Г. Потемкин

Если теперь заняться начальником Суворова, Григорием Потемкиным, то нужно понимать, что теоретически у Потемкина недостатки, как и у всех людей, были, но вот выделить эти недостатки в чистом виде очень трудно, даже если брать в основу клевету на Потемкина, в которой все недостатки, по идее, должны быть учтены.

Вот, скажем, давайте разберем сибаритство Потемкина, его стремление к роскоши. Был такой недостаток? Ну, был. Но ведь надо понимать, что после того, как Потемкин стал фаворитом Екатерины II (и до самой своей смерти Потемкин был фактическим соправителем России, кем-то вроде тайного, теневого императора), в этой своей роли он подбирал на должности людей, и подбирал самых способных, отбраковывая тупых и ленивых, при этом создавая из тупых и ленивых партию своих противников. При наличии дворянства, особенно при наличии в государстве родовитой аристократии, претендующей на власть по праву своего рождения, при любом деятельном руководителе страны у этого руководителя будет оппозиция – будет лагерь противников. Такой лагерь противников был и у Потемкина. И для ободрения своих сторонников ему требовалось показать им, что он, Потемкин, очень силен. Очень! Что они попали в лагерь к очень сильному покровителю.

А по тем временам никто не понимал иного вида силы правителя, кроме его богатства.

В этом смысле мне вспоминаются когда-то читанные сетования революционера-народовольца, «ходившего в народ» и призывавшего уже освобожденных от крепостной зависимости крестьян к бунту. Так вот, по признанию этого революционера, довод о богатстве царя, о роскоши его дворцов даже на нищих русских крестьян никак не действовал и вызывал недоумение: «А как может быть иначе? Ведь это царь, защитник народа! Защитник обязан быть силен, а сила в богатстве!» С точки зрения крестьян, помещики – бездельники и несправедливо живут в роскоши – это так. Но царя не трожь!

Надо понять, что в те времена начальнику косить под скромного демократа было бесполезно – этого никто бы не понял и не оценил. И Потемкин показом своего богатства, показом роскоши ободрял всех тех, кто был с ним, кто был предан ему и России.

Личные же стремления Потемкина к деньгам или к славе, как у Суворова, были, скорее всего, не велики.

Вот он, уже тайный муж Екатерины II, за личное командование войсками в битвах турецкой войны в 1774 году стал кавалером ордена св. Андрея Первозванного. Это был хотя и высший орден государства, но универсальный, дававшийся и за военные, и за гражданские заслуги, а членам императорской фамилии – и просто по факту рождения. Но в следующем году, после заключения с турками мира, стали награждать всех участников войны уже за победу во всей войне. Потемкин милостью Екатерины стал только графом, поэтому прямой воинский начальник Потемкина фельдмаршал Румянцев по итогам войны представил Потемкина, командовавшего войсками в минувшей войне и победителя при Селистрии, к награждению орденом св. Георгия 1-й степени. То есть к награждению высшей степенью сугубо военного и по этой причине самого почетного ордена России.

Но эта высшая боевая награда тогда давалась лишь за выдающиеся победы в битвах, а не за заслуги вообще, и Потемкин отказывается от Георгия 1-й степени, чтобы не дискредитировать этот орден – не брал он в 1775 году никаких крепостей, следовательно, подобной награды не достоин. А такой поступок, согласитесь, показывает отсутствие у Потемкина алчности к наградам, а это уже довольно редкое явление.

С другой стороны, если бы после Потемкина ничего не осталось, кроме воспоминаний о том, как он сорил деньгами (как щук ловил, за амфорами нырял или журавлей в полет провожал), то это одно. Но ведь Потемкин оставил после себя огромный край, присоединенный к России. Да ведь и не это главное, поскольку в этом присоединении ценными были не земли (которые тоже были хороши), а окончание многовековых набегов татар на Россию. Главным было установление границ России не по «засечной линии», ненадежной и требовавшей огромных затрат на свое содержание, а на удобных берегах Черного моря.

Потемкин – это выдающаяся защита русского народа от увода в татарское и турецкое рабство.

Потемкина упрекают, что он замахивался «на куски, которые не мог проглотить», то есть планировал больше, чем у России было ресурсов. Да, было такое, ну и что? Ведь за то, что он все же сделал, хватило бы отлить памятники сотням человек.

Вот Австрия смалодушничала, предала и вышла из войны, отдав туркам все, что успела завоевать с помощью России. Европа со всей силы давит на Екатерину, чтобы и Екатерина отдала туркам все завоеванное, включая Крым. Женщина на троне паникует. Но с юга доносится требовательный мужской голос Потемкина: «Булгакову в Варшаве говорить должно одним со мною языком. Ваши же пословицы, что надлежит двери быть или запертой или отворенной, ни да ни нет, не годятся никогда, ибо они предполагают робость, что видя враждующие нам еще смелее пакостить будут… Первое. Я Европы не знаю: Франция с ума сошла, Австрия трусит, а прочие нам враждуют. Завоевания зависят от нас, пока мы не отреклись… И что это, не сметь распоряжаться завоеваниями тогда, когда другие сулят наши владения: Лифляндию, Киев и Крым! Я Вам говорю дерзновенно и как должно обязанному Вам всем, что теперь следует действовать смело в политике. Иначе не усядутся враги наши, и мы не выберемся из грязи».

Потемкин вооруженной рукой защищал Новороссию, Потемкин же и строил Новороссию с невиданными по тем временам темпами. Через четыре года после закладки город Екатеринославль уже отличался «благолепием», Херсон ощетинился прекрасной крепостью и кипел работами на верфях, строя корабли Черноморского флота. Приглашались колонисты со всей Европы, запрещено было выдавать с Новороссии беглых крепостных, и через 20–30 верст в Новороссии уже зарождались села. Строились фабрики, сажались леса, закладывались виноградники, и заводилось шелководство. Потом было подсчитано, что в среднем Потемкин ежедневно писал свыше 20 деловых писем и приказов. А ведь надо было эти письма и приказы обдумать, принять по всем вопросам решения и потом обдумать, как эти решения внедрить в жизнь. Сибарит, говорите, был? Очень мало у России было таких сибаритов.

Узнав о смерти Потемкина, Екатерина потеряла сознание, а потом написала: «Снова страшный удар разразился над моей головой. …Князь Потемкин Таврический умер в Молдавии от болезни, продолжавшейся целый месяц. …Это был человек высокого ума, редкого разума и превосходного сердца. Цели его всегда были направлены к великому. …Одним словом, он был государственный человек: умел дать хороший совет, умел его и выполнить. …По моему мнению, Князь Потемкин был великий человек, который не выполнил и половины того, что был в состоянии сделать…»

Ну, ладно, – скажут мне. – Екатерина его любила, а что толку было подчиненным от его суеты?

Начнем с тех подчиненных, до которых обычно никому нет дела, скажем, не было до них дела тому же фельдмаршалу Румянцеву. Ведь только Потемкин одел русскую армию так, чтобы было удобно воевать, именно он убедил императрицу не слушать поклонников прусской школы среди русского генералитета: «В России же, когда вводилось регулярство, вошли офицеры иностранные с педантством тогдашнего времяни, а наши, не зная прямой цены вещам военного снаряда, почли все священным и как будто таинственным. Им казалось, что регулярство состоит в косах, шляпах, клапанах, обшлагах, в ружейных приемах и прочее. Занимая себя таковой дрянью, и до сего еще времяни не знают хорошо самых важных вещей, как-то: маршированья, разных построениев и оборотов, а что касается до исправности ружья, тут полирование и лощение предпочтено доброте, а стрелять почти не умеют. Словом, одежда войск наших и амуниция таковы, что придумать еще нельзя лучше к угнетению солдата, тем паче, что он, взят будучи из крестьян, в тридцать лет уже почти узнает узкие сапоги, множество подвязок, тесное нижнее платье и пропасть вещей, век сокращающих. Красота одежды военной состоит в равенстве и в соответствии вещей с их употреблением. Платье должно служить солдату одеждою, а не в тягость. Всякое щегольство должно уничтожить, ибо оно плод роскоши, требует много времени и иждивения и слуг, чего у солдата быть не может».

Сегодня в российской армии, как невиданное достижение, заменили портянки носками. А что изменилось со времени Потемкина, когда именно Потемкин менял солдатские чулки на портянки? Только то, что Потемкин знал цену этим солдатским носкам и объяснял Екатерине: «Просторные сапоги пред узкими и онучи или портянки пред чулками имеют ту выгоду, что в случае, когда ноги намокнут или вспотеют, можно в первом удобном времяни тотчас их скинуть, вытереть портянкою ноги и, обвертев их опять сухим уже оной концом, в скорости обуться и предохранить их тем самым от сырости и ознобу. В узких же сапогах и чулках то учинить никак не можно…» В носках нога трется о носки, даже если носки целые, а прочная портянка туго охватывает ногу, и о кожу обуви трется сама портянка, а не нога.

Хорошим подчиненным с Потемкиным служить было в удовольствие, чему примером был Суворов. Вот в вышеприведенной цитате письма от Потемкина Екатерине есть строки: «Я, между неограниченными обязанностями Вам, считаю из первых отдавать справедливость каждому. Сей долг из приятнейших для меня». Ну, ладно, – скажут мне, – заливает Потемкин про то, что награждать подчиненных – для него самый приятный долг.

Но ведь это действительно было так.

Был случай, когда в награждение Суворова вмешалось получение чинов по старшинству – положение, действовавшее, кстати, не только в России. По этому положению офицерам и генералам нельзя было дать следующий чин, если его не получили те, кто возведен в прежний чин раньше. Поэтому, несмотря ни на какое доверие Потемкина и уже благожелательное к себе отношение Екатерины, Суворов звание генерал-аншефа не получил раньше, чем его получили все генерал-поручики, ставшие генерал-поручиками раньше Суворова. Но, оказывается, это положение старшинства при Екатерине действовало и на ордена. И не могла императрица наградить Суворова за Кинбурн, скажем, высшей степенью ордена св. Георгия или высшим орденом империи (св. Андрея Первозванного) потому, что были генералы, получившие звания генерал-аншефов раньше Суворова и этих наград не имевшие. И императрица предлагает Потемкину наградить Суворова деньгами.

Но «светлейший князь», поняв, что нужно Суворову, пишет императрице: «Все описав, я ожидаю от правосудия Вашего наградить сего достойного и почтенного старика. Кто больше его заслужил отличность?! Я не хочу делать сравнения, дабы исчислением имян не унизить достоинство Св. Андрея: сколько таких, в коих нет ни веры, ни верности». («За веру и верность» – девиз ордена Андрея Первозванного.) Потемкин продолжал: «И сколько таких, в коих ни службы, ни храбрости. Награждение орденом достойного – ордену честь. Я начинаю с себя – отдайте ему мои…» Убедил Потемкин Екатерину, возможно, тем, что, как видите, предложил для награждения Суворова снять звезду и ленту ордена со своей груди. И 9 ноября 1787 года последовал ответ: «Я, видя из твоих писем подробно службу Александра Васильевича Суворова, решилась к нему послать за веру и верность Св. Андрея, который сей курьер к тебе и повезет». (От злости и обиды, что Суворов уже награжден этим орденом, а они нет, некоторые генерал-аншефы подали в отставку.) А Потемкин по поводу награждения Суворова высшим орденом империи написал Суворову три записки, и все примерно вот такого содержания: «За Богом молитва, а за Государем служба не пропадает. Поздравляю Вас, мой друг сердешный, в числе Андреевских кавалеров. Хотел было я сам к тебе привезти орден, но много дел в других частях меня удержали. Я все сделал, что от меня зависело. Прошу для меня об употреблении всех возможных способов к сбережению людей… А теперь от избытка сердца с радостию поздравляю… Дай Боже тебе здоровья, а обо мне уже нельзя тебе не верить, что твой истинный друг Князь Потемкин Таврический. Пиши, Бога ради, ко мне смело, что тебе надобно».

И надо понять искреннюю радость Потемкина от награждения Суворова. Ведь это Потемкин нашел Суворова, Потемкин Суворова оценил и продвинул, поэтому победа в Кинбурнской баталии – это и лично Потемкина победа. Кто из историков это понимает? Да что историки? Кто это понимает из числа того начальственного быдла, которое подлостью залазит в начальственные кресла?

Не думаю, что Потемкин никогда не ошибался с подбором подчиненных – «чужая душа – потемки». И назначение людей на должность – это такое дело, с которым ошибки случаются чаще всего. Тем не менее предвидения Потемкина порою удивляют.

Одно время у него адъютантом по военно-морским делам был лейтенант флота Дмитрий Сенявин. Потом Сенявину доверили боевой корабль и первым в истории России кавалером 4-й степени с бантом (за боевые заслуги) только учрежденного ордена Св. Владимира стал капитан-лейтенант Д. Сенявин. Однако в 1791 году контр-адмирал Ф. Ушаков приказал для комплектации новых судов с каждого корабля отослать несколько лучших матросов. Капитану второго ранга Сенявину лучших матросов стало жалко. Ну, жалко! Послал не лучших. Но адмирал тоже знал, кто у него в эскадре «ху», рассердился и арестовал Сенявина за ослушание, решив понизить Сенявина в чине. Потемкин начал просить Ушакова за Сенявина, и Ушаков не смог Потемкину отказать. Тот поблагодарил Ушакова: «Федор Федорович. Ты хорошо поступил, простив Сенявина. Он будет со временем отличным адмиралом и даже, может быть, превзойдет самого тебя». И как в воду глядел Потемкин: превзошел Сенявин Ушакова или не превзошел – это вопрос к специалистам. Но вот то, что из Сенявина адмирал получился отличный, – этого у Сенявина не отнимешь.

И можно понять Суворова, восторженно написавшего в 1789 году о Потемкине: «Он честный человек, он добрый человек, он великий человек! Щастье мое за него умереть!»