Долго! – аппетитно жуя, поддакивает Фикса.
– Так вот гложет меня экая напасть, что капиталец всяко бы не оставили, при обозе держали, а мы второпях проморгали, затмив зенки прочим барахлом…
– Не возвернуться уже… До меня-то вскую пришёл?
– Не-ет, урканы залётные! – Авдей вальяжно откинулся, словно готовясь раскинуть пальцы как правский уголовник, но стукнул кулаком по столу: – Найду! Возвернуться никак, а домыслить и боле прочего сыскать, где желтуха попрятана – тут мне и нужен помощник… Впишешься?
– За фартовый куш без байды впишусь! – кивнул Фикса и повторно наполнил лафитники коньяком.
– Лады! Шпану держи к делу в неведении… Для них иной закидон намечается…
***
К скованной льдами Волге тропой лесистого откоса спускаются Лещёв и Михей. Достаточно морозно, Михей в рукавицах, с котомкой, Касьян Лещёв держит руки в карманах.
– Ты когда-нибудь держал в руках оружие?
– Чай как оружие? – отвечает Михей, – Настоящее не пришлось… В мальцах рогачи мастерили, а постарше… строгали пугачи да пуляли по склянкам…
– Меткость показывал?
– Хвастать грешно, Касьян, но око, поверь мне, верное…
– Поверю… но сейчас же и проверю… Был такой демарш, Елсук наш тоже хвастался, а получил наган и расхрястался…
Касьян выбрал подходящее место, распахнул пальто и достал из-за пояса два нагана. Михей вынул из котомки две квадратные похожие на разделочные доски, из-за пояса топорик.
– Чадаев велел подготовиться…, – объяснился Михей.
– Веток наломали бы, и хватило нам на первый раз…
– Я ж топорик прихватил, надо – рубану пару чурбаков…
Соорудили мишенное поле: шагах в двадцати на сугробе приспособили дощечку и пяток чурбаков в ряд, и то же самое вдвое дальше. Касьян проверил боекомплект в барабанах, один протянул Михею и тут же одёрнул руку:
– Первое правило обращения с оружием знаешь?
– Содержать в исправности?
Касьян усмехнулся и сунул наган Михею в руку:
– То понятно! Первое правило обращения с оружием запомни как отче наш: не направляй оружие на человека, если не готов стрелять… Чистишь ли, заряжаешь – ствол в землю…
– Как ты при первой нашей свидке? – съязвил Михей.
– Не делай так никогда! Бей ближний ряд…, – осёкся Касьян. Михей примерился к оружию:
– Рукоять удобная, как штихель в кулаке сидит…
Михей прицеливался секунд пять и, наконец, выстрелил. Один из чурбаков отлетел в сугроб.
– Ух, ловко! Бей соседний чурбачок…, – похвалил Лещёв. Михей повторно выстрелил и снова попал.
– Рука тверда и глаз твой верен… Теперь пали в досочки, но без прицела, а от пояса…
Михей пальнул по ближней – досочка упала. По дальней доске выстрелил оставшиеся патроны, но ни разу не попал…
– Усёк в чём промашка? Глазомер бы и отличный…
– А руки лишь к резакам привычны! – перебил Михей.
– Значит, будут и к нагану привыкать…, – Касьян достал из кармана пачку патронов: – Пара часиков у нас в запасе… Заряжай… Будет тебе известно, любой наган и прочие пистолеты на блатной музыке называются битками!
***
Длинный светлый коридор. Туся подошла к дверям с табличкой «Отдѣлѣнiя архива нiжагородской губѣрнской жандармѣрiи», вошла и открыла от удивления рот. Её глазам предстали достатком большие, зашторенные светонепроницаемым бархатом апартаменты манежа, разделённого фигурно кованой металлической решёткой на две части. Посетительская часть: пара столиков с канапе и креслами. Основная архивная часть: длинные ряды высоченных стеллажей с ящиками, пара столов с вертикальными картотеками. За рабочим столом копошится женщина лет тридцати, за вторым сухощавая аристократичная дама лет сорока – архивариус Граер Вера Георгиевна.
Вера Георгиевна сняла пенсне и осмотрела вошедшую:
– Заломова? Таисия Акифиевна, дай Бог памяти?
– Она и есть… Ищу Граер Веру Георгиевну…
– Опаздываете, барышня? – архивариус подошла к решётке, открыла незаметную дверцу: – Проходите, служба ваша по оную сторону решётки…
– Здоровьица вам! – проскользнула внутрь Туся.
– Моё почтение, барышня! Присядьте к столу… Рассмотрю чудо расчудесное…
Вера Георгиевна закрыла дверцу и вернулась к столу.
– Отчего жа меня… разлюбезно-те так?
– Рекомендации превосходные! – Вера Георгиевна села напротив, – Зоя Аркадьевна крайне скупа на эмоции, к вашей же персоне явила даже ревность! А коли Высоковская ревнует, милочка, стало быть, есть в вас действенный резерв…
О проекте
О подписке